— Так… Белое и голубое не годится… Распашонки и безрукавки — прочь! Ночным разбойникам и грабителям, как мы с тобой, положено другое… Оденешь черные джинсы и такого же цвета водолазку, сверху — такой же неприметный пыльник… Можно, конечно, обойтись без него, но не к чему демонстрировать пушку… На ноги — кроссовки… Раздевайся, младенчик!
Отобранные вещи сложены на стуле. Рядом стоит, сложив руки под грудью девушка-пацан. Родимцев сгреб наряд и направился было в ванную, но грозный окрик хозяйки остановил его на полдороге.
— Куда? Переодевайся при мне — полюбуюсь твоей статью… Стесняешься, младенчик? Зря. Основное упаковано в плавках, на остальное я уже насмотрелась на пляжах. Ты теперь мой охранник и моя служанка в одном лице, мне по штату положено изучить и запомнить свою… вещь.
Родимцев по натуре — самолюбив, терпеть не может унижения, неважно, в какой форме оно проявляется. Но положение безвластного слуги заставляет подчиниться. Мысль о том, что малейшая оплощность, малейшее своеволие и его, не об»ясняя причин, выбросят из особняка.
Со злостью рванул молнию на куртке, вслед за ней сбросил майку. Не колеблясь, стянул штаны. Потянулся за джинсами.
— Погоди!
Девушка подошла вплотную, так близко, что Николай ощутил её нервное дыхание. Ладошкой провела по белесым волосенкам на мужской груди.
— Махеровый…
Опыта общения с женщинами у Родимцева, можно сказать, никакого. Во время службы в армии — связь с местной красавицей, к которой бегало полвзвода. После увольнения в запас — молоденькая рыночная торговка. Потом появилась Симка. Не успеешь прикоснуться к ней — обвисает в мужских об»ятиях: бери на руки и неси на диван.
Поэтому, забыв о прежних предупрежениях экстравагантной банкирши, об угрозах её отца, о бдительной коробочке за картиной, вообще обо всем, Николай сжал девушку в об»ятиях. С такой силой, что она невольно охнула. Но не откинула голову, не прижалась безвольно к груди парня, как это делала Симка. Наоборот, отвернулась, недоуменно передернула плечиками.
— Это что ещё такое? Прекрати!
В голосе — не гнева и не раздражения — сухой приказ. Руки Николая сами собой опустились, лицо залил горячий румянец.
— Прости… Я думал…
— Думать надо всегда, — назидательно, с иронической усмешкой продекламировала девушка. — Желательно, до того, как распускать руки. До чего же вы, козлы, сексуальны. Как говорится, куда член, туда и ноги, — бесстыдно добавила она, для большего понимания кивнув на оттопыренные мужские плавки.
— Природа, — неопределенно пробормотал Николай. — Она свое берет.
Поспешно влез в джинсы, натянул водолазку.
Вавочка возмущенно вскинула гордую голову. Подумать только, он ещё и оправдывает мерзкое свое поведение какими-то природными побуждениями! А ей что прикажете делать? Подставляться?
Именно так перевел Родимцев обиженную гримасу, на мгновение исказившую девичье лицо.
— Впрочем, где-то ты, младенчик, прав. Против природы не попрешь. Значит, у тебя нет спиртного? — неожиданно она возвратилась к, казалось, исчерпанной теме. — Жаль. Тогда поездка отменяется, терпеть не могу сухих прогулок. Можешь раздеваться и — баю-бай. Колыбельную не спою, не надейся…
Ухарски сдвинула на затылок кепку и, сильней обычного покачивая бедрами, вышла из комнаты.
Интересно, как отреагировал Ольхов на подслушанную сценку? Вдруг обозлился и завтра же уволит нахального телохранителя? Или натравит на непослушного парня своих шестерок?
До утра Николай без сна проворочался на пружинистом матреце — ожидал появления Бобика в сопровождении нескольких молчаливых парней.
Обошлось. Либо Ольхов отвлекся от прослушивания комнаты нового телохранителя, либо не придал его беседе с дочерью особого значения…
В девять утра Николая разбудило вежливое постукивание в дверь. Банкир стучаться не станет — не позволит гордость. Его дочь не признает условностей — входит без разрешения.
Скорей всего, по его поручению, заявился Бобик.
Оказалось просил разрешения войти не секретарь. Выждав несколько минут, так и не дождавшись позволения, в комнату вошла Ольхова. В сверхкороткой белой юбчонке, такой же блузке с выразительным декольте.
Странное поведение гордой и своевольной бенкирши!
— Извини, младенец, побеспокоила, — остановилась она на пороге. — Быстренько одевайся, умывайся, завтракай. На все — сорок минут. Подожду в парке. Прошвырнемся по столице, навестим один ювелирный магазин. На прошлой неделе видела там обворожительное колье, если не продали — куплю… Только не вздумай натягивать джинсы с водолазкой — смотришься в них грабителем. Оставь их на ночь. Сейчас — светлые брюки, голубая безрукавка — твой дневной наряд. Пукалку — за брючной ремень.
Проинструктировала, весело рассмеялась и вышла.
Родимцев постарался не опаздывать — поспешно сполоснулся под холодным душем, оделся и побежал в столовую.
Коллеги уже позавтракали, столики свободны. Дежурила чистенькая старушка, которую все звали запросто Фрося. Ее сменщица, кокетливая, пухленькая девчушка, отдыхала. Бабушка поставила перед парнем обычный завтрак: овсяную кашу с маслом, белый хлеб, две свежих булочки, нарезаную колбасу, чашку черного кофе.
За десять минут до назначенного времени водитель-телохранитель сидел в знакомом «форде» и разогревал двигатель.
— Выедешь за ворота — направо. На перекрестке развернешься, — деловито приказала банкирша. — Куда ехать дальше — скажу.
Это был первый безопасный выезд Родимцева, когда не было нужды оглядывать прохожих и припаркованные возле тротуаров легковушки, ожидать выстрела или подставленного грузовика. И все же ехал он с максимальной осторожностью, не превышал установленной скорости, аккуратно соблюдал правила проезда перекрестков.
— Прибавь газку, — досадливо поморщилась девушка. — Плетешься, будто — на кладбище. Генка-стукач, не в пример тебе, резвился. Гляди, пожалею об его отставке.
Родимцев вынужденно засмеялся, будто услышал очередной анекдот. Но ему было не до смеха — Ольхова вполне может выполнить угрозу, возьмет и скажет отцу: наградила я себя, папаша, водителем — не дай Бог! Забери его, а мне возврати Барбоса. Если он, конечно, ещё жив.
После длительной остановки в очередной пробке девушка окончательно вышла из себя.
— Все, младенец, больше так плестись не могу. Меняемся местами!
Пришлось подчиниться. Тем более, что взбаламошная девчонка, не дожидаясь согласия телохранителя, вылезла из машины, обошла её и открыла водительскую дверь. Повела указательным пальцем. Выматывайся! Родимцев неуклюже перебрался на пассажирское место.
Нет худа без добра и, наоборот, добра без худа. Нет необходимости вертеть баранку, следить за светофорами и легковушками — появилась возможность пристально изучать прохожих и другие машины.
Ольхова погудела соседней «волге». Дескать, пропусти! Водитель — лысый толстяк, чем-то похожий на Бобика, улыбнулся красавице, но отрицательно покачал головой. Сзади его подпирал джип, по сторонам теснились иномарки.
И все же Вавочка умудрилась протиснуться в правый, крайний ряд. Несколько раз между «фордом» и загораживающими его машинами оставалось буквально несколько сантиметров. Осторожно перевалив через бордюр азартная водительница, не обращая внимание на шарахающихся пешеходов, поехала прямо по тротуару… Мужчин одаривала обворожительными улыбками, женщин — презрительными взглядами.
На перекрестке, помахивая жезлом, нарушительницу поджидал милиционер. Все произошло, как в прошлый раз возле уличного кафе.
— Прости, командир, тороплюсь. Отец послал с заданием.
— Это не дает права ездить по тротуару, — сурово ответил страж дорожного порядка, листая поданное водительское удостоверение. — Ольхова?… Ваша фамилия — Ольхова?
— Именно, — состроила насмешливую гримаску Вавочка. — Отец — Борис Моисеевич Ольхов.
Потрясенный неожиданной встречей с дочерью знаменитого банкира лейтенант пропустил нахальную иномарку. Мало того, пошел впереди, расталкивая пешеходов, покрикивая грозным тоном: дорогу, уступите дорогу!