Один из таких юнцов, рыжий паренек в шинели без хлястика, собрал группу комсомольцев у приклеенного к стене воззвания и громко для всех читал. Ленька и Ваня Гармаш невольно остановились, слушая его вдохновенное чтение. Ветер развевал его рыжие кудри, и казалось, что голова паренька охвачена пламенем. Читая, он то и дело оборачивался и горячо пояснял прочитанное, хотя все и так понимали.

- «О мире с Польшей. Рабоче-крестьянская власть России снова предлагает мир панской Польше. Сделаны громадные уступки в мирных условиях. Все сделано для того, чтобы не было зимней кампании, чтобы не лилась больше кровь рабочих и крестьян России, Украины, Белоруссии и Польши. Мы уступаем потому, что нам жизнь рабочих и крестьян дороже территории...»

- Понимаете? - горячился рыжий. - Мы предлагаем мир, а пан морду воротит.

- Никуда Пилсудский не денется, - сказал кто-то из толпы. - Он, как черт ладана, боится своих рабочих и пойдет на мир... Читай дальше.

- «..Мы предложили мир. Никто не знает, будет ли он, а потому, не теряя ни минуты, со всем напряжением сил за работу по усилению обороны страны!»

Ваня Гармаш тянул Леньку поближе к объявлению. Ему до смерти надоели белогвардейские плакаты в тылу у Врангеля и потому теперь он, словно к свежему роднику, стремился к воззваниям и призывам Советской власти.

Гаро торопил ребят в Дом Советов, ему не терпелось влиться в массу молодежи - там было все заманчиво, интересно, да и про Ленина можно узнать, ведь он до сих пор берег лаваш в своем хурджине.

В вестибюле с низкими сводчатыми потолками было особенно людно. Здесь раздавали делегатам бесплатно газеты и брошюры. Леньке достался «Коммунистический манифест», а Гаро - «Пауки и мухи» Либкнехта.

Мандатная комиссия помещалась на втором этаже. Ленька приглядывался к табличкам и объяснял своим, что к чему. Кавказцы не отступали от него ни на шаг, потому что не все хорошо знали русский язык.

В комнате, где шла регистрация и выдавали мандаты, было накурено и шумно. Ленькины друзья и сам он пристроились в хвосте к столику с табличкой: «Регистрация делегатов».

Членов мандатной комиссии обступили комсомольцы, и там шел горячий спор. Девушка с длинной русой косой, в гимназическом платье с кружевным воротничком стояла в растерянности. Она держала в руках свой документ, который почему-то вызвал сомнение.

- От какой организации?

- От учащейся молодежи. Из Воронежа.

- Что еще за «учащаяся»? - возмутился рыжий паренек, тот самый, что читал воззвание. - Не давать ей никакого мандата. У нас съезд рабоче-крестьянской молодежи, а не учащихся. Долой маменькиных сынков.

- Погоди, Пожарник, не кипятись, дай разобраться. У тебя, барышня, отец кто?

- Служащий.

- Понятно. А кем он работает?

- Учителем.

Все смутились, даже Пожарник замолчал. Леньке стало жалко девушку, свою ровесницу. Глаза у нее были ясные, доверчивые, чуть-чуть восторженные. Комиссия решила считать ее сочувствующей и выдала мандат с совещательным голосом.

Подошла очередь Вани Гармаша.

- Предъяви документ, товарищ!

Ваня попросил у соседа перочинный ножик и начал вспарывать подкладку пиджака. Все с удивлением смотрели, как он достал из тайника матерчатый лоскут с печатью Крымского подпольного губкома комсомола. Все так и ахнули.

- Неужели из Крыма?

- Кто из Крыма, где? Ух ты!..

Ване выписали мандат с правом решающего голоса и попросили рассказать с трибуны съезда о борьбе комсомольцев во врангелевском тылу.

- В Большой театр хочешь пойти? - спросили у него.

Ваня посмотрел на Леньку, но тот не знал, и Ваня решил: если театр большой, то надо в нем побывать.

- Хороший билет ему дай, зачем на галерку?

- Ничего страшного, - вмешался матрос в черном бушлате. - Галерка - самое лучшее место: сидишь наверху, как на клотике: все лысины видать.

Леньке с его аршинным мандатом велели подойти к соседнему столику. Девушка в буденовке что-то отмечала в списках. Русая челка ее свисала и закрывала половину лица. Ленька положил перед ней документ. Девушка пробежала его глазами, медленно поднялась и с удивлением, неуверенно спросила:

- Леня?

