Вспоминается и опыт сравнительно недавний. Арендные звенья. О них протрубили недолго и смолкли. Но были оглушительные скандалы, судебные разбирательства, когда администрация колхозов-совхозов заключала договор с такими звеньями и они, поверив, работали честно. Приходило время получать заработанное, и тогда у бухгалтера ли, директора на лоб лезли глаза. Ведь привыкли копейки платить. А здесь… «Больше директора хотите получить? Не выйдет!» В очередной раз обманутые люди искали правды у прокурора, в судах. Но где она, правда?

Арендное звено в идеале – это уже не огромный колхоз, где все вокруг не твое, а пяток-десяток людей, работающих друг у друга на глазах и знающих, кто чего стоит. Такие звенья (повторяю: в идеале) и создавались добровольно: кто с кем захочет работать. Трудяга к трудяге. Берешь у колхоза по договору технику, семена, горючее или скотину, корма – за все платишь, но и колхозу же продашь произведенное. А потом подсчитывай, с барышом или без последних штанов остался, если плохо пахал и сеял, зря жег горючее (за водкой на «Кировце» ездил), морил голодом скотину, получая по 60 граммов привеса в разгар зеленого лета.

Общий переход к землеробу-хозяину от нынешней системы (без пожара революций), на мой взгляд, лежит в русле аренды. Глубокая аренда, когда каждое колхозное подразделение – полный хозяин на своем участке. А меж собой полеводы ли, животноводы, гараж, зерноток связаны договорными отношениями. Пообвыкнутся, поймут вкус такой работы – тогда с богом на выкуп.

Путь, конечно, не гладкий, как на этом листе бумаги. И кто-то из экономистов, сельских спецов посмеется над наивностью литератора. Но если есть иные способы не единичного, а массового перехода от всеобщего и чужого к своему, личному, то где они? Ведь теперь мы вовсе никуда не идем. Топчемся на месте, катимся вниз. Как в старые времена, пытаемся залатать то одну, то другую прорехи. Но главное – чего-то ждем. То ли «наших», то ли манны небесной. Все. Начиная от высокого правительства, которое сделает шаг вперед, а потом, убоявшись, попятится. Указ президента и постановление правительства от декабря 1991 года оказались во многом лишь пустой угрозой. По-прежнему здравствуют хозяйства, где у коров козьи удои, у свиней да гуляка комариные привесы, а у руководителей, испуганных поначалу, давно отлегло от души: давали деньги и будут давать. Одинаково люди живут в хозяйстве передовом и отстающем, на одинаковых «Волгах» катаются их руководители. А фермерам, даже очевидно перспективным, отвечают: «Земли нет и не будет».

Ожидание второго и третьего шагов в земельной реформе затянулось. И если растерянность простима доярке, скотнику или замученному председателю колхоза, то люди, принявшие на свои плечи груз руководства районом, областью, а главное – страной, должны видеть, куда ведут они сельский мир. А если не видят, не знают или изуверились, то честнее уйти, как это сделали четыре председателя в Алексеевском районе. (Пока писались эти строки, кажется, и пятый ушел.) Спасибо за честность. Потому что слепые поводыри слепых у нас уже были не раз. Оглянитесь: куда они нас привели?

Когда рушатся великие государства, люди остаются и приходят в себя не вдруг. И правят ими тогда не новые законы, а обыденная экономика жизни, указами ее не сразу возьмешь. Обыденная жизнь вековечно мудра и поэтому, будто бы подчиняясь новым законам, приспосабливается к ним, при нужде находя в законах «прорехи» и «дыры», продолжая существованье. Житейскую экономику не сломать, не изменить в одночасье.

Колонне танков ли, тракторов можно отдать приказ: в 16.00 всем повернуть на 90 градусов. И послушная колонна повернет. В 19.00 – на 180 градусов! И снова получится. Конечно, будут отдельные недостатки. Но в общем, можно с высоты наблюдательного пункта даже полюбоваться картиной впечатляющей.

Но если вместо тракторов взять отару послушных овечек, про коров, а тем более коз не говоря… Кто их пас, тот знает. Даже приученную животину не повернешь вот так разом по команде: в 16. 00 – на 90 градусов! Какое там… Будет крик и ор, беготня и скачки, хлопанье кнута, лай собак. Передних криком, дубиной, но вразумишь. А сзади все прут и прут прежней дорогой.

