— Жаль, я не видела… Хорошие вещи подарили?

— Какие вещи? Деньги дарили — каждый вручал конверт. Ну, ты сама понимаешь, надо быть жлобом, чтобы на свадьбу сунуть десятку… Так что банкет меня не разорил.

— А кто этот руководящий ухарь, — спросил Шевелев, — вокруг которого ты танцевал и который потом посуду бил?

— Так уж посуду — всего один бокал… Да и по обычаю так полагается. Это — Василий Васильевич, коммерческий директор нашей фирмы.

— Что же он конвертика не сунул?

— Он не конвертик, батя, он мне такой подарок сделал, что ни в какие конвертики не засунешь. То есть не лично он, конечно, но без него мне бы много лет ждать пришлось…

У двери позвонили, пришел Устюгов.

— Привет, привет! — сказал он. — Как прошло бракосочетание? На радость гостям ты спел эпиталаму «Пою тебе, бог новобрачных, бог Гименей»? Не пел? Напрасно! Старомодно, но красиво… Особенно когда поет Лисициан.

Лицо Бориса было отчужденно.

— А что же вы, Матвей Григорьевич? Значит, командировки у вас не было, вы просто не захотели прийти?

— Не следует подозревать старших во лжи, дорогой мой. Командировка была, но не состоялась. Противоестественный гибрид искусства с производством, который называется кинематографом, — штука совершенно невменяемая. При множестве планирующих и контролирующих инстанций в нём никогда не известно, что произойдет через день или даже через час. Например, облака закрывают солнце, и всё производство останавливается, искусство тоже… Вот так примерно произошло и с нами. Мы ждали лихтвагена, но группа, в которой он был занят, со съемок не вернулась, а когда она вернулась, было поздно уже и для съемок, и для свадьбы… Так что, пожалуйста, не надувайся и не делай вид, что ты кровно оскорблен. Я склонен думать, что мое отсутствие вряд ли было замечено, во всяком случае оно не омрачило торжества. Тебя я уже поздравил авансом, а мои поздравления супруге передашь ты.

— Нет уж, теперь придется вам самому… Как ты себя чувствуешь, мамочка? Тебе нужно лежать или ты можешь выходить?.. Вот и прекрасно! Тогда сейчас поедем все ко мне.

— Зачем?

— Во-первых, Алина не будет думать, что вы имеете что-то против неё…

— Ну, ради этого… — сказал Шевелев.

— Не только ради этого. Я хотел ещё вчера показать, но вы уехали…

— Это совсем не тот дом, — сказала Варя, когда черная «Волга» остановилась у подъезда девятиэтажного здания.

— В том-то и дело, мамочка! — торжествуя, сказал Борис. — Ты, пожалуй, езжай, Сашко, — повернулся он к шоферу. — Что тебе торчать тут у подъезда? Нужно будет, я позвоню.

Бесшумный лифт поднял их на седьмой этаж.

— Варенька, — предостерегающе сказал Устюгов, — обопритесь о руку спутника вашей жизни, в крайнем случае о мою. Седьмой этаж — это почти как седьмое небо. Ждите чудес. Лично я не буду удивлен, если сейчас откроется сезам.

Сезам открылся, на пороге стояла Алина. И улыбалась.

— А что я говорил! — воскликнул Устюгов. — Чудеса уже начались. Где добываются такие невесты? Может, там ещё остались?..

Он витиевато поздравил Алину со вступлением в законный брак и пожелал супругам всего, что принято желать. Алина улыбалась. Борис сиял.

— Тебе дали новую квартиру? — удивилась Варя.

— Ну конечно же, мамочка! Руководство учло, так сказать, возможную перспективу, пошло навстречу, и мнение Василия Васильевича сыграло решающую роль.

Трехкомнатная квартира была просторна и удобна. Борис с гордостью показал все удобства, даже чешский «компакт» в уборной.

— Голубая мечта диабетиков и клизмачей, — тихонько, чтобы не услышала Варя, взвеселился Устюгов.

Потом была продемонстрирована обстановка комнат.

— Шик-блеск-красота! — резюмировал Устюгов. — Экскурсия окончена, теперь можно сесть?