Точно сердце оборвалось у Леньки: неужели Надя? Ведь ее еще при деникинцах вели на расстрел...

- Леня, пацанчик мой, неужто тебя вижу? - радостно воскликнула девушка. - Ух, какой важный!..

Она подвела его к большому окну и, не обращая внимания на Ваню Гармаша, стоявшего рядом, говорила без умолку.

- Ну и чудеса!.. Просто не верится, что это ты...

- А как ты жива осталась? - спросил наконец Ленька, все еще не веривший, что видит Надю.

- А вот так... Освободили свои. Ночью налетели на тюрьму... Ну, а ты?

- Семь раз погибал, а все живой, - смущенно сказал Ленька.

- Ну и правильно: ты ведь шахтер, а шахтеры в воде не тонут, в огне не горят!

Если бы знала Надя, как она была близка к правде...

- Я знаю, что Вася погиб, - сказала Надя грустно. - Очень жалко, смелый был паренек, отчаянный... Помнишь, как его принимали в комсомол в Клубе металлистов на Седьмой линии? А себя помнишь? Приставал, чтобы и тебя приняли. Но уж очень ты был мал. А сейчас прочитала твою фамилию, и в сердце кольнуло. Думаю: «Не наш ли Устинов?..» Значит, ты от Второй Конной? А я в Луганске, в губкоме комсомола. На съезде нас трое донбассцев. Ну, пойдем, я тебя запишу. Слыхал, Ленин будет выступать на съезде?

- Когда? - обрадовался Ваня Гармаш.

- Еще сами не знаем... - Надя с интересом взглянула на Ваню.

- Это мой друг, - объяснил Ленька. - В тылу у Врангеля воюет.

- Вот как? Здравствуй, братишка. - Надя крепко пожала юноше руку и сказала с улыбкой: - Ловко у вас получилось: один друг бьет Врангеля с фронта, а другой с тыла.

- И в хвост и в гриву, - пошутил Ленька и ласково обнял товарища.

- Идемте к моему столику. Ах ты, Ленька, Ленька! Ну и молодец! - продолжала она взволнованно.

Представителю Второй Конной был выписан мандат с правом решающего голоса. Надя выдала ему талоны на обед и билеты в театр, где на обороте синела печатка: «Князь Игорь».

3

Ленькина коммуна постановила поселиться всем вместе в одной комнате.

Поднимаясь на третий этаж, они сталкивались с делегатами из других губерний. Кое-кто тащил на спине соломенный тюфяк: должно быть, не хватало кроватей, и нашлись добровольцы спать на полу.

В большой светлой комнате, куда направили ребят, было холодно. Железные узкие койки стояли тесно, и все были застелены ослепительно белыми простынями. Ребята даже растерялись - как бы не замарать.

Ирония судьбы: в комнате, где была домашняя церковь богослужителей, поселились безбожники.

Ленькиных коммунаров встретил паренек в потертой кожаной куртке.

- Приветствую новое пополнение! Давайте знакомиться. Я - Азаров Митька из Калуги. А вы, судя по кинжалам, с Кавказа?

- Не все, - сказал Ленька, а сам расстегнул ремень, снял маузер и все это положил на подушку.

- Вижу, что ты с фронта, братишка. Неважнецкие там у нас дела.

- Почему неважнецкие?

- А ты что, газету не читал? Врангель в Донбасс прорвался, уже под самой Узовкой. Вот читай...

У Леньки заныло сердце. Друзья там рубятся с врагом, а он далеко от них и ничем помочь не может...

- Ладно, не расстраивайся, - успокоил его Митя Азаров. - На Южный фронт поехал Фрунзе. Ленин сказал, что Врангеля надо ликвидировать до начала зимы.

- А откуда ты знаешь? - спросил Ваня Гармаш.

- Калуцкие все знают...

В комнату прибывали новые жильцы, выбирали себе койки поближе к окнам.

Гаро высыпал на стол остатки кавказских даров - изюм, лаваш, инжир и овечий сыр.

- Коммуна, подходи кушай. Рамецек, керек ингернер! Бери, не стесняйся.

- Да у вас коммуна? - с радостным удивлением спросил Митя Азаров. - Если так, пишите и меня. - И он принялся выкладывать на стол все, что привез с собой в мешке: буханку кислого калужского хлеба, три пачки махорки и сырую картошку. Решив, что этого мало, он выгреб из кармана деньги.