В России каждый начальник, большой или мелкий, по-своему неуравновешен; это очень нервное дело — быть в России начальником. Впрочем, если Скоков видел, что его действительно слушают, он сразу успокаивался.

— Хотите, Виктор Павлович, поведаю, как Президент этой весной надругался над двумя глупцами, Бурбулисом и Скоковым, — хотите?

Скоков уселся за длинный стол и жестом пригласил Баранникова сесть напротив себя.

— Борис Николаевич избирался в июне, а весной — визит к Каримову. Приехали в Ташкент, ужин в резиденции, духота страшная, спать неохота. Соображаем на троих: Борис Николаевич, Генка и я. Душно так, что водка уже не лезет, но шеф виду не подает, и Генка, гад, старается, не отстает.

Пьем за Россию, за Ельцина, за его победу на выборах; вдруг с Борисом Николаевичем, уважаемым, что-то происходит. Он крякает, сопит, хватается за сердце, говорит, что ему плохо, что ему давно плохо, но об этом никто не знает, что он в любую минуту может сыграть в ящик, хотя помирать ему нельзя, потому что он не может подвести Россию. Мы насторожились. Ельцин резко поворачивается к Бурбулису и, держась рукой за сердце, строго спрашивает готов ли он… в случае чего… быть его преемником, то есть вице-президентом? Ну а мне, значит, премьера… «Если Родина прикажет, — говорим, — всегда готовы!» Пьем ещё грамм по сто за здоровье Ельцина, и он уходит спать. «Что-то здесь не то, — говорит Генка, — с чего ему вдруг помирать-то?» Сидим, трезвеем потихоньку… два дурака, прости господи! А через неделю, в Москве, Генка пулей влетает ко мне: «Ну, старик, поздравляю тебя с Руцким! Шеф нашел ещё одного преемника!..»

Вот так, дорогой Виктор Павлович, попили мы водки, причем каюсь, я и не понял тогда, что это был театр одинокого актера, то ли комика, то ли… черт его знает кого…

Баранников усмехнулся:

— Будем откровенны, Юрий Владимирович. Схема, которую вы предложили, это схема управления Ельциным и, в известной мере, страной.

Выдержка Скокова была поразительной:

— Говорите, Виктор Павлович.

— Хорошая схема; я же вижу: наш Президент — смесь Хрущева с Лениным, все… полосами, эпоха Ельцина будет полосатой, то есть я прошу, Юрий Владимирович, о двух вещах. Первое — право на личные решения. В противном случае я не смогу работать. Второе, главное: внебюджетные источники финансирования. Они необходимы. Кто платит, тот и командует, Юрий Владимирович, нет денег — нет и ответственности. Прямая, я скажу, связь!

— Так… — Скоков выпрямился. — Что еще?

— Все. У меня все, Юрий Владимирович!

Безвольные люди совершенно не интересовали Скокова. Люди среднеумные или неумные — тем более. Что за охота связываться с дураками?

— Как только Горбачев узнает о вояже в Минск, он прибежит, Виктор Павлович, в прямой эфир любого канала и… вы понимаете, что будет? Семьдесят пять процентов, то есть двести миллионов человек, которые весной голосовали за СССР, сообразят, что их обманули! В рожи им плюнули. И кто плюнул? Борис Николаевич Ельцин, народный Президент! Хорошо, да? Горбачев, каким бы он ни был, удержал Советский Союз, а Ельцин, как только избрался, сразу его в клочья!

В Белом доме Скоков был, пожалуй, единственным человеком, кто являлся на работу без галстука. Его не интересовали костюмы; Скоков был одет так, как ему удобно, и не стеснялся случайных рубашек и старых пуловеров.

