Советские «пятилетки» – нынче уже история, но по времени близкая. Конечно, выцвели, обветшали, но еще висят кое-где в провинции плакаты, на каменных стенах не стерлись «письмена»: «Планы пятилетки – в жизнь!» И вот еще одна позади – тринадцатая, официально не объявленная, – число несчастливое, годы 1992—1996-й.

Какой была она для сельской России? Говорить о России в целом легче «от имени народа», как выражаются – «народ не поймет», «народ не простит». Грешат этим не только правители, депутаты, но все подряд. Вот хороший, милый актер, которого многие любят по прежним фильмам, сообщает нам: «Я знаю, как живут и что думают люди во Владимире, Рязани, Калуге, те, кто работает на земле, и те, кто уехал от нее. Недавно президент издал указ о праве на землю. Есть надежда, что вырастет урожай».

Детская – до седых волос – наивность хорошего актера из хорошей московской семьи понятна и по-своему мила. Попросят – поговорим о земле; попросят – о куриных бульонных кубиках. Столь же честно, сколь и наивно.

О Рязанской, о Владимирской, о Калужской земле говорить не буду. Пытаюсь вглядеться в ту, что рядом: Донщина, Нижняя Волга – свои края. Тем более что позади «пятилетка аграрной реформы».

Началась она с указа президента Российской Федерации «О неотложных мерах по осуществлению земельной реформы в РСФСР» от 27 декабря 1991 года и постановления правительства «О порядке реорганизации колхозов и совхозов».

«Местной администрации организовать продажу земель фонда по конкурсу…

Предоставить крестьянским хозяйствам право залога земли в банках…

Разрешить с 1 января 1992 года гражданам, владеющим земельными участками на правах собственности, их продажу…

Невыкупленные участки земли продаются на аукционе…

Колхозы и совхозы, не обладающие финансовыми ресурсами для погашения задолженности по оплате труда и кредитам, объявляются несостоятельными (банкротами) до 1 февраля и подлежат ликвидации».

Год 1996-й. Жаркий июньский день, солнечный, ясный. И триста километров дороги. Не асфальта и даже не грейдера, а просто – пути полевые, чаще – неезженые, затравевшие или размытые недавними ливнями. Места – задонские, не больно людные во все времена, а ныне и вовсе. Птица живет здесь непугано: редкие в иных местах стрепеты, коршуны, лебеди, стаи розовых скворцов, а смелые жаворонки, когда потревожишь их на дорожном сугреве, бросаются на машину, воинственно раскрылатившись. Вперевалку, лениво уходят с дороги суслики. Кабаний след, волчий; лисица охотится среди бела дня.

Поля, луга, курчавые заросли балок с холодными родниками. Ковыль, пахучий чабер, бессмертник на песчаных взгорьях. И высокое море трав колышется под ветром, духом своим щекочет ноздри, пьянит. Степное наше Задонье после дождей и ливней цветет и зеленеет на удивление.

Но не ради красот природы – хотя они стоят того – колесили мы целый день от поля к полю вместе с начальником земельного комитета Калачевского района Виктором Васильевичем Цукановым. Здесь, на землях бывшего совхоза «Голубинский», теперь шестьдесят самостоятельных хозяев, коллективное хозяйство «Голубинское» да несколько подсобных, от предприятий, городских. У всех главное ремесло – земля. Вот мы и ездим, глядим. Хозяев встречаем нечасто, но поле честнее хозяина – оно все скажет. Недаром с детства помнятся строки:

Вот он вылез из землянки, хозяин ли, работник, рассказывает:

– Живем… Курятник кирпичный строим, лисы одолели. В кирпичный не проберутся. Обкладываем кирпичом коровник. Волков много. Собаку унесли зимой.

Действительно, курятник почти готовый, кирпичная кладка – у коровника. Но я на жилье гляжу человечье: низкая крыша над землей, ступени ведут вниз. А там – земляной пол, земляные стены. Печка, керосиновая лампа, горький запах дыма.

– Здесь и зимуете?