Они сели в кресла вокруг низенького круглого столика.

— Может, хотите выпить? — спросил Борис и отворил дверцу бара в «стенке». За ней открылись стройные шеренги рюмок, бокалов и плотный ряд разнофигурных бутылок с яркими наклейками.

— Дары гнилого Запада? — ухмыльнулся Устюгов. — Весьма соблазнительно, но недоступно. Матери твоей нельзя по причине сердца, родителю из-за язвы и гипертонии, а мне по совокупности причин, каковые не станем уточнять. Так что закрывай свои соблазны, мы их оценили на глаза.

— Господи, неужели у вас не бывает света? — спросила Варя.

В углублении «стенки» на расписанной цветами и птицами стеклянной подставке стояла керосиновая лампа под зеленым абажуром.

Борис снисходительно улыбнулся, но Устюгов опередил его:

— Вы отстали от жизни, Варенька! Сейчас это, как говорится, последний вопль моды. Называется он «ретро», что в переводе с латинского означает «назад» или «обратно»… Люди утратили связь с прошлым, или, как сказал поэт, порвалась связь времен… А без такой связи человек жить не может. То есть, конечно, может, но это жизнь амебы, у которой нет ни прошлого, ни будущего, а только настоящее — пожирание пищи и размножение. А люди не хотят быть амебами. Они с тоской оглядываются назад, пытаясь понять, как было тогда и почему стало так, как есть сейчас. Не умея установить духовной связи с прошлым, они делают доступное им — собирают его материальные осколки. Духовное родство подменяется коллекционированием старого хлама… Виноват! Я говорю не о присутствующих, а вообще… Собираются лампы и канделябры, шкатулки и секретеры, изразцы и прялки, даже каминные щипцы, а каминов не собирают только потому, что их не продают в комиссионках, а если б продавали, то возникли бы трудности с транспортом и установкой в многоэтажных домах… Не считайте сказанное злословием. В принципе мне мода нравится. Полезно, чтобы детеныши, подрастающие под сомнительным излучением телевизоров, знали, что деды их сидели при керосиновых лампах, коптилках, а прадеды при свечах и даже лучинах…

Борис ворвался в паузу:

— Как вам квартирка?

— Чудесная! — сказала Варя. — Просто прелесть! Всё хорошо распланировано, удобно… Я так рада за вас, что и сказать не могу…

Дверь открылась, и Алина вкатила столик на колесиках, на котором был сервирован чай, в хрустальных вазочках лежали пирожные и конфеты.

— О! — сказал Устюгов. — Файв-о-клок… Как в лучших домах Лондона и Филадельфии…

— Зачем же здесь? — Варя со страхом посмотрела на сверкающую полировкой столешницу. — Можно ведь и в кухне, даже удобнее.

— Что ты, мамочка! — сказал Борис. — Кто принимает гостей на кухне?

— Ах, Варенька, не мешайте ему демонстрировать хай лайф и дольче вита… Только ведь по правилам великосветской жизни эту ездовину вкатывает ну, скажем, экономка, а не хозяйк? — Борис развел руками. — Да-да, понимаю и вхожу в твоё положение… Однако вы, дорогие молодожены, нарушили ещё более важное обыкновение этой самой хай лайф. Там принято сразу из-под венца, а у нас, скажем, прямиком из загса отправляться в свадебное путешествие. Вокруг света, например. Или ещё куда-нибудь.

— Мы уже были, — сказала Алина. — В прошлом году. В круизе вокруг Европы.

— Мы там с Алиной и познакомились, — сказал Борис.

— Очень интересно! — сказал Устюгов. — И как поживает старушка Европа? Где вы были, что видели?

— Везде, где теплоход останавливался, — ответила Алина. — А в Париж и Рим нас возили на автобусах. Жаль только, что мало времени. По Парижу нужно пешком ходить. Какие там магазины! Одни витрины чего стоят!

И Алина с необычным для неё пылом начала описывать парижские магазины, парижские моды, кафе, выплескивающиеся на тротуары.

— А в Лувре были?

— Были. Интересно, только ужасно утомительно. Очень