Ксения кивнула. Вова, Гена и Кирилл Петрович расхохотались.

– Марина, а ты не хочешь, чтобы с твоего тела ели морепродукты? – с самым серьезным видом спросил Лассе.

– Мне кажется, после этого тело долго будет вонять рыбой. Я не могу сказать, что мне нравится этот запах.

Ксения сообщила, что один ее стареющий любовник попробовал рекомендованный звездой шоу-бизнеса коктейль. Никаких улучшений в постели она не заметила, а у него потом весь день страшно болела голова.

– Морепродуктов в этой квартире все равно нет, – напомнила я. – Поэкспериментировать мы не сможем.

– Крабовые палочки есть, – сказал Иван Васильевич.

– Но они хороши в салате, – заявил Вова. – С рисом, майонезом, яичком. Марин, сделай завтра с утра, а?

– И ты будешь это есть с Марины? – спросила Ксения.

– Что я, педик, что ли, как эти певцы? – обиделся Вова. – Я салат за столом ем. От еды надо за столом удовольствие получать. И вообще мне виагра не требуется. Как с устрицами, так и без.

– Так кого ты бы желала сегодня видеть с собой в постели, Ксения? – опять поинтересовался Кирилл Петрович. – Без устриц и без виагры.

– Тебя.

– Польщен. Я, правда, не любитель шведских троек. Меня одного тебе будет достаточно? Я справлюсь и без крабовых палочек.

Ксения задумчиво оглядела его с головы до ног, потом кивнула и заявила:

– Попробуем. Ты тут – лучший экземпляр.

– Это как понимать?! – закричал Вова.

– На вкус и цвет товарищей нет, – сказала я, чтобы сгладить очередной разгоравшийся конфликт, правда, не международный.

– Зачем тебе баба после чеченского террориста? – хлопнул Вову по плечу Иван Васильевич.

– Да забудьте вы про Шамиля! – заорала Ксения. – Это вообще была рекламная акция!

– А что ты рекламировала? – спросила я. – Боеголовки? Ракеты дальнего радиуса действия? Гранаты? Что-то я пропустила эту рекламу. Или она шла на арабские страны, потому что их женщины никогда не согласятся сниматься обнаженными на пушке? Или ты на боеголовке снималась?

– Да это мои лучшие снимки! – завопила Ксения.

– Обнаженной на пушке? – обалдело переспросил Лассе. – Ты снималась…

– Ты в самом деле обнаженной снималась? На пушке? – Я не могла поверить. Я же шутила, а попала в точку.

– Для «Плейбоя», – гордо сообщила Ксения. – Да, я снималась с разными видами оружия. Очень эротично получилось.

Ник с Лен выпучили глаза.

– И у вас допустили эти снимки к публикации? – шепотом спросила Лен.

– А почему бы нет? «Плейбой», кстати, ваш журнал.

– А Шамиль-то здесь с какого бока? – поинтересовался Кирилл Петрович.

– Он спонсировал фотосессию. Там много снимков было. В журнал вошли лишь несколько. Остальные Шамиль себе забрал. На память. И мы тогда с ним несколько раз на людях появились.

– Идея сфотографировать тебя с оружием принадлежала Шамилю? – спросил Лассе.

Ксения кивнула и пояснила, что «Плейбой» с радостью за нее ухватился. Тем более весь реквизит обеспечил Шамиль.

– Может, теперь таким образом поставки оружия проводятся? – хмыкнул Вова. – А что, идея оригинальная.

Ксения открыла рот. Видимо, подобное ей в голову не приходило.

– Вы все – сумасшедшие, – объявил Ник, подхватил под ручку Лен, и они отправились в кабинет, в котором проснулись.

Правда, вначале американцы заглянули в зал и выбрали себе там постельное белье и пледы. Подушки имелись и на диванчике в кабинете.

– Эй, а ты на глаз компресс с мочой ставить собираешься? – крикнул вслед Нику Вова. – Тогда к завтрашнему утру будешь как новенький. Если хочешь, мы все можем пописать, чтобы уж точно помогло.

Ник не удостоил Колобка ответом.

– Не верит в наши народные средства, – демонстративно покачал головой Вова.

– А разве на глаз мочу ставят? – с самым серьезным видом спросил Лассе.

– В Финляндии уринотерапия известна? – уточнил Иван Васильевич.

– Да, – кивнул Лассе. – Но не для лечения глаз.

– Дело не в глазе! – закричал Вова. – А в отеке!

