Драгоценности он собирался вывозить в другой раз, совсем для другого заказчика, но таким же образом, однако не успел и вообще не понял, куда пропали два комплекта. Он долго не хотел признавать наличие бриллиантов в урне с прахом мамы, которые потом перекочевали в раму с ее портретом, но в конце концов был вынужден это сделать.
Это были «изъятые» им лично бриллианты, – как сообщил он шепотом следователю. Он даже в европейской тюрьме боялся громко говорить о том, что надул таких серьезных людей. Паскудников был уверен: серьезные люди прознали, что он «крысятничает», и поэтому и сдали его Интерполу.
Он заявил, что не знает, кто обокрал квартиру Ксении и кто влезал к Агриппине Аристарховне. Паскудников все время повторял, что он – только курьер. Что давали, то и вез. Сам не воровал.
Но даже если и так, его ждал большой тюремный срок. А журналистская карьера закончилась.
Я не жалела о случившемся – у меня началась совершенно новая жизнь, которая мне нравилась. Страх, в общем, прошел. Расстраивало меня только одно – Лассе не звонил и не приезжал. Я вспоминала, как мне было хорошо с ним, но с сожалением понимала, что для него это, вероятно, был рядовой эпизод. Он работал, а для того чтобы получить у меня информацию – и камни, – требовалось сыграть роль первоклассного любовника. Артист он великолепный, как я успела убедиться. Правда, первоклассного любовника ему не требовалось играть… Он был первоклассным любовником. Он разыгрывал интерес ко мне… Интерес, конечно, присутствовал, но не тот, о котором я мечтала.
Мне было очень тяжело признать, что я ему не нужна.
Поэтому я так и увлеклась новой работой, чтобы постараться забыть Лассе, но нет-нет да и вспоминала. Конечно, я не звонила ни по одному из телефонов, и фотографии драгоценностей по электронной почте не послала.
Если бы мужчина захотел – связался бы со мной сам. Но он явно не хотел… А я не хотела навязываться. Я не тетя Света, которая берет быка за рога, а мужика за известную часть организма. То и дело, засыпая, я пускала в подушку слезу. Но я так уставала, что засыпала очень быстро.
В конце августа я как-то проснулась от телефонного звонка.
– Быстро в офис! – рявкнул директор телеканала вместо приветствия. Я никак не ожидала его услышать и не должна была быть в офисе с утра.
Я наложила легкий макияж и вылетела из дома.
В директорском кабинете сидели гонцы из Голливуда. При моем появлении мужчины вскочили с мест и стали мне широко улыбаться. Я ничего не понимала.
– Тебя приглашают в Голливуд, – объявил директор канала. – Готовы заплатить нам штрафные санкции, только чтобы мы тебя отпустили. Говорят, что сделают из тебя звезду.
Я хлопнула глазами, потом спросила у представителей Голливуда, откуда они вообще узнали о моем существовании. Неужели у них крутят рекламу японских средств для ухода за волосами, в которой я снималась? Про отечественные шампуни я даже не спрашивала.
– О, нет! – воскликнул один из американцев. – Мы видели ваши съемки в естественной обстановке. Когда вы не знали, что вас снимают. Когда на вас не было профессионального грима. И вы без всего этого, без нужных ракурсов все равно смотритесь очень хорошо. После того как мы оденем вас, как нужно, с вами поработают наши гримеры, а наши операторы будут снимать вас под самым выгодным углом, вы станете великолепны. Прочитайте условия предлагаемого нами контракта. Обсудите его с вашим юристом. У нас еще есть дела в России, и мы хотели бы получить ваш ответ в понедельник.
Мы разговаривали в четверг.
Несколько прибалдевшая, я отправилась домой с контрактом. Предлагаемая сумма казалась мне баснословной. С чего бы это они так расщедрились?
Вечером позвонил Лассе и попросил разрешения заехать в гости. Забыв о гордости и своих обещаниях самой себе отказать ему, если все-таки позвонит, я согласилась. Я сказала себе, что посоветуюсь с Лассе насчет контракта. Я считала, что он может дать мне в данном вопросе лучший совет. И вообще если я уеду в Америку… Я должна сделать самой себе прощальный подарок!
