Почти не заикаясь, он не торопясь передал подробности ночного рейда. Не забыл упомянуть о пьяном мужике, храпевшем под забором, о роли, которую ему отвел находчивый Хмырь. О своем позорном страхе — ни слова.

Грабеж не удивил женщину — все обитатели подвала промышляют воровством. Ее интересовала опасность, которой «сынок» подвергался. Вдруг появились бы лягавые, связали Марка, отвезли в тюрьму?

Когда, наконец, Доходяга завершил повествование, она принялась хвалить его, обещать, что больше на шаг от себя не отпустит. И ласкала, ласкала, оглаживая тщедушное тельце.

Неожиданно Марк ощутил возбуждение. От ласкающих ладоней женщины исходило не только желанное тепло, они таили в себе нечто другое, еще незнакомое мальчишке. Дыхание его участилось, трусы стали тесными. Застыдившись, он попытался повернуться к Райке спиной, согнуть в коленях подрагивающие ноги.

— Чегой ты? — удивилась она. — Рази неприятно?

— Не надо, — взмолился, вырываясь из женских объятий, Марк. — Прошу, не надо!

— Ну, ежели противно, — с обидой прошептала Вездеход. — Тады спи.

В последний раз провела ладонью по мальчишескому тельцу — от груди до коленей. Неожиданно натолкнулась на выпирающие трусы. Отдернула руку, будто прикоснулась к раскаленной сковороде.

— Ого! Кажись, в прошлый раз я не попутала ромсы, ты уже не малолеток

— взрослый мужик.

В каморке — тишина, нарушаемая только частым дыханием Доходяги и невнятным бормотанием его воспитательницы. Прошло минут пятнадцать.

— Для мужиков терпеть такое очинно вредно, — раздумчиво шептала Райка.

— Все болячки — от воздержания. Надо бы найти тебе девку, которая поядренней, дак кто ж польстится на больного пацаненка? Нанять проститутку? А вдруг она заразит стыдной болезнью?

Нельзя сказать, что Марк был полностью несведущ в половых проблемах, он с интересом наблюдал за совокупляющимися собаками, однажды даже рискнул спросить у матери. Мальчишки-одноклассники на его глазах тискали девчонок. Однажды, ему довелось быть свидетелем не собачьей, человеческой «случки», когда вечером в темном скверике сосед по коммуналке подмял под себя немолодую женщину.

Но все это было с другими, а теперь и к нему пришло мужское желание. Сладкое и горькое, одновременно.

Райка прекратила бессвязно бормотать, заговорила четко и внятно.

— Конечное дело, девку я тебе подберу. Нынче, после войны, таких, охочих до мужиков хватает… А пока придется, не дожидаясь свежатинки, испробовать черствую черняшку. Не ради удовольствия — для здоровья. Повернись-ка ко мне, младешенек! Сичас покажу тебе настоящую бабу.

Не дожидаясь согласия или отказа, Вездеход насильно повернула парня к себе лицом, осторожно провела ладонью по вздыбленным трусам и вдруг с силой дернула их.

— Ложись на меня, милок… Да поскорей, пока не передумала, — шептала женщина. — Неужто еще бабу не пробовал, не знаешь куда пристроиться? — удивилась она. — Дай твою ручонку, неумеха… Вот так, чуешь мои ноженьки? Ага, чуешь… Теперича они разойдутся… Накося, пошшупай… Вот сюды и ложись.

Все остальное подсказала природа. Когда Марк, наконец, вошел в воспитательницу, она тихо ойкнула и смолкла. Больше — ни звука. А он будто взбесился. Все исчезло — и вонючий подвал, и темная каморка, и стонущие во сне нищие. Под ним послушное женское тело, его обцеловывают мягкие губы, женские руки обхватили за бедра — направляют, подсказывают…

— Прости, — прошептал он, неловко переваливаясь на свою половину топчана. — Ради Бога, прости…

— За што прощать-то? — удивилась женщина. — Енто я должна просить прощения — не сдогадалась раньше. Ты ж, бедный, мучился, а я, тупоголовая, не сообразила… Теперича, тебе полегче? — неожиданно поинтересовалась она.

— Полегче, — автоматически согласлся Марк.

— Тады спи, набирайся силенок. Сладкий ты ло невозможности, давно я так не тешилась…

С Марком произошла разительная перемена. Он перестал покачиваться, ходил уверенно, высоко подняв голову, заикается меньше, на обитателей подвала смотрит свысока. Вездеход уверяет — поправился, округлился. Однажды, когда Желток принялся в очередной раз ехидничать и подначивать, с такой яростью выбросил перед собой руку с ножом, что тот испуганно отшатнулся.