– Я понимаю, – кивнул Лассе. – Но все равно это опасно!

– Какие вы все, иностранцы, занудные, – заметил Гена и предложил Вове еще выпить на сон грядущий.

– Халаты тут есть? – спросила Ксения, глядя на меня.

– Наверное, – пожала плечами я.

– Иди в ванную, – бросила она через плечо Кириллу.

– Я буду в комнате, где проснулись мы с тобой, дорогая, – сладким голосом сообщил он. – Правда, тогда я был не в форме.

Кирилл Петрович пожелал нам всем спокойной ночи и первым отправился в ванную. Мы с Ксенией пошли на поиски халатов, обнаружили их быстро, а когда вернулись в коридор, выяснилось, что обсуждение там продолжается.

Лассе доказывал необходимость спать всем вместе.

– Гриппочка, ты как хочешь? – спросил Иван Васильевич у бывшей балерины. – Я – как ты. В любом случае смерти я не боюсь. Я, как уже говорил, в душе – буддист. Сегодня у меня произошла первая реинкарнация, будет вторая – я не расстроюсь. Я в этой жизни пакостей людям не делал, так что ни жабой, ни крысой не стану. Решай – куда?

– Пойдем в детскую, Ваня, – сказала Агриппина Аристарховна. – Где я проснулась. Там есть детский диванчик. Мы пододвинем к нему кресло. Ты вытянешь на него ноги, а мне места в любом случае хватит.

– Опасно оставаться только вдвоем! – не унимался Лассе.

– Молодой человек, мы свое уже пожили, тем более я не представляю, на что мне жить дальше… У меня не осталось драгоценностей…

Агриппина Аристарховна расплакалась и поведала нам свою грустную историю.

Их было две сестры. Мать в свое время мечтала стать балериной, но сломала ногу, она неудачно срослась, и на балетной карьере пришлось поставить крест. Мать надеялась, что мечту воплотят в жизнь ее девочки. Однако старшая балериной становиться не желала. Она была очень близка с отцом-архитектором и в результате пошла по его стопам.

Младшая, Агриппина, мечту матери исполнила и много лет блистала на сцене Кировского (теперь Мариинского) театра. У Агриппины было много высокопоставленных любовников, и благодаря одному из них она получила квартиру в старом доме на Фонтанке, которую переделали под потребности балерины. После перепланировки получились две небольшие комнатки – мамина и дочкина, а между ними – огромный танцзал, со станком, зеркалами. Там Агриппина занималась молодой, теперь там же иногда готовила девочек. Но ученицы бывали не всегда…

В годы балетной молодости Агриппине дарили драгоценности. Она обожала наряды, обожала появляться каждый раз в новом платье и с новыми бриллиантами.

Семья раскололась надвое. Отец Агриппины долго болел перед смертью, старшая дочь ухаживала за ним. Наверное, поэтому его внучка и пошла в медицину.

Потом для Агриппины пришло время сходить за сцены. Балерина переживала это очень тяжело. Она начала учить других, но это было совсем не то. Да и любовники как-то быстро исчезли. Денег платили мало. Потом умерла мама. Это было сильнейшим ударом.

Агриппина стала понемногу распродавать драгоценности, вазы и все остальное, что ей надарили. Слава богу, мама была экономным человеком, все сберегла. На питание они тратили мало – Агриппина всегда ела, как птичка.

Потом она стала сниматься в рекламе и даже в сериалах. Она понимала, что драгоценностей до конца жизни не хватит. Бралась за любую работу. Но за квартиру приходилось очень много платить. Начались проблемы со здоровьем. Болели суставы, иногда так, что криком хотелось кричать, потом стало еще и пошаливать сердце. Лекарства стоили дорого.

Как-то без предупреждения в гости приехала племянница, которую Агриппина Аристарховна увидела впервые в жизни. Она сказала, что ее мать, сестра Агриппины, очень больна, и попросила помочь материально. Требовались деньги на операцию, которая смогла бы спасти жизнь сестры. Агриппина отказалась, объяснив племяннице, что ей и так тяжело. Сестра умерла.

Потом племянница предлагала сделать семейный обмен. Но Агриппина очень не хотела уезжать из квартиры, с которой было связано столько приятных воспоминаний. И ведь там был танцзал, где она готовила учениц. А если она его лишится? Ведь если племянница с мужем и двумя детьми переедут в ее квартиру, то ведь точно опять проведут перепланировку.