Он опять выглядел шикарно. Он принес мне цветы, вино, конфеты. Я вела себя как ни в чем не бывало, словно мы расстались вчера или позавчера. Может, в Америке я о нем забуду? В Голливуде же много шикарных мужиков…
– Чем занимаешься? – спросил он.
– Изучаю условия контракта. Меня зовут в Голливуд.
– Неудивительно, – невозмутимо заметил Лассе. – Реалити-шоу имело там огромный успех, а канал, по которому его демонстрировали, совершил рекордный скачок в рейтинге. Сейчас там идет повтор.
– Какое реалити-шоу? Я не снималась ни в каких реалити-шоу. По крайней мере пока.
– Снималась, Марина. И я снимался. Хорошо хоть в гриме, иначе пришлось бы ложиться под нож пластического хирурга. Или искать другую работу.
Я в непонимании уставилась на Лассе.
– Ты вообще о чем говоришь?
– Американцы тебе не объяснили? А я как раз привез тебе диски. Компьютер у тебя есть? Или мне за своим ноутбуком в машину сходить?
– Ты оставил ноутбук в машине?! Давно не был в России? Конечно, иди за ним. В нашем городе только последний идиот оставляет ноутбуки в машине, как, впрочем, и все остальное, – добавила я, потом сказала «Ой!» и закрыла рот рукой.
Лассе только усмехнулся, ушел из моей квартиры и все-таки вернулся, хотя я не исключала, что он покинет ее навсегда. Как я могла назвать его идиотом? Как у меня это вырвалось?
Но вскоре я забыла про свои переживания, я забыла про ужин, я забыла про все на свете. Лассе что-то готовил и подносил мне. Я механически отправляла пищу в рот.
Я смотрела, как Вова с Геной подъезжают к дому Верещагина на своем «каблуке», как из задней части выходит Валера из Новосибирска, которого я никогда не видела живым, как они поднимаются по лестнице. Гена быстро открывает дверь квартиры. Валера восхищается мастерством друга, а Колобок стоит с кислой миной.
Они разговаривали по-русски, но русская речь была приглушена (хотя и различима), и сопровождалась переводом на английский язык.
Потом за ребятами захлопываются решетки, они приходят в ужас, осматривают квартиру. Вот первый кадр со мной. Я лежу на кровати, волосы раскиданы по подушке и частично закрывают лицо, видна обнаженная грудь…
Ребята заглядывают в другие комнаты, появляется Ник Хаус, Валера прячется в кладовке. Вова, Гена и Ник падают без сознания – и их падение сопровождается появляющимся на экране словом «Газ!». Некий тип в противогазе, взявшийся невесть откуда, извлекает SIM-карты из телефонов ребят и быстро покидает квартиру. Решетки опускаются на место.
– Это ты потом, если захочешь, посмотришь в подробностях, – сказал у меня над ухом Лассе. – Я хочу, чтобы ты сейчас посмотрела…
– Как убивают?
– Этого нет.
– У тебя нет?
– В шоу это не показали. Запись смонтирована. Удалены определенные куски, в частности все убийства. Зрителям, кстати, предлагалось определить, кто убийца. Это «реалити-шоу-загадка». Так было в анонсе.
– И кто убийца, по мнению американских зрителей?
– Я занял первое место. Второе Ксения.
– А я?
– Ты в конце списка. Перед Иваном Васильевичем, Агриппиной Аристарховной и Шедевром. Результаты голосования тоже на диске. Я оставлю его тебе на память. Тут, кстати, записано, как мы все оказались в той квартире.
Я увидела себя, голосующую на дороге. Голос за кадром сказал:
– Может, взять еще одну женщину? Женщин у нас маловато. А эта симпатичная и с хорошей фигурой. Украсит шоу. Берем!
В машине снимали в основном меня, Константин появлялся только мельком. По этим кадрам его не узнать. Потом мы в квартире, я пью вино и засыпаю в кресле. Мужчина, снятый со спины, раздевает меня и укладывает в постель.
Ксению увели в хлам пьяную с вечеринки и фактически доставили багажом. Ляльке дали уколоться и привели без труда. Агриппине Аристарховне стало плохо в парке, ей сделали какой-то укол, доставили в квартиру и поудобнее устроили в кресле. Лассе с Юрки забрали с детской площадки, как он мне и рассказывал.
