– Ах вот как, значит, он вам и об этом рассказал… Что ж, мне и вправду случалось выдумывать всякие разговоры, иногда на меня находило такое. Я знала, что они мне не верили – ни он, ни она. Но временами мне нравилось, когда они принимали меня за сумасшедшую… так, попугать их немножко. После этого на душе у меня становилось еще спокойней.

Правда, порой я и в самом деле с кем-то разговаривала, но все происходило совсем не так, как я им рассказывала… вот это ни разу.

– А теперь, если вы не возражаете, давайте-ка вернемся к убийству.

– Думаю, вам уже сказали, что об этом времени я почти ничего не помню.

– Почему вы это сделали?

– Это вы о чем?

– Почему вы ее убили?

– Если бы мне удалось выразить это словами, сразу бы закончились все эти расспросы, да и вы тоже вряд ли пришли бы сюда, чтобы поговорить со мной. Вот насчет всего остального, это я могу.

– Всего остального?

– Ну да. Если я разрубила ее на куски и побросала эти куски в поезда, то ведь надо же было как-то от них избавиться. Поставьте себя на мое место, куда их еще девать?

А вообще-то говорят, будто это было не так уж плохо придумано.

Мне ведь совсем не хотелось, чтобы меня забрали в полицию… покуда не забрали… вот я и избавилась от нее так, как сделал бы на моем месте любой, у кого голова в порядке.

Вы и представить себе не можете, до чего тяжело было разделывать ее на куски – ночью, в погребе, прямо как в мясной лавке, никогда бы не подумала, что это такая тяжелая работа. Если вам кто-нибудь скажет, будто тем, что я сделала там, в погребе, я еще усугубила свою вину, как бы добавила к убийству еще одно преступление, можете передать им, что все это неправда.

– Так вы что, так и не знаете, почему ее убили?

– Этого я вам не скажу.

– А что бы вы могли мне сказать?

– Все зависит от того, какой мне зададут вопрос.

– Неужели, вам еще ни разу не задали насчет убийства ни одного правильного вопроса?

– Нет, ни разу. Правда-правда. Если бы мне задали правильный вопрос, я бы сразу нашла ответ. А какой это должен быть вопрос, я и сама толком не знаю.

– А как, по-вашему, есть кто-нибудь еще кроме вас, кто мог бы ответить на этот вопрос: почему вы ее убили?

– Нет, никого. Разве что в самом конце.

– А сами вы не пытались найти этот самый правильный вопрос?

– Конечно, пытаюсь, да только у меня никак не получается. Правда, я не очень-то и старалась. Так намучилась, пока все это делала, что теперь и думать об этом не могу.

Они задавали мне столько всяких вопросов, один за другим, но среди них я так и не услыхала ни одного, который бы…

– Неужели так-таки ни одного?..

– Ни единого. Например, они спрашивали: «Может, потому, что она была глухонемая и действовала вам на нервы?» Или: «А вы, случайно, не ревновали ее к своему мужу? Не завидовали, что она была намного моложе вас?» Или вот еще: «Может, вам просто было скучно?» Или еще: «А вас не раздражал заведенный в доме порядок?»

Вы хоть по крайней мере не задаете мне этих дурацких вопросов, и на том спасибо.

– А что же было в этих вопросах, что казалось вам таким уж дурацким?

– Они были все по отдельности.

– По-вашему, правильный вопрос должен был включать в себя все эти и еще какие-то другие, так, что ли?

– Может, и так. Откуда мне знать? А что, вам действительно интересно узнать, почему я это сделала?

– Да, интересно. Мне интересны вы сами. А стало быть, и все, что вы делаете.

– Может, так оно и есть, да только, не убей я ее, вам никогда бы и в голову не пришло обратить на меня хоть какое-то внимание. И я бы так все сидела, сидела себе там в саду и молчала, как прежде. Знаете, порой мне казалось, будто рот у меня залит застывшим цементом, вроде того, из которого была сделала моя лавочка.

– А вы не могли бы привести мне хотя бы один пример вопроса, который был бы, на ваш взгляд, правильным? Само собой, не из тех, какие мог бы задать вам я. А из тех, какие, скажем, могли бы задать мне вы сами…

– Задать вам? Это еще зачем?

