— Наступила пора вовлечь тебя в настоящие дела…
Ольхов снова заходил по кабинету. Кажется, несмотря на все проверки, он все ещё колебался открываться. Николай вспомнил смутные фразы Рекса о некой группе, выполняющей особые задания хозяина. Его охватило предчувствие какого-то, ожидающего его, очередного несчастья. Типа покушения на мать или убийства Сансаныча.
— Работа предстоит не трудная, можно даже сказать — легкая, — Ольхов умело лавировал между открытостью и закрытостью. — Не каждодневная, только при необходимости. Вознаграждение обычное, но в особые периоды удваивается и даже утраивается.
— И часть бывают эти самые «особые периоды»?
Родимцев впервые за время пребывания в кабинете открыл рот. Лучще бы, конечно, и дальше держать его взаперти, но нужно же показать свою заинтересованность «утроенным» вознаграждением? В равнодушное отношение к обещанным баксам банкир все равно не поверит. Ибо, по мнению бизнесмена честность — порок, свидетельствующий о возможном предательстве.
— Как когда, — поощрительно улыбнулся Ольхов. — Как говорят, по потребности. Моей, естественно… По новому статусу переедешь в другое крыло особняка. Там, где живут твои будущие кореши: Ром, Полкан, Рекс… С последним ты, кажется, успел подружиться?
Переселение — один из способов подальше увести козла от капусты. Зря Ольхов надеется на эффективность задуманного — не получится. Но Николай сосредоточился не на этом — на последней фразе. Ибо именно во внешне невинном вопросе — ядовитое жало, готовое выбросить смертельную струю. Поэтому он собрал в тугой комок всю свою волю и предельно равнодушно пожал плечами.
— Подружился — слишком сильно сказано. Во время тренировочной схватки — помните, в спортзале? — я малость попортил Рексу ногу. Вот и пришлось извиняться…
— Бобик говорит, что извинения были приняты?
Очередное пожатие плечами и многозначительная хитрая ухмылка. Ее, эту ухмылку, можно расценить и как похвальбу и как пренебрежение. Подумаешь, ножке сделали бо-бо, слабакам не место среди настоящих мужчин, пусть отправляются на кухню… Или — вот я какой хваткий да умелый, запомнят банкирские парни с кем имеют дело!
— Ну-ну, нельзя быть таким злопамятным. Ни тебе, ни твоим будущим друзьям… Что же касается «особых периодов», о них предупредит Бобик. Он же скажет когда, как и где.
Снова Бобик? Кажется, не удастся отвязаться от урода…
Комната в секции телохранителей мало чем отличалась от прежнего жилья. Разве только по коридору не разгуливал вооруженный охранник, да в ванной комнате стены облицованы не под мрамор. На стене висят не репинские бурлаки — картина неизвестного художника. Похоже, рисованная ногами. Окна выходят не в парк, а на парадный фасад особняка.
Новый статус беглеца имеет свои положительные и отрицательные стороны. Больше — отрицательных. Прежде всего, больше в его комнате не появится Вавочка, ревнивый любовник наверняка запретит ей навещать бывшего телохранителя. Потом — Николай превращается в обычного пешехода, «фордик» — недосягаемая ценность.
Положительная сторона — возможность беспрепятственно общаться с бывшим десантником, часами обсуждать с ним новости. Значит, быть в курсе всех замыслов банкира. Ибо Рекс всегда все знает.
Пожалуй, последнее достоинство перевешивает все прочие неудобства. Если, конечно, исключить утренние физзарядки под контролем Вавочки…
Дни тянулись мучительно спокойные. Но Родимцев уверен — спокойствие кажущееся, оно обязательно должно взорваться сумасшедшей гонкой. Так лошади на лугу лениво переступают с ноги на ногу, там щипнут травки, там постоят, пережевывая её. И вдруг вскинут голову, насторожат чуткие уши и — в галоп.
Завтрак в обществе молчаливых «корешей». Ром жует кашу, будто резину, Полкан жадно глотает её ложку за ложкой, Рекс спокойно попивает кофе с молоком — обычный утренний рацион. В столовую иногда заглядывает Бобик. Убеждается — подчиненные на месте, не передрались.
Непременная прогулся по парку. Ром и Полкан, устроившись неподалеку от будки дежурного охранника, дымят дорогими сигаретами. Рекс и Шавка не сидят — безустали разгуливают по аллеям. И — помалкивают. Рекс уже выложил все ему известное об особняке и его хозяевах, Николай не знал, как подступиться к главной интересующей его теме — банкирше. Вернее, лжебанкирше. Гуляя по аллеям, Николай бросал испытующие взгляды на окна второго этажа. Четыре из них — аппартаменты Вавочки. Чем может помочь Рекс?
Поэтому и молчат.
Занятый мыслями о дерьме, в которое он так неосмотрительно вляпался, Родимцев напрочь позабыл о немаловажном событии почти двухнедельной давности. Вербовке в сексоты госбезопасности.
В один из лениво плетущихся дней ему напомнили. Причем, как принято говорить, неординарным методом.
— Гуляете, дружки? — как всегда неожиданно выпрыгнул из кустов урод. — Свежим воздухом дышите или о чем-то сговариваетесь?
— Сговариваемся, — весело проинформировал Рекс. — Если на обед дадут все ту же жидкую окрошку, поднимем бунт. Как на броненосце «Потемкин».
Бобик разочаровано навесил над безгубым ртом набалдашник носа. Недовольно посопел.
— Придется прервать дружескую беседу. Шавка, тебя — к телефону. Из больницы. Cудя по голосочку — сладкая конфетка.
Мать? Вернее, по её просьбе, сестра либо санитарка, сама ещё не поднимается с постели! Что случилось?
«Общественный» телефон — в холле, на тумбочке под чучелом медведя, поднявшего над аппаратом когтистые лапы. По мнению хозяина, это действует намного лучше самого строгого афишного предупреждения о необходимости не болтать лишнего.
— Слушаю вас, — задыхаясь от бега в два приема осилил Николай короткую фразу.
— Родимцев? Николай Кузьмич?
— Да, да, это я — Родимцев. Что с матерью?
Выдумка урода о «сладкой конфетке» — очередная насмешка. Если оценивать по голосу — перезрелая баба, курящая и пьющая.
— Не волнуйтесь, пожалуйста, все попрежнему. Ваша матушка просила передать, чтобы вы принесли ей бананы… Знаете, женская палата, передачи, в основном, — фрукты и сладости. Соседке передали бананы. Вот и Родимцевой захотелось…
Когда чего-нибудь сильно хочется — верный путь к выздоровлению. Абсолютная истина, для восприятия которой не требуется напрягаться. Поэтому Родимцев бросился искать начальника группы, без разрешения которого нельзя покидать территорию особняка.
Как всегда, Бобик исчез. Его не было ни в столовой, где он завтракал в одиночестве, болтая с изящной подавальщицей, ни в холле, ни в комнатах, отведенных боевикам спецгруппы. Нашел его Родимцев в мастерской, спрятанной в глубине парка. Носатый урод проводил время в обществе такого же упыря — механика и плотника. Если верить Рексу, по совместительству — палача.
Просьбу об авансировании Бобик охотно удовлетворил. Выудил из старомодного кошелька пятьсот деревянных. Без указания срока возврата. При всех своих недостатках урод жадным не был.
А вот что касается увольнения — задумался.
— Сколько времени требуется?
Эх, если бы можно было оседлать резвый «фордик». А без него попробуй подсчитать время ожидания автобуса, потом — поездку в переполненном вагоне метро, ещё один автобус. Да ещё покупка бананов.
— Транспорт забит. Думаю, не меньше четырех часов.
Бобик недовольно пожевал безгубым ртом. Будто хотел вытащить оттуда только-только прихваченный кривыми зубами сладкий пирожок.
— Укладывайся в три часа. И не вздумай опаздывать.
Вторая, после телефонного звонка, неожиданность подстерегала Николая возле выхода из парка. Когда он, приняв непременный душ и переодевшись в «выходной» костюм, бежал к воротам, к фырчащему «фордику» вышла Вавочка. За рулем — неопрятная личность с угловатым лбом и выпирающими скулами.
Новый водитель-телохранитель.
Ловкач Ольхов, ничего не скажешь, подумал Родимцев, на такого, с позволения сказать, парня даже вокзальная грязая проститутка не клюнет — отвернется. А уж о своевольной неженке Вавочке и говорить нечего.