Сидя рядом с Хмырем на церковной паперти, Доходяга не сводил влюбленного взгляда с сидящей неподалеку Райки. Будто спрашивал ее о неведомом. Вездеход, привычно покачивая орущего младенца, понимающе улыбалась, согласно кивала. Соскучился, охальник?

Теперь вторая мамаша, казалась влюбленному парню самой настоящей красавицей. Уродливый шрам поблек, уменьшился в размерах, едва видные груди округлились, бедра превратились в приятные полуокружности, всегда растрепанные волосы напоминали изящную прическу.

Когда Хмырь исчезал на всю ночь по своим воровским делам, Доходяга, уже не стыдясь и не спрашивая разрешения наваливался на женщину.

— Испробовал женское мясцо, охальник. — смеялась Вездеход, охотно принимая на себя любовника. — В азарт вошел, антиллигент. Ишь, как стараешься… Токо не шибко усердничай — для здоровья вредно, вдруг какая болесть приключится?

Марк не отвечал — не до ответов, до боли сжимал женские груди, впивался затяжным поцелуем в искривленную шею, не входил в Райку — врывался. Она не сопротивлялась, не казалась холодной и равнодушной — тихо ойкала.

Как на грех, Хмырь покидал каморку не так часто, как хотелось. К тому же, не предупреждал на сколько времени уходит. Как то раз появился в самый разгар любовных упражнений. Хорошо еще, что настороженная Вездеход услышала шорох шагов и успела сбросить с себя Марка.

Дни шли за днями, недели цеплялись за недели. Марк не успокаивался, попрежнему использовал каждую минуту отсутствия Хмыря. Счастливая Райка уже не упоминала о необходимости подыскать ему девку «поядренней», считала себя единственной повелительницей «сынка».

В один из холодных зимних вечеров, устроив голову удовлетворенного любовника на своей груди, разговорилась.

— Ну што за разнесчастная житуха у бабы! Мужик потешил тело и душу и — в сторону. А она стережется как бы не затяжелеть, не родить младенчика. Какая уж тут сладость? А с таким азартным как ты, попасться — плевое дело… Гляди-ка, сызнова наготове, — удивилась она, бесстыдно ощупав Марка. — Когда токо угомонишься?

Продолжение непонятного разговора — через десять минут, когда Доходяга, вторично за ночь, перевалился с Вездехода на топчан.

— О чем ты? — утихомирив дыхание, спросил он. — Так уж устроено природой…

— О чем, спрашиваешь? — подняла голову и прошептала на ухо парню.

— Неужто не понял? Затяжелела я…

Марк растерялся. Посочувствовать или порадоваться? Главное, не обидеть, не оскорбить. Но ничего этого от парня не потребовалось — женщина как бы просто поставила его в известность о предстоящей перемене в ее жизни.

— Ничего страшного, — успокорительно отреагировал он. — Родишь — вырастим, воспитаем. Попрошу батю, он вытащит нас из этого вертепа, устроит на жительство в какую-нибудь деревушку. Зарегистрируемся, пойдем работать, жизнь наладится.

Полузакрыв глаза, ласково поглаживая лежащую на ее груди голову паренька, Вездеход слушала его и насмешливо улыбалась. Наивный интеллигент, еще — малыш, не понимает, что отец не позволит ему жениться на уродливой немолодой бабе, бывшей проститутке. Ни за что не разрешит.

На следующий день произошло то страшное, чего так боялась Райка.

Сразу после обеда, когда поток богомольцев иссяк, Хмырь перестал кривляться. растолкал по карманам подаяния. Повернулся к «ученику».

— Все, Доходяга, линяем. Желток велел привести тебя.

Под удивленными взглядами старух, пораженных неожиданным выздоровлением несчастного мальчика, он, не церемонясь, схватил ничего не понимающего Марка за рукав и потащил за собой.

— Гляньте, люди добрые, это ж вовсе не больные!

— Вымогатели!

— Притворы!

Кой у кого из мужиков зачесались кулаки, женщины навострили отточенные в схватках с соперницами коготки. Пришлось Марку не сопротивляться и не отказываться — спасаться. Краем глаза он видел, как заметалась Вездеход, Но с дорогостоящим младенца на руках за резвыми пацанятами не поспеть.