Но нет, лучше никому не говорить об этом. Врач правильно советовал мне забыть об увиденном сегодня ночью.

А Анька бушевала, теперь уже осыпая ударами Мартыньша, тот слабо защищался – против Аньки ему было не потянуть. Артур спокойно стоял, сложив руки на груди и подпирая спиной стену. Мы с врачом шли первыми, так что пока оставались вне пределов Анькиной досягаемости и особо не беспокоились.

– Вы видите прямое подтверждение того, что я вам говорил, – сказал он мне тихо, прямо в ухо. – Чуть что не так, как ей хочется, – и вот вам взрыв.

– Хотите, чтобы я попыталась ее успокоить?

– Пожалуй, больше некому, – он улыбнулся мне.

Я обогнула Яниса с бородачом и, оказавшись за Анькиной спиной, рявкнула, чтобы она оставила Мартыньша в покое. Он ей еще понадобится. Анька практически сразу же перестала его лупить, оглядела плоды приложения своих рук и заявила, что я, наверное, права. Мы снова тронулись в путь по коридору.

Мартыньш утирал с лица кровь, но молчал. Что за мужики пошли, с бабой справиться не в состоянии. И чуть ли не как должное принимают Анькины выходки. Или Мартыньшу за помощь Поликарповой обещаны такие деньги, что он готов все вытерпеть, только бы не отказалась выплатить гонорар? И ведь, скорее всего, именно Мартыньш вывел ее на Яниса… Что же Анька пообещала ему за услуги?

Подчиненный Яниса не присоединился к нам, оставшись на полу, правда, он сумел принять сидячее положение. Янис ему что-то сказал, парень кивнул. Бородач смотрел на Аньку полными ужаса глазами. Артур невозмутимо замыкал шествие.

Я поинтересовалась у врача, почему между карцерами такое большое расстояние. Он сказал, что, во-первых, подземный этаж по площади значительно меньше, чем наземные, – проходы были выкопаны не под всем зданием, а во-вторых, между карцерами встроены разные системы. Я спросила, что они собой представляют. После объяснений врача мне захотелось называть карцеры камерами пыток. Да они и предназначались для этого – в них «ломали» поступающих клиентов.

В помещении можно было установить практически любую температуру – от леденящего холода до изнуряющей жары, повысить или понизить влажность и давление, сделать так, что свет, причем разной яркости, будет включаться и выключаться через определенные промежутки времени. Было еще множество мелких ухищрений, о которых врач просто не успевал мне рассказать, да и, откровенно говоря, слушать о них у меня не было ни малейшего желания.

И вот мы прибыли ко второму занятому карцеру. Оттолкнув врача, Анька сама открыла оконце, мужчина только зажег лампочку.

Из Аньки полился такой поток матерных выражений, что даже у окружавших нас мужчин на лицах появилось выражение удивления.

Я тоже взглянула в оконце. В этой камере не было даже матраса – узник спал на холодном бетонном полу. Чапая мне довелось видеть только один раз, во время посещения его дворца по приглашению хозяев, но, похоже, это был он… Да и на Аньку в данном случае можно было положиться.

Врач быстро вставил в замок вначале один ключ, потом второй. Как я заметила, использовались те же ключи, что и в первом случае.

Анька влетела в карцер и бросилась к отцу.

Мы все стали свидетелями трогательной встречи.

На этот раз в коридоре оставались Янис с бородачом и Мартыньш, а в карцер зашли врач, Артур и я. Анька с Чапаем обнимались, целовались, он осыпал ее ласковыми словами, называл ангелом-хранителем, единственной, в кого он верил, кто пошел в него самого. В общем, это была умилительная сцена встречи любящего отца с любящей дочерью, этакого добродушного старикана, души не чающего в своей ласковой дитятке. Но вскоре Чапай стал меняться – нет, не в отношении к Аньке, изменился весь его облик.

Почему-то у меня возникла ассоциация с коброй, которая вдруг оказалась в углу карцера. Кобра стала подниматься и надуваться, обвела собравшихся людей прищуренными глазками, а потом прошипела:

– Ну я им всем покажу, этим сукиным детям! Никому не будет пощады! Сто раз проклянут тот день, когда родились на свет, а еще тысячу – тот, когда пошли против меня. Меня не утопишь! – шипение перешло в визг, почти лысый череп покраснел. – Меня не сгноишь! Что мне ШИЗО? Тьфу! – Чапай сплюнул на бетонный пол. – Для меня тюрьма – дом родной. И не в таких покоях спал! Видали?

