– И что же, неужели до того вечера, целых пять дней после убийства, у вас ни разу не возникло ни малейшего подозрения?

– Нет. Ни малейшего.

– Повторите, пожалуйста, что она говорила вам, объясняя отсутствие своей кузины Марии-Терезы Буске.

– Она сказала: «Представляешь, сегодня рано утром Мария-Тереза вдруг взяла и уехала в Кагор». Было часов семь утра, я как раз только что встал.

– И вы поверили?

– Не то чтобы поверил, будто она сказала мне всю правду, но подумал, что в этом была хотя бы доля правды. Мне и в голову не пришло, что она солгала.

– Вы всегда верили тому, что она вам говорила?

– Да, верил. Ей верили все, кто знал ее. Мне казалось, что если когда-то она и солгала мне насчет кое-каких фактов своего прошлого, то с тех пор уже больше никогда не говорила мне неправды.

– О каком прошлом?

– Да еще до того, как мы с ней познакомились. Это было давным-давно и не имеет никакого отношения к убийству.

– А вас не удивил внезапный отъезд кузины?

– Еще бы, удивил, конечно. Но, признаться, прежде всего я подумал о доме, во что он превратится, пока она будет в отъезде, это был бы полный кошмар. Я попытался расспросить ее поподробней. Она рассказала мне историю, которая звучала вполне правдоподобно, будто Мария-Тереза поехала повидаться с отцом, захотелось увидеть его перед смертью, и вернется через пару дней.

– А когда миновала эта пара дней, неужели вы так ни разу и не заговорили об этом снова, не напомнили ей, что она вам тогда сказала?

– Само собой. Но на это она ответила: «Знаешь, нам так хорошо без нее, я написала, чтобы она больше не возвращалась». И я промолчал.

– Вы все еще ей верили?

– У меня было такое ощущение, будто она чего-то недоговаривает, но мне не показалось, будто она лжет, тогда еще нет. Впрочем, я не особенно-то и пытался докопаться до истины. Отъезд Марии-Терезы Буске и так совсем выбил меня из колеи.

– Но ведь были же у вас хоть какие-то предположения?

– Конечно, были. Единственное, что осталось у меня в памяти, это что Мария-Тереза уехала, потому что ей вдруг стало невмоготу, просто устала от всего – от нас, от Виорна, от дома, но не решилась сказать нам это прямо в лицо. И желание повидаться перед смертью со своим отцом показалось мне просто деликатным предлогом, чтобы дать нам понять, что она покидает нас навсегда.

– А какие еще предположения могли у вас возникнуть, вы ведь так хорошо знали Марию-Терезу?

– Что она могла сбежать с каким-нибудь мужчиной, с одним из португальцев – ведь португальцам наплевать, что она глухонемая, они все равно не говорят по-французски.

– А с Альфонсо, как, по-вашему, могла она уехать с Альфонсо?

– Ну, нет, это бы мне даже в голову не пришло, между Марией-Терезой и Альфонсо никогда не было никаких сантиментов. Просто обоим было удобно, и больше ничего, вы ведь понимаете, что я имею в виду, не так ли… Вот чего у меня даже и в мыслях не было, так это чтобы они, эти две женщины, могли перессориться между собой.

– И что же вы собирались предпринять?

– Я собирался устроить Клер в какой-нибудь дом отдыха, а уж потом отправиться в Кагор за Марией-Терезой. Тогда мне было бы легче убедить Марию-Терезу вернуться, я смог бы сказать ей, что теперь я один и у нее будет меньше хлопот по дому.

– Иными словами, ее отъезд оказался для вас удобным поводом расстаться с Клер, я прав?

– Да, пожалуй. Весьма прискорбным, но, вероятно, именно поводом. Я бы даже сказал, неожиданным предлогом, о котором я и мечтать-то не смел.

– А если бы Мария-Тереза Буске заупрямилась и не согласилась вернуться, даже несмотря на то, что в доме уже не было бы Клер? Об этом вы подумали?

– Да, подумал. В таком случае, пришлось бы нанять кого-нибудь другого. У меня не было другого выхода. Сами посудите, не мог же я поддерживать порядок в доме без посторонней помощи.

