– Я понял, – согласился Кентавр. – Ты – Х-арн. Я понял.

– Да, правильно. Я – Х-арн. Я с того берега.

– Оттуда? – показал рукой Кентавр на противоположный берег.

– Да, да. Именно. Оттуда. Ты правильно понял.

– Да, я понял. Ты – Х-арн, и ты – оттуда.

– Верно.

– Я – Кентавр.

– Да, я знаю. Догадался.

– Я живу здесь.

– Понятно. Я провёл ужасную ночь. Потом приплыл. Сам. Ночью плыл. И вот я здесь.

– Я понял. Ты переплыл реку? Сам?

– Да. А что мне оставалось делать? Он отнял у меня жену.

– Кто? – спросил Кентавр и посмотрел на домик Лодочника.

– Да он. Он воспользовался грозой и похитил её.

– Она и сейчас там?

– Там.

– Это она вчера купалась в реке?

– Конечно. Кто же ещё.

– Смелая женщина. Амазонка.

– Не говори, – усмехнулся Х-арн. – Куда там амазонкам. За пояс заткнёт твоих амазонок. – Взгляд Кентавра сделался диким от ужаса. – Что с тобой? – спросил Х-арн, не понимая, что могло испугать Кентавра.

– Ты с ума сошёл, Х-арн, – сдавленным голосом прошептал Кентавр. И испуганно огляделся. – Схватят, и я с тобой погибну.

– Кто схватит? – тревожно спросил Х-арн, поняв, что был в чём-то неосторожен.

– Амазонки, – пояснил Кентавр. И побледнел так, что Х-арну показалось, что он сейчас грохнется в обморок. И он был недалёк от истины. Кентавр стоял, пошатываясь. Х-арн нагнулся, зачерпнул воды в горсть и плеснул в лицо Кентавру.

– Какие здесь амазонки? – спросил он Кентавра. – Ты что, бредишь? Откуда здесь амазонки?

– А откуда кентавры?

– Верно.

– Попадёшь им в руки, узнаешь.

– К амазонкам? – удивился Х-арн.

– К амазонкам.

– А ты что, уже попадал? – предчувствуя, что этим вопросом бьёт в самую точку.

– А как ты думаешь? – спросил Кентавр.

– Это они тебя так? – спросил Х-арн, глядя в лицо Кентавру. Глаза того вспыхнули ненавистью и страхом.

– Они, – сказал он, и по его грязношёрстному крупу прошла судорога. – Клещами рвали, суки. – Он осёкся, зажав себе рот обеими руками.

– За что? – Х-арн почувствовал, что та же самая судорога, сбежав с крупа Кентавра, перешла в него, Х-арна, и прошла по всем его внутренностям.

– Да была там одна, – нехотя ответил Кентавр, уклоняясь от ответа. – Слушай, Х-арн, будь другом.

– Буду, – с готовностью ответил Х-арн.

– Ты всё шутишь, парень, а я серьёзно.

– Я не шучу.

– Слушай, Х-арн, у Лодочника в погребе есть… я, – Кентавр замялся, – мне, понимаешь, не разрешают. А я… я, – он запутался, растерялся.

– Говори толком.

– Вино. В погребе. За мной следят. Я, понимаешь, в погреб залезть не могу, а ты можешь, а, Х-арн? – лицо Кентавра сделалось жалким, умоляющим, руки Кентавра тряслись. «Господи, – с тоской подумал Х-арн, – и здесь всё то же самое. И вдобавок ко всему амазонки, кастрирующие кентавров».

– Хорошо, – сказал он. – Я достану вино. Где погреб?

– Иди сюда, – Кентавр поманил Х-арна пальцем, суетливо задёргавшись.

– А если нас увидят? – спросил Х-арн, чувствуя сердцем, что влезает в такую авантюру, из которой может потом уже и не выпутаться. Это не кооператив, и не иконы, и не фиктивные браки. И тёщи здесь не водятся. Но Лодочник – заклятый враг, и он объявил врагу войну. И это – малая война. А там будет видно. А начинать всегда нужно с малого.

– Не увидят, – сказал, воровато озираясь, Кентавр. – Все ещё спят. А этот, – он кивнул в сторону дачки, – он всю ночь с твоей женой… не проснётся.

Они обогнули домик Лодочника. Кентавр старался не стучать копытами и оттого ступал смешно, как человек, который ходит на цыпочках. Х-арн даже улыбнулся, несмотря на то, что на душе было тревожно. Кентавр был ему очень симпатичен. Он поднял крышку люка, на которую ему указал Кентавр. Из погреба, как из всех погребов на свете, пахнуло могильным холодом, мраком и плесенью. «Вот только… не ловушка ли это? – думал Х-арн, спускаясь по приставной лестнице. – Не захлопнется ли крышка над его головой? А, может быть, Кентавр – раб Лодочника?»

– Бочонок, бочонок давай, – услышал он нетерпеливый шёпот Кентавра.

– Какой бочонок? Где? – Х-арн шарил в темноте, боясь наткнуться руками на какую-нибудь мерзость. Именно так и получилось: что-то мокрое, холодное и липкое скользнуло по его руке. Мгновенно он отбросил прочь эту слякоть, но рука была запачкана. Рефлекторно Х-арн вытер руку о мешковину, забыв, что её на нём нет и оставив остатки гадости на теле. Его всего передёрнуло и захотелось вон из этой могилы, на свет, на воздух. И тут он обнаружил бочонок. Бочонок был достаточно тяжёл. Взяв его, Х-арн стал взбираться по лестнице. Он отдаст бочонок только тогда, когда выйдет наружу.

– Держи, – протянул он бочонок Кентавру. Сам остался стоять у открытого погреба, жадно вдыхая чистый, уже разогретый воздух. Кентавр выхватил бочонок из его рук, каким-то хитрым точным ударом вышиб из него пробку и, запрокинув голову, стал пить прямо из бочонка. А Х-арн побежал к реке и стал смывать с себя зелёную плесень – тайный и жуткий знак могилы. Когда он вернулся, Кентавр всё ещё пил. У Х-арна сложилось впечатление, что он пил, не оторвавшись ни разу от бочонка. А в бочонке было около десяти литров. Х-арн с удивлением и даже восхищением смотрел на Кентавра. Вот это мужик! Х-арн знал в своё время одного мужика, он жил по соседству. Тот на спор выпивал двадцать бутылок пива. Купит ящик и пьёт. А спорщики вокруг сидят, сделав свои ставки и смотрят. Но, во-первых, он пил не спеша, а во-вторых, не спеша закусывал. И потом – то пиво, а ведь это – вино. И Х-арн ведь только сбегал на речку и обратно, и на это ушло не больше пяти минут. «Ну, мужик!

– думал Х-арн. – Всем мужикам мужик!» Х-арн забыл, что Кентавр уже не мужик, в таком восхищении был от его умения. Вино текло по витым колечкам, усам и бороде Кентавра, проливаясь на землю, тут же всасываясь в песок. Тёмное мокрое пятно образовалось под Кентавром. Он допил, потряс пустым бочонком и с минуту стоял обалдевший. Глаза его закатились в блаженном экстазе, сразу увлажнились, струйка слюны вытекла из приоткрытого рта.

– Эй, дядя, – слегка подтолкнул его Х-арн. – Очнись.

Кентавр всхлипнул, как человек со сна, вытер рукою мокрые губы и усы и сказал: «Хорошо!»

– Это я и без тебя понял, – сказал ему Х-арн. – А дальше что?

– Ничего, – убеждённо ответил Кентавр. – Ничего дальше и не нужно, всё. Просто хорошо и всё. – Он отломил от дерева какой-то сучок, вставил его острием в расщелину между дощечками бочонка и, с силой надавив, расширил щель. – Убьёт он меня, – сказал он Х-арну. – Убьёт. Но пусть докажет, что это я. Вот видишь? Бочонок треснул, и вино пролилось само, верно, Х-арн? – и, забив пробку, он зашвырнул бочонок в разинутую пасть погреба.

– Не знаю, – сказал угрюмо Х-арн, начиная думать, как же быть дальше.

– Ох, драл он меня однажды. – Кентавр начинал пьянеть.

– Ты себе представить не можешь, привязал к дереву, словно я ему лошадь какая, и так драл, так драл, всю шкуру спустил.

– Кто? – спросил Х-арн.

– Ну, кто, кто? Кто твою жену увёл? Пить мне не дает, гад, – жарким ненавистным шёпотом сказал Кентавр в самое ухо Х-арну. Изо рта его пахнуло при этом ничуть не лучше, чем из винного погреба: тем же смрадом, плесенью, гнилостной утробой. «Он совсем больной, – подумал о Кентавре Х-арн.

– И куда столько пьёт? И он что же, ничем не закусывает?»

– Надрал, надрал, а потом отдал амазонкам, – продолжал Кентавр. – Там они меня и… и отрезали. – Умное лицо Кентавра утратило свою былую осмысленность, исказилось ненавистью. – Суки эти бабы, Х-арн, ах, суки, что со мной сделали.

– Это верно, – подумал Х-арн, вспомнив Лидию.

– Спутался я у них там, понимаешь, с одной бабёнкой, тоже амазонка была, а у них, понимаешь, Х-арн, нельзя с кентаврами. Ну а нас поймали. Она ко мне по ночам в сарай приходила. Известное дело, баба. А я, понимаешь, по женской части мастак был. Ну, зацепил её, сам знаешь. Понимает, что губит себя, а любит. Любила она меня, Х-арн. – Его влажные глаза увлажнились ещё больше, из них выплыли две огромные слезищи и, подрожав мгновенье, сначала одна, потом другая, растеклись по щекам. – Её в гладиаторши отдали, а меня вот… – Кентавр закрыл лицо руками. – И твою, твою бабу он отдаст амазонкам.