Так тебя арестовали? Чего же ты теперь-то боишься? — спросил Пузырев, и по его внешнему виду было нетрудно догадаться, что в глубине души он откровенно презирает сидящего перед ним бывшего одноклассника, решившего погреть руки на чужой беде.
За те торты я не переживаю, у меня их нет/ и доказать мою причастность к ним будет невозможно, я уже об этом думал. Но ведь я имел глупость вызвать такси, ты понимаешь? То есть таксист, обнаруживший в торте дискеты, не будет молчать и непременно сообщит, если уже не сообщил, об этой находке в милицию. И он скажет, кого вез с этими проклятыми тортами и откуда. В Никольском переулке есть только одна кондитерская, откуда могли вынести торты. Да и сделать их могли тоже только там, это можно определить с помощью химической экспертизы, если взять разные там смывы, соскобы…
Да, я вижу, ты неплохо осведомлен о методах работы наших органов, — попробовал пошутить Пузырев.
Вот я и решил, что надо срочно закрыть мою кондитерскую. Я распустил своих людей, пригласил одного знакомого декоратора из театра, который чисто внешне превратил мою кофейню в заброшенное, недействующее заведение. Ты бы видел, какую дверь мы поставили вместо новой! Даже паутиной опутали и присыпали сахарной пудрой, словно пылью… А что сделали с моими роскошными витринами? Завалили хламом!.. И все, представь себе, сработало! Я спрятался сегодня рано утром в подъезде соседнего дома и наблюдал, как к моей кондитерской подъехали милицейские машины, оттуда вышли люди, покружились вокруг да и уехали ни с чем] Сочли, наверное, что таксист что-то перепутал. Домой вернулся успокоенный, но после обеда решил снова поехать туда и проверить, все ли там в порядке. Душа-то болит! Вот и представь себе мое удивление, когда я понял, что в кондитерской кто-то есть! И тут мне пришло в голову, что это уже не милиция, а поопаснее… Налей мне, пожалуйста, еще рюмочку… Спасибо. Так вот, я подумал, убили человека. Того самого, у которого были дискеты. А тут вдруг открываю газету и читаю: мол, убийство, совершенное на улице Бахрушина, имеет непосредственное отношение к готовящимся в столице терактам… Я и без того знал, что того человека убили из-за дискет, а тут вдруг подумал, что и за мной могли следить, и мои телефонные переговоры с Филипповым тоже могли подслушать те, понимаешь, те, кто не успел заполучить дискеты обратно. Я имею в виду террористов!
И ты подумал, что в кондитерской террористы?
И, к несчастью, оказался прав. Их было несколько человек. Я ворвался, открыл стрельбу, но никого, слава Богу, не убил. И тут меня сбили с ног, какой-то огромный мужик с горящими глазами. Он нокаутировал меня. Когда я очнулся, в кондитерской уже, никого не было. Я выбежал на улицу и понял, что моя машина угнана, а я — влип по самые уши!
Так зачем же тебе алиби?
А ты не понял? — Да я же решил сдаться. Приготовил оставшиеся три дискеты и завтра утром пойду на Лубянку, скажу, что нашел их, вот только про торты ничего не скажу — меня же могут привлечь… Если мне организуют очную ставку с таксистом, скажу, что с дискетами он что-то напутал и если он и видел меня с тортами, то я ехал к вам, чтобы поздравить вас, скажем, с годовщиной свадьбы.
Но ведь если ты явишься с тремя дискетами похожего содержания, то тебе не поверят, что ты не был замешан в истории с тортами…
Да это уже и не важно, — вдруг громко и довольно жестко сказал входящий в гостиную Олег Васильевич и на глазах Валентина буквально скрутил в узел и без того обмякшего и ослабевшего Белобородова. — Где у тебя дискеты, мерзавец, отвечай быстро!
В кармане куртки, — проблеял тот и заплакал, как маленький ребенок. — Но я не виноват, я ничего не сделал, я ни у кого еще не успел взять деньги… Валя, кто этот человек и что он делает в твоем доме? И как ты мог так подставить меня?