– А как же… Скотину не бросишь. Тепло здесь, хорошая печка. Четыре-пять ведер угля – и жарко. Думаем, стены чем-нибудь закрыть, будет получше.

На лице моем, видимо, написано все, что думаю, потому хозяин начинает убеждать:

– Тепло, хорошая землянка. А скоро баню построим, у нас колодец есть, своя вода. Сосед вон без воды мается. А у нас хорошо.

Доехали до соседа. Он – человек молодой. Землянка, в которой зимовал, завалилась после недавних ливней. Но есть вагончик. А вот скотина и птица по-прежнему в полуподземных убежищах. Так проще строить, так теплее.

Попутно с проверкой, с доглядом, привезли мы хозяину «привет» от президента России – его обращение к собственникам земли. Вот строки из него: «Жители России – собственники земли! Ваша земельная доля – это огромная ценность. Это реальное воплощение лозунга “Земля – крестьянам!”. Это – награда за ваш труд».

– Вот кто бы указ издал, чтоб нас отсюда прогнать…

Чистое поле; обрушенная землянка; вагончик; полуподземные скотьи и птичьи базы. Раскиданные, а может, разложенные повсюду железки – «чермет» или запчасти.

В. Ф. Федоренко – молодой мужчина в замасленной спецовке («Какой он был раньше, когда землю брал, – вспомнит потом со вздохом мой спутник, – богатырь. А сейчас одни кости. Вот она, земля…».)

Земли у Федоренко 500 гектаров, из них – 300 пашни.

– Не было солярки, нет денег, – объясняет он. – Теперь взял кредит у корпорации, начну пары обрабатывать. За пять лет от земли, от зерна доходов нет: все идет на горючее, на запчасти. Спасает скот: от мяса – хоть какие-то деньги. Молоко девать некуда – базар далеко. А уходить куда? Назад, в поселок, откуда пришел, – там работы нет, все предприятия закрылись. В пяти километрах – хутор, там – колхоз, люди по пятьдесят тысяч рублей в месяц получают. На буханку хлеба в день не хватает. Так что уходить некуда, надо работать.

Мы уезжаем, он остается.

А может, это начало новой жизни? Пять лет разве возраст?

В краях иных, в Европе ли, в Америке, по-иному. Помню деревню в Венгрии, обычное подворье, рассказ хозяина:

– Фундамент и «низы» дома – это от прадеда, деда. А мы с отцом подняли выше, второй этаж. Я сам уже оборудовал отопление, ванную, построил бассейн, чтоб внучата летом купались.

И без рассказа было видно, что подворье – дом, все службы – не в один день построены, и не в один год, и даже не в один век.

У нас в России, и здесь вот, в Задонье, сколько раз зорили гнезда крестьянские: Гражданская война, раскулачивание, Отечественная война, послевоенная разруха, потом, когда немного оправились, грянуло: «Долой неперспективные хутора!» Снова бросай все и где-то начинай лепить новую жизнь. Нынче, вот уже пять лет кряду, громим колхозное: капитальные кирпичные животноводческие фермы, кошары, дома при них, полевые станы – все по кирпичику растаскиваем, до ровной земли. Словно идет на нас враг и нельзя ему оставлять ничего, кроме руин.

И вот снова начинаем с землянок. Значит, долог наш путь.

А путь наш сегодняшний – от поля к полю: Барсов, Ляхович, Шамин, Бобров, Белько, – но разница малая.

– Не пойму: это чистый бурьян или что-то сеялось?

Выходим из машины, глядим, вздыхаем:

– Чистый.

А дальше и выходить не надо, из машины видать, что бурьян без подмесу.

За курганом – курган, за балкой – балка: Зорина, Осиновская… За полем – поле.

И такая радость, когда увидишь высокую, чистую озимку, – редко, но случается. Возле хутора Осиновский прекрасное поле.

– Молодцы, ребята, – хвалит Цуканов. – Молодые, а могут. Надо поговорить, может, еще земли возьмут.

Ближе к хутору Большая Голубая неплохая пшеница у Старовойтова, Романова, Харьковского, Молчанова; они из Волгограда, городские люди, но сумели.