1899 г.

Вы эксцентричный человек, господин Щлиман. — Мое финансовое положение это позволяет. Турецкий губернатор Крита Мехмед Бен-Али улыбнулся гостю как родному и жестом указал на низенький резной столик. — Вряд ли я чем-то смогу вам помочь. Мальчик в красной феске расставил чашки и положил на край раскуренные трубки. Это было приглашением к беседе, а не отказом. Знакомство с османскими чиновниками убедило гостя, что их «нет» — всего лишь начало разговора. Оно имеет тысячи оттенков, как левантийский кофе — смотря с чем заваривать.

— Разве я прошу многого? — На Бен-Али, часто мигая близорукими глазами, смотрел маленький сухощавый человек с подвижным некрасивым лицом. Он был абсолютно бесцветен, жёсток и лишен вкуса, как обсосанная виноградная косточка. Его пальцы нервно постукивали по тулье шляпы, а правая нога притоптывала, будто собираясь в пляс. И тем не менее при первом же взгляде становилось ясно, что гость из тех, кто всегда добивается своего.

— Любая просьба столь уважаемого исследователя — пустяк. — Сам губернатор получил образование в Париже и никогда не упускал случая этим щегольнуть. Не всякий день встретишься с сумасшедшим миллионером, готовым швырять деньги на ветер, а вернее, закапывать их в землю ради бредней двухтысячелетней давности.

— Я читал статью в «Таймс» о ваших микенских раскопках. Неужели вы и правда думаете, что греки осаждали Крит? Минотавр гонялся за Кассандрой? А Одиссей погубил флот Миноса? — Бен-Али благодушно раздувал усы, черные с концов и рыжие в самой сердцевине, где непоседливо крутилась трубка. — Все это — песни неграмотных пастухов, записанные в классическую эпоху. Поверьте мне,

Генрих-эфенди, я служу здесь десять лет: на острове ничего нет, кроме руин, засиженных летучими мышами.

— Они-то меня и интересуют. — Маленький человечек взирал на собеседника серьезно и чуть торжественно. — Я собираюсь доказать свою правоту и хочу купить участок земли вблизи горы Юкта. Какие к этому могут быть препятствия?

— Никаких. За исключением того, что участок уже продан. — Бен-Али развел руками и сокрушенно покачал головой, всем видом показывая свое сожаление. — Вы опоздали. Его приобрел молодой англичанин. Эванс. Да, кажется, Эванс. А вы и не подозревали, что у вас есть соперник?

— Сколько он заплатил? — Внешне Шлиман ничем не выдал досады. Он отложил шляпу и начал вращать изящную кипарисовую трость с круглым костяным набалдашником. — Я дам вдвое больше.

— Всего лишь вдвое? — Губернатор пригубил кофе, продолжая усмехаться в усы. — А что же мы скажем этому юноше? Ведь он был первым и получил соответствующие бумаги.

— Я заплачу сколько потребуется. А бумаги и остальные формальности — ваше дело. Думаю, пары полицейских хватит, чтобы все уладить. — Шлиман допил кофе, насухо вытер губы салфеткой и достал из кармана чековую книжку. — Ближайшее отделение Берлинского банка в Измире.

1260 г. до н. э.

На исходе осени сны царя Миноса становились вещими. Он знал: нальются ли колосья к следующей весне, сколько мальчиков родится на круглом, как пупок, острове Фера, взойдет ли шафран и вернутся ли корабли, посланные в Пунт за красным деревом.

Царь, точно женщина на сносях, начинал чувствовать отливы и видел, как за Геркулесовыми столбами вода отступает, обнажая под зыбким лицом океана мертвые черты затонувших гор. Некогда там была великая земля, подобная семи островам. Но она ушла, и говорить о ней не стоило, ибо того, кто часто поминает прошлое, боги лишают будущего.

Ночью собирательницы крокусов рассыпали цветы на пороге Миноса. Это означало, что еще один цикл его правления подошел к концу — пора отправляться в паломничество на гору Ида. Царь обрил голову, оставив лишь длинную прядь на затылке, а кожу вокруг нее выскреб до синевы. Синим же были окрашены его губы, ногти и отверстия ушей.

Он обернул дерюгой бедра и в сопровождении двенадцати жриц босой поднялся по пыльной дороге к Диктейской пещере. Восток едва алел, когда Минос вступил под ее своды. Три раза по девять дней поста сделают царское тело пустым и легким, как скорлупа выеденного яйца. Его душа по-змеиному скинет кожу, и он сможет видеть через поры, плакать потом и смеяться складками на животе.

Боги подарили ему сон. Минос рылся в тюках с дарами от пеласгов, ахейцев, данайцев и других варваров. Он искал жемчужину редкой величины, но не находил и с каждой минутой гневался все больше… Этим видением царь поделился с верховной жрицей, от которой давно не имел тайн.

— Данники хотят спрятать от тебя сокровище. — Пожала плечами она. — Не ищи камня. Возможно, жемчуг — женщина, которую боги желали бы видеть среди своих служанок, а не в постели грязного ахейского вождя.

Одиссей проснулся оттого, что кольцо раскалилось и жгло палец. Это была печатка с изображением лебедя, точно такая же, как и у всех женихов Елены. В образе белой птицы Зевс соединился с Ледой и стал отцом самой прекрасной женщины на свете. Впрочем, иные говорили, будто Елена — это смертный слепок Афродиты, только созданный не из пены, а из грязи земной…

Было время, ахейские цари едва не передрались из-за нее. Всех спасла мудрость Одиссея. Однако тогда ему едва минуло двадцать, и никто еще не называл его мудрым. Царь Итаки предложил предоставить выбор невесте. А женихам поклясться, что они придут на помощь тому, кого она предпочтет, если кто-нибудь попытается похитить красавицу. Елена отдала руку кудрявому Менелаю, а остальные обменялись перстнями в знак верности новому союзу.

К несчастью, Пенелопа до сих пор ревновала мужа — не понимала, зачем он носит проклятое кольцо, если давно забыл о дочери Лебедя.

— Я тысячу раз говорил, что не был влюблен в эту куклу. Что хорошего в женщине, с детства пристрастившейся хлебать отвар мака?

Царица только мотала головой и дулась.

— Послушай, нам нужен был союз. Под любым предлогом. Елена подходила как нельзя лучше. Сама подумай: если бы мы открыто объединились, что сказал бы Минос? Что его подданные собираются бунтовать? Наказание было бы скорым и страшным. — Одиссей вытирал жене ладонями глаза, но она снова носом натыкалась на злополучный перстень, и все начиналось сначала. Какая удача, что сейчас Пенелопа спала.

Сам Лаэртид уже не мог заснуть. То, что кольцо жгло руку — дурной знак. С союзом не все ладно. Он решил на другой же день снарядить корабль и посетить кого-нибудь из ближних царей. Предпочтительно Агамемнона. К нему в Микены стекаются все новости.