Ты сильно просчитался, Гриша, когда пришел ко мне, — сухо ответил Валентин Пузырев, не в силах скрывать своего разочарования. — Ты всегда был мне другом, но я не знал, что могут время и обстоятельства сделать с человеком… Речь шла о таких серьезных преступлениях, как террористические акты, а ты решил на этом сделать деньги? Ведь у тебя и так уже есть кондитерская, которая приносит доход. А тебе все мало? Что же касается этого человека, то он скоро сам расскажет, откуда он и зачем пришел к нам…
Где твоя куртка? Отвечай! — продолжал трясти кондитера Горностаев, которого в эту минуту интересовали только дискеты.
Д-д-да на в-в-вешалке висит, — заикаясь и бледнея, проговорил Белобородов. — Дискеты там…
Пришла Тамара, принесла куртку.
Но там нет никаких дискет, там вообще ничего нет, кроме какой-то квитанции! — воскликнула она.
Ты снова лжешь? — покачал головой Пузырев. — И как тебе не стыдно, Гриша? Ты пришел в семью, которая тебя знала много лет, чтобы сделать нас сообщниками своего преступления? Ты знаешь, Тамара, что он пришел к нам за алиби?
Я не знаю, зачем он пришел, но поскольку этот человек замешан в таком серьезном деле, я и слышать о нем ничего не хочу… Не хватало мне еще водить дружбу с такими людьми! А то коньячок, конфеты!.. Да забирай ты все это, и чтобы я тебя не видела!..
Маша впервые видела свою маму такой рассерженной. А что было бы, если бы она услышала весь их разговор и то, каким образом Белобородов описал произошедшее в кондитерской?! Оказывается, он принял школьников за террористов, а ее, Машу, спутал с здоровенным "мужиком с горящими глазами", который нокаутировал его… "Ха-ха-ха!" — подумала Маша и улыбнулась.
Между тем все искали пропавшие дискеты. Белобородов клялся и божился, что дискеты были у него во внутреннем кармане, что он постоянно носил их с собой.
— Тогда вспоминай, — довольно грубо разговаривал с ним Олег Васильевич, — где ты был в этой куртке и кто мог украсть у тебя дискеты? Неужели ты не понижаешь, что от того, где они сейчас и у кого, зависит жизнь людей? Ты хотя бы помнишь, что в этих дискетах: адреса, учреждения, план взрывов?
Взрывы намечены на 29, 30 и 31 декабря. Поэтому-то, я думаю, у них и пароль: салют… — дрожащими губами, глотая слезы, мямлил Белобородов.
А где? Адреса?
Где-то в самом центре города: Китай-город, Камергерский переулок и… кажется, Красная площадь…
Это где соберется народ, чтобы встретить Новый год… — вздохнул Горностаев-старший. — Ты хотя бы знаешь, за что застрелили террористы того парня, у которого ты взял эти дискеты?
Откуда же я могу знать? — Он испуганно моргал глазами.
Да за то, что в нем заговорила совесть и он решил сдаться, вернее, отдать дискеты, чтобы предотвратить взрывы. Ведь это он первый и позвонил Филиппову, чтобы его предупредить, потому что там теракт был назначен на сегодняшний день. Мы предполагаем, что убитый парень и был как раз самым непосредственным исполнителем, потому что мы выяснили его личность… Он служил в охране того самого банка… Но террористы, узнав о том, что он решил сдаться или, во всяком случае, предупредить органы о готовящихся преступлениях, через своих же людей в банке заменили гексоген на бенгальские огни и прочую пиротехнику. Я думаю, что то же самое они захотят провернуть и в других местах, где запланированы взрывы, чтобы взрывчатку использовать позже, уже на других объектах, поскольку этот план, считай, у них сорван… И если бы мы знали, где именно заложена взрывчатка, мы без труда смогли бы поймать участников этого плана с поличным, когда они будут подкладывать туда бенгальские огни… А ты, — повернулся он к Белобородову, — морочишь нам голову и делаешь вид, что не знаешь, где дискеты. Сейчас ты поедешь со мной на Лубянку и все расскажешь… Но если ты все же вспомнишь, куда дел дискеты, то я обещаю вот тут, при всех, отпустить тебя.
Они были здесь, во внутреннем кармане…
А может, — предположила Маша, — эти дискеты были у вас не в куртке, а в пальто? В том самом черном пальто, которое было все засыпано мукой?…
Мукой? А откуда вам это известно?
Там, в кондитерской, были мои люди, — поспешил прийти на выручку Маше Олег Васильевич. — И машину у вас забрали тоже мы, и таксиста к вам направили, и засаду здесь организовали… А вы что же, думаете, что мы там, на Лубянке, дурака валяем?