И Чапай рванул рубаху на груди. Нашим взорам представилась татуировка – Божья Матерь с младенцем.

– Все видели? – повторил Чапай.

Позднее Анька объяснила мне, что сие творение неизвестного художника означает на блатном жаргоне как раз то, о чем говорил ее отец: «Тюрьма – мой дом родной». А особняк в стиле Растрелли еще ничего не значит…

Затем Чапай внимательно уставился на мужчину в белом халате, стоявшего рядом со мной, глазки его еще сильнее прищурились, хотя, казалось, больше некуда.

– Это ты, гнида, меня здесь гноил?! – Врач пододвинулся поближе ко мне. – Сейчас буркалы выколю!

И Василий Иванович сделал шаг вперед. Врач залепетел что-то на латышском.

– Чего? Чего? – взревел Анькин отец. – Это ты по-каковски лопочешь?

Артур понял, что врача нужно срочно спасать, и заслонил его своим телом, встав между ним и Чапаем.

Казалось, Василий Иванович только теперь заметил огромного негра, находившегося с ним в одном помещении. Хотя вроде бы всех обводил своим змеиным взглядом?

– А это кто такой? – спросил он у Аньки. – Ты его знаешь?

– Да, папа. Это наш человек. Он приехал вместе со мной спасать тебя.

– Тогда ладно, – дал добро Чапай и протянул Артуру руку, глядя на него снизу вверх. – Ты по-нашему говоришь?

– По фене ботаю, – выдал Артур, а я поразилась, откуда он вообще знает такие слова – я лично последнее слышала впервые. Но Василий Иванович, для ушей которого предназначалась реплика, понял Артура прекрасно и расплылся в улыбке, тут же начав рассуждать, где можно найти применение такому кадру. Интересно, а как отнесется ко всему этому Артур? Пока я ничего не могла прочитать по выражению его черного лица.

К счастью, рассуждая о потенциальном использовании негра-гиганта, Чапай забыл про врача, который решил этим воспользоваться и выскользнул в коридор.

– Кто там ноги делает? – тут же завопил Чапай – ну прямо как это делала Анька. Ясно, в кого пошла доченька. – А ну подвинься! – Он попытался сдвинуть Артура с места, но не тут-то было.

Чтобы отвлечь внимание бывшего узника от врача, я вышла из-за спины Артура, за которой тоже пряталась. Чапай уставился на меня выпученными глазами, потом повернулся на стоявшую в углу Аньку, снова вылупился на меня. Закрыл глаза, открыл, протер их, опять посмотрел назад, снова на меня и выдал:

– Двойни у меня не было. Или в роддоме кинули?

– Я старше вашей дочери на три года, – подала голос я. – Меня зовут Лера.

– Это ж, значит, какой тогда год был? – Чапай что-то прикинул в мозгу. – Нет, не может быть. Я тогда в зоне парился. Откуда ж ты взялась?

– А мы с вами разве не встречались? – спросила я, не найдя ничего лучше. Он что, уже забыл, что ли? Или ему тут успели вколоть какую-то дрянь, частично отшибающую память? Или Инесса что-то подмешивала в пищу?

Но вместо Чапая мне ответила Анька, заявившая, что встречалась я не с ее отцом, а с ее троюродным, если не четвероюродным дядей, до недавнего времени проживавшим где-то в Сибири. Дядю нашла Инесса, внешне он был очень похож на Чапая, в его случае даже не потребовалась пластическая операция, только нанятый Кальвинскене известный гример дал несколько рекомендаций, а по росту и комплекции дядька подходил идеально. Инесса, конечно, долго готовила его, чтобы никто не заметил подмены, а потом, использовав момент, претворила в жизнь свой давно вынашиваемый план. Но все детали Анька объяснит мне позже. Сейчас не до этого. И вообще нам пора. Чапай хотел что-то спросить у дочери, но та резко оборвала его:

– Потом, папа. У нас еще много дел. Успеем наговориться, когда вернем себе все украденное этими ворюгами. И Лера нам в этом поможет.