— Стоп, бездарь! Забыл включить сигнал поворота.
— Подумаешь, поворот! Мы ведь не на дороге, за нами никто не едет — кого предупреждать?
Санчо покосился на гореводилу. Волнуется? Отлично! Пусть лучше переживает по поводу своего промаха, нежели по причине исчезновения Федечки.
— Или ты учишься водить тачку, или станешь изобретать оправдания своему ротозейству.
— Не дави на сознание, инструктор хреновый! Я уже прекрасно вожу!... В моем возрасте это равносильно подвигу!
— Ладно, герой, переключи скорости — коробку передач поломаешь.
Лавр мотнул головой, но послушался — передвинул рычаг.
— Я бы сделал это и без подсказки...
— Без моей указки ты уже сделал все, что мог. И все — не в цвет,.
— Что ты имеешь в виду? — избежав столкновения с очередным конусом, спросил Лавр.
— Сложил депутатские полномочия. На подобии рыцаря, который перед турниром снял доспехи. А твоего верного прокурорского дружана и коллегу по депутатскому корпусу кое-кто подталкивает, чтобы он накатил на тебя, предлагают отыграться.
— Откуда информация? С потолка?
— Откуда, откуда? Купил! За списания немалого биллиардного долга. Получил от ессентукинских пастухов… Так что, считай, крестовый поход на тебя уже объявлен.
— Кем объявлен? Этим-то? — Лавр ткнул указательным пальцем в сторону центра.
Пришлось рассказать о второй и, кажется, последней встрече с Хорьком и Китайцем. Вряд ли они, после внушения, полученного возле остановочного павильона, решатся попасть на глаза лавровому оруженосцу.
— Правда, они — пешки, возомнившие себя всесильными дамками. Их просто передвигают, нацеливают. Но любые пешки могут больно укусить. На подобии пауков с крестами на спинах.
— Видал я таких «крестоносцев»! Не одного «сделал».
Санчо рассвирепел, на жирных скулах вспухли желваки. Что он, не понимает либо придуряется?
— Это когда был в законе, видал и делал. Или под прикрытием депутатской неприкосновенности. А когда ты голый — ни хрена ты, Лавруша, не можешь. Ни видеть и ни делать. Боюсь, скоро увидишь. Небо покажется в овчинку.
— А ты не особенно бойся за меня, оруженосец. Еще не все зубы выпали.
— Считай, все. Нельзя было думской дверью хлопать, не просчитав последствий... Припаркуйся вон к той скамейке. Малость отдохнем и продолжим. Не то все конусы переколотишь, тачку изуродуешь.
Лавр приткнул машину к месту, указанному «инструктором», выбрался из салона, достал портсигар с традиционными беломоринами.
— Пока я не хлопал. Но могу... Так хлопну — все содрогнутся. Хватит гнать панику, сам все знаю и понимаю. Лучше позвони Федьке. Вторые сутки молчит дерьмовый бизнесмен в пеленках.
Покряхтывая, Санчо с трудом выбрался из машины, выразительно поглядел на Клавкину корзинку, огладил выпирающее пузо. Дескать, не пора ли позавтракать. Лавр отрицательно покачал головой. Рано!
— Твой ребенок, ты и звони. Мне звонить западло.
— Не дождется неслух!
— Е-мое, какие мы гордые! Прям — патриарх! Похоже, я телесами теку, а ты, Лавруша, мозгами истекаешь. Точно! Закисание и внутренняя утечка серого вещества.
Лавр обозлился. Он вообще не выносил любой критики, тем более исходящую от оруженосца.
— Ты мое серое вещество не трожь! Сначала свое взвесь! Федька первый пренебрег моими советами! Прикажешь в ножки ему кланяться?
— Чем пренебрег? Советы — слишком опасная вещь...
— Тогда — моим мнением! Просьбой! Отцовским приказом! Ты даже представить себе не можешь, во что он может меня вляпать!
Стараясь успокоиться, Лавр снова задымил. Санчо отказался от предложенной папиросы. Устроились друзья-противники не на скамейке — на шинах.
— Ежели ты Синайский проповедник, который слышит только одного себя, тогда не кури, пожалуйста, не тумань и без того заплесневелые мозги.
— Буду курить! — упрямо заявил Лавр. — От никотина в голове светлеет!
— Отсюда следует, что никакой ты не Синайский проповедник, а заурядный старый дурак! Пойми, Лавруша, старость предполагает мудрость, мудрость — терпимость. А не ишачье упрямство.