Многоликая, многомиллионная крестьянская Россия, силой согнанная и сбитая в колхозную колонну, год за годом полвека тащилась разбитым сельским проселком под гиканье лозунгов и призывов, под надзором железных законов, с охраной по сторонам, со сторожевыми псами. Путь ее долог. Полвека – позади.

И вот наступило время, когда сначала понемногу, а потом словно разом исчезли сторожевые собаки и люди с винтовками. Уже иное кричат вожди и пастыри. Но слышат ли их?

Кое-кто слышит. Вначале осторожно те, кто посмелей, передовые в колонне да крайние, начали понимать, что «шаг влево, шаг вправо» – уже не побег. Не будет зубов овчарки и выстрела. Можно уйти из колонны, свернуть на обочину, передохнуть, оглядеться или вовсе покинуть Великую Орду, которая все бредет и бредет, не замечая перемен, не поняв, что другие впереди вожатые, к другому они зовут.

Но даже передовые да крайние смелеют не вдруг и провожают отчаянно смелых горькой укоризною. В их памяти долгий опыт пути, когда было всякое: мягчела охрана, на собак надевали намордники, а то и вовсе они отходили вдаль. И тоже такие вот смелые кричали: «Земля! Свобода!» Но через сотню метров, невидимый из-за бугра, строчил пулемет; не успев докричать, падали в придорожную траву самые смелые:

«…на колхозных собраниях всегда против проводимых мероприятий…»;

«…на все мероприятия относился скептически…»;

«…имеет огород свыше 1 га. Отобрать»;

«…имеет личного скота выше установленной нормы…»;

«…совершал незаконный покос на землях, принадлежащих…»;

«…похищала колхозную свеклу в количестве…»;

«О невыработке минимума трудодней: Карпова Евдокия – отдать под суд»;

«…передать в суд»;

«…приговорить… 10 лет исправительно-трудовых…»;

«…8 лет с исправлением…»;

«…15 лет…»

Строчил и строчил пулемет. С довольной ухмылкой смыкались конвоиры, и лаяли взахлеб другие, но сторожевые псы:

«…площадь теплицы превышает…»;

«…количество личного скота не соответствует…»

Год 1939… 1956… 1990…

Поэтому и нынешних смелых провожают настороженно и завистливо. И вглядываются, вслушиваются: откуда застрочит пулемет?

Вслушиваются и бредут вперед.

Долог наш путь…

1993

Глухомань

Мой знакомый, Федор Иванович Акимов, долгие годы проживший на хуторе Большая Голубая, как-то вспомнил:

– В молодости, бывало, доберешься от своего хутора до Клетского грейдера, глядишь – машины идут. Думаешь: счастливые люди тут живут, куда хотят, туда и едут. В Голубинку ли, в Калач, в Клетскую… И даже в Волгоград можно попасть. А у нас… В нашей глухомани помри все – и никто не узнает.

Несколько лет назад снежной зимой на Калиновом Колодце обвалилась кошара. Поставленная кое-как, она не выдержала тяжелых снегов и рухнула, хороня под собой овечью отару. Сколько-то овец осталось, их угнали на центральную усадьбу дозимовывать. Туда же ушли и чабаны.

А на Калиновом Колодце до весны пировали лисы и волки, обжираясь падалью. Порою туда приезжали охотники, устраивали засады. Добыча всегда была.

Весною приехали на Калинов совхозные рабочие, чтобы разобрать завал. И обнаружилось, что зимою не всех уцелевших овец забрали. Какие-то остались, отрезанные, под обломками. Они и выбраться не смогли, и волки их не достали. И что самое удивительное: несколько голов дожили до весны. Они грызли камыш, которым утеплена была крыша. А потом – шерсть…

Когда еду глухою осенью ли, зимой и от асфальта, от грейдера ли уходит разбитая, снегом занесенная дорога, вспоминаю Калинов. Думаю: может, и здесь где-то, в конце пути, от мира отрезанный, кто-то ждет спасенья. Дождется ли, весна далеко…

Но к делу. Лето 1993 года. Алексеевский район.

«Бесхозяйственность, растащиловка и прямое воровство глубоко укоренились. Пока не поймут, что воровать у самого себя нельзя, рассчитывать на улучшение оснований нет», – прочитал я два дня назад и выписал в блокнот строки из выступления в районной газете главного агронома комитета по сельскому хозяйству района. О колхозах он писал и колхозниках.