– Но независимо от того, удалось ли бы вам уговорить Марию-Терезу или пришлось бы нанять другую женщину – все это при одном условии, избавившись от Клер, не так ли?

– Да, и даже, если можно так сказать, во втором случае у меня было бы еще больше оснований избавиться от Клер, ведь новому человеку вообще бы ни за что не выдержать присутствия Клер в доме.

– Вот почему вы и не настаивали, не попытались узнать поподробней насчет отъезда Марии-Терезы, ведь так?

– Возможно… Но не только. Дело в том, что все эти пять дней я ее почти не видел. Погода стояла прекрасная, и она целыми днями сидела в саду. Это я по пути с работы заходил в магазины и делал все покупки по хозяйству.

– А что, разве она ничего не ела?

– Нет, ей не хотелось. Думаю, она ела по ночам. Ведь должна же она была хоть чем-то питаться. Однажды утром я заметил, что хлеба стало меньше, чем накануне.

– Скажите, все эти пять дней она выглядела очень подавленной?

– Когда я уходил на работу, она была уже в саду. Когда возвращался, она все еще была там. Я почти ее не видел. Но не думаю, чтобы она была так уж подавлена. Я имею в виду те пять дней после убийства. Я немного теряюсь в датах. Так вот, в один из тех пяти дней, сразу после убийства или около этого, я как-то застал ее спящей в саду, на лавочке, вид у нее был совсем измученный. На другой день она ездила в Париж. Я увидел ее часа в два дня, она уже была совсем одета, в порядке… Сказала, что едет в Париж. Вернулась поздно, часам к десяти. Похоже, это было с неделю назад, дней за пять до того вечера в «Балто», в субботу.

– Иными словами, накануне последней ночи, что она провела в погребе?

– Если мне не изменяет память, да, так оно и есть.

– Она ведь нечасто ездила в Париж?

– Да, последние годы довольно редко. Если не считать этой поездки в Париж, в день убийства или сразу после него, насколько мне известно, все остальное время она провела в саду.

– Но, похоже, она и раньше проводила много времени в саду. Что же, в таком случае, изменилось?

– Да нет, в общем-то, ничего… разве что с тех пор, как в доме не стало Марии-Терезы, мы уже больше не собирались в определенные часы все вместе за столом, так что она могла сидеть в саду сколько душе угодно, хоть до самой ночи.

– И вы не пытались позвать ее в дом?

– У меня уже не осталось никакого желания звать ее. Признаться, с некоторых пор она внушала мне страх, после того как выбросила в колодец транзистор. У меня было такое ощущение, будто это конец.

– А тот страх, не означал ли он также и подозрения?

– Если это и было подозрение, то, во всяком случае, оно никак не было связано с тем, что случилось на самом деле. Сами посудите, могло ли мне прийти в голову такое?

– А вы виделись с ней после того, как ее арестовали?

– Да, на другой день я ходил в тюрьму, мне разрешили свидание.

– И какое же она на вас произвела впечатление?

– Знаете, теперь я уже ничего не понимаю, даже в себе самом.

– Чего вы боялись?

– С тех пор как исчезла Мария-Тереза, я боялся всего.

– Она за ней присматривала?

– Да, само собой. Без этого было не обойтись. Нет-нет, не подумайте, она делала это очень деликатно. Я боялся, как бы она не устроила какого скандала или, еще хуже, не наложила на себя руки… Знаете, после таких событий вспоминаешь вещи, о которых прежде никогда и не задумывался.

– И все эти дни вам ни разу не случалось заглянуть в погреб?

– Обычно я ходил туда за дровами. Но в те дни было тепло и не было никакой нужды разжигать камин. Впрочем, мне даже не пришлось ни о чем ее спрашивать, она сама, когда я как-то шел через сад, объявила: «Знаешь, Мария-Тереза увезла с собой ключ от погреба, так что туда теперь не попасть».

– Вы боялись, как бы она не покончила с собой, или в глубине души надеялись, что это когда-нибудь случится?