– Ну, хотя бы чтоб узнать, по какой причине я вас расспрашиваю… Почему вы меня интересуете? Что за человек я сам?

– А я и так уже знаю, почему вы мной интересуетесь. И что вы за человек, тоже догадываюсь.

А в остальном, вот посмотрите, как я поступала с Альфонсо. Когда он заходил поговорить с Пьером о работе или о чем другом, я всегда выходила в коридор или еще пряталась за дверью и подслушивала, что он там говорит… И с вами надо было бы поступить точно также.

– Вы хотите сказать, мне надо было бы говорить где-нибудь вдали от вас?

– Да, и с кем-нибудь другим, не со мной.

– И чтобы я не знал, что вы меня слушаете?

– Да, чтобы вам это и в голову не приходило. Чтобы все это было как бы случайно, ненароком…

– Выходит, из-за дверей лучше слышишь?

– Всегда. Это одно из чудес света. Вот так я однажды и увидела Альфонсо насквозь, до той самой глубины, куда он и сам-то, наверное, сроду не заглядывал.

Всякий раз, когда Пьер заставал меня за дверью, он сразу же отсылал меня в сад – живо в сад, и никаких разговоров… Представляете, ничего себе жизнь, а?

– А у Пьера, какой голос был у него, когда вы слушали его из-за двери?

– У него-то? Да точно такой же, как и по ту сторону, никакой разницы.

Поверьте, это все, что я могу сказать… Вот если бы вы нашли правильный вопрос, тогда, клянусь, я бы ответила как надо.

А что говорят о причинах, почему я ее убила?

– Да всякое…

– Понятно, это вроде как следователь со своими вопросами…

– А слово «почему», оно кажется вам более уместным?

– Почему?.. Пожалуй. Думаю, это уже поближе.

– В таком случае, я задаю вам вопрос: почему?

– А ведь и правда… Почему?..

Но это слово снова возвращает меня к вам, к вашим вопросам…

– А вдруг причина все-таки есть, но о ней никто не знает, просто она никому не известна…

– А кому же она сейчас может быть не известна?

– Да ни вам… ни мне… Никому.

– И где же она скрывается, эта самая причина, которая никому не известна?

– Кто знает… Может, в вас?

– Почему это именно во мне? Почему не в ней?.. Не в доме?.. Не в ноже?.. Или в смерти?.. Да-да, именно в смерти…

Скажите, а безумие, оно может быть причиной?

– Кто знает…

– Когда долго ищут и никак не могут найти, то наверняка скажут, что это безумие, уж мне ли не знать.

Что ж, тем хуже. Если уж я и вправду лишилась рассудка, если моя болезнь называется безумием, то меня это не очень-то и огорчает…

– Не стоит об этом думать.

– А я и не думаю. Это вы об этом думаете. Уж я-то знаю, когда люди думают, будто у меня крыша поехала, – я сразу чувствую это по голосу.

– А что вы делали по дому?

– Ничего. Ходила за покупками через день. Вот и все.

– Но чем же вы тогда занимались целыми днями?

– Да ничем.

– А как же проходило время?

– Быстро-пребыстро, с какой-то бешеной скоростью, как лавина.

– Ваш муж говорил, что вы ежедневно наводили порядок у себя в комнате.

– Для себя самой, я убирала свою комнату, мылась, стирала свое белье, чтобы все было чисто… и я тоже. Понимаете, так я всегда была готова, и комната… Чистая, причесанная, кровать застелена. Могла спокойно идти в сад, никаких следов позади.

Что ни говори, а мне все-таки чуть-чуть грустно, что я сумасшедшая. Если и другие тоже сумасшедшие, что меня ждет среди них?

– Итак, вы навели порядок в комнате, помылись, привели себя в порядок, и к чему же вы таким образом готовились?

– Да ни к чему. Просто была готова… Если вдруг что-то случится – я готова, вот и все. Вдруг кто-то приедет за мной или я исчезну, уйду куда-нибудь и больше никогда не вернусь, никогда – после меня ничего не найдут, никаких особых следов, только одни чистые следы. Понимаете?