— Союз распадается, а русское оружие, русские ракеты из республик, тем более — из Закавказья, нельзя вывести, потому что их демонтаж стоит сотни миллионов долларов. Значит, ракеты оказываются в руках Гамсахурдиа, Снегура, Тер-Петросяна, да даже… Кравчука, — слушайте, я не хочу жить на пороховой бочке! Грузия сразу раздавит своих мусульман, Абхазию и Аджарию, они исторически ненавидят друг друга! Россия получит конфликт с Грузией из-за Южной Осетии, потому что Южная Осетия захочет соединиться с Северной Осетией, ибо это один народ и им противно жить в разных государствах; хохлы зубами вцепятся в Крым, а Снегур тут же размолотит Приднестровье. Тер-Петросян пойдет на Баку, потому что ещё больше, чем завод вин и коньяков в Карабахе, его интересует бакинская нефть. Поймите, Виктор Павлович: Ленин и Сталин раздавали государственные земли России, как Дед Мороз — пряники: Советский Союз это искусственная организация, Советский Союз не имеет права распадаться! А что, если турки вступятся за Азербайджан, а мусульманский мир за Абхазию… Чечня, например! Это только Гена Бурбулис, больной на голову, не мог понять: от Дудаева можно и нужно ждать чего угодно! «Независимая газета», господин Третьяков, завизжат, что от тайной вечери в Минске (у них, Виктор Павлович, у наших Президентов, хватит ума собраться не в центре города, не в местном дворце съездов например, а где-нибудь в лесу, либо на бывшей даче Машерова, либо в Беловежской пуще; нашего Президента — вы не знаете почему? — все время тянет в лес), — Третьяков завизжит, что от этого выиграет кто угодно, но не Россия, ибо Россия после развала не станет сильнее… и все, все это сделал Борис Николаевич Ельцин! Не остановил, как самый сильный, не спас, как самый умный — нет, взорвал! А народ, совершенно обалдевший, должен, по замыслу Гены Бурбулиса, поклониться Ельцину в пояс: спасибо, батюшка, освободил ты нас, в Киев теперь с визами ездить будем, через таможню продираться, давай, отец родной, продолжай в том же духе!

Конечно освободил — друг от друга. Папа с мамой на Украине остались, а детки — в Москве по лимиту. Ничего, будем хохлам грин-карты выдавать: приезжайте, милые!

— Да, беда… — согласился Баранников.

— Беда и позор это разные вещи, дорогой Виктор Павлович!

Баранников взял в руки графин с водой и тут же поставил его на место: вода была болотисто-желтой.

— Отравитесь! Может, чайку?

У Баранникова дрогнули руки:

— Если я не могу остановить Президента, значит, я обязан сбить с толку Горбачева!

— Неверно. Неверно, — нет! Бориса Николаевича… надо остановить любой ценой. Попроситесь на прием. Не принимает — тут же подайте записку. Доложите об утечке информации: Горбачев, мол, в курсе дела и готовит заявление. Намекните, что утечка — из аппарата Бурбулиса. Вы ведь не знаете, Виктор Павлович: когда решался — после Пуго — вопрос о новом министре, Борис Николаевич поставил условие — должен быть профессионал. Не какой-нибудь хмырь из партийных структур, как Бакатин, нет — чистый оперативник. Так и действуйте, вашу мать, как оперативник; Президент не может вам не верить, ибо кому же верить, если не вам? Мы продавим его чухонское упрямство, ибо Президент — трус. И уважаемый Горбачев, Виктор Павлович, тоже трус — но не дурак. Слушайте, надо быть идиотом, чтобы в этой ситуации не обратиться к стране с криком о помощи — к стране, которая только что голосовала за СССР!

Скоков знал, что Баранников — человек слабый и смутный. Это была ещё та, щелоковская милиция. В подмосковном Калининграде подполковник Баранников имел прямые связи с бандитами и проходил (в оперативках КГБ) под кличкой «Бизон». Судя по всему, Баранников умел делиться; во всяком случае после скандала в Калининграде начальники из МВД отправили его на работу в Азербайджан, где Баранников быстро стал генералом.

В 90-м в Азербайджан приехал Ельцин. Он побывал на трех бакинских предприятиях, посетил Нефтяные камни и собрался в Нагорный Карабах. Баранникову, который сопровождал Ельцина, эта идея не понравилась, так как в Карабахе нет ни одной приличной гостиницы, а мучиться по частным квартирам Баранникову не улыбалось. Он горячо (и очень эффективно) убеждал Ельцина, что Карабах — это опасно, что Россия не простит Баранникову, если с Ельциным что-то случится и т.д. и т.д. «Какой преданный», — подумал Ельцин. «На порог лягу и не пущу», — твердил Баранников. Через год он оказался в Москве: Ельцин настоял, чтобы именно Баранников возглавил МВД. Но и Скоков для Баранникова был не менее важен, ибо Ельцин был высоко и далеко, а Баранников, новый человек в послеавгустовской Москве, по привычке искал покровителя.