Лавр погасил недокуренную папиросу, огляделся в поисках урны и спрятал окурок в карман.
— Насобачился словоблудить! Чего ты хочешь от меня, самый мудрый и терпимый из Санчев?
— Чистой ерунды. Позвони ребенку и, как ни в чем не бывало, побазарь с ним. «Привет, сынок! Ты жив-здоров? Я пока тоже. Не забывай о родителе, он у тебя совсем плох». Вот и все! Короткий человеческий диалог!
Лавр поправил очки, внимательно поглядел на внешне равнодушного наставника. Санчо насторожился. Неужели не удалось пробить броню гордости, неужели друг пошлет его по известному адресу?
— Ты настоящий клещ-мутант, — нервно посмеиваясь, Лавр достал мобильник. — Прокурорский доставало после тебя — беззубый младенец...
— Хоть горшком обзывай, но — звони.
— Пожалуйста! Делаю первый шаг, — набирая знакомый номер, объявил Лавр. — Цени мое послушание...
— Ценю. Только разговаривай уважительно, по-отцовски. Не дави на сознание, не воспитывай. Не с младенцем базаришь — с взрослым мужиком. К тому же, миллионером…
В кармане у Федечки снова запипикал мобильник. Поглядев на определитель номера, он поспешно отключился. Очередные наставления сейчас ни к чему. Вот возвратившись в Москву — ради Бога, постарается покорно выслушать и... сделать наоборот...
— Отключился, дребанный гуманоид, — с досадой выругался Лавр. — Не желает беседовать с отцом. Вот тебе, мутант, и весь родственный разговор. Просто вырубил трубку. Пришельцы какие-то, а не дети.
— Не гони волну, Лавр! Это могут быть не пришельцы-гуманоиды, а эфирные помехи, Началась связь и вдруг оборвалась. Обычный сезон гроз, циклон в обнимку с антициклоном, только и всего. Попробуй еще раз!
— Тебе бы по ящику погоду прогнозировать. Хватит, пробовать не стану — напробовался, аж тошнит!... Поймаю паразита — выпорю. Кажется, пришла пора исполнить отцовский долг. Лучше поздно, чем никогда!
Санчо безмятежно улыбнулся. Он уже не раз слышал подобные угрозы в адрес непокорного сына и всегда они сменялись ласковым тенорком. В молодости жестокий авторитет на старости лет превратился в размазню…
Нет, до «размазни» Лавру еще далеко, дойдет до разборки — покажет прежнюю свою силу.
— Не помню у какого поэта вычитал. В гневе он бывает страшен, черной молнии подобен… Не про тебя ли сочинили?
— Заткнись, балаболка, уши вянут слушать тебя.
— Авось, в мозгах просветлеет... Еще раз позвонить не хочешь?
— Уже сказано: гуманоид не дождется! Запас унизительных уступок исчерпан! — твердо заявил Лавр, забираясь в салон машины. На место водителя. — Поехали!
Пришлось подчиниться. Санчо втиснулся на пассажирское сидение. Все равно он добьет этого упрямца! Не сегодня, так завтра, но — добьет.
— Погоди, стажер, куда рулишь? — заволновался «инструктор», когда машина покатилась к выходу с площадки. — Программа обучения на сегодня едва начата...
— Домой. У меня, наконец-то, имеется своя квартира. Без зажравшихся дворецких, крикливых телок, обнаглевших детей и прочих спиногрызов.
Прозрачный намек на свою занудливость Санчо привычно пропустил мимо ушей. Знает, что «рыцарь» относится к нему по прежнему с любовью, а его обидные слова — дань растерянности и тоски.
— Согласен, есть все для полного счастья. Только пусти меня за руль. Таранишь кого или собьешь — еще одна статья Уголовного кодекса.
— И не подумаю! Машина — тоже моя!
— А как же я?... Осторожно! Тормози!
— Ни за что!
Лавр, дождавшись разрешающего зеленого света, ловко обошел «рено» и вписался в поток машин. Так ловко, что резко затормозила черная «Волга», шестисотый «мерс» выскочил на обочину и едва не опрокинулся. Водители осыпали виновника матерными сравнениями.
Слава Богу, обошлось. Как и во время первой самостоятельной поездки к Оленьке, — ни смертоубийства, ни столкновений.
Санчо открыл зажмуренные глаза, вытер со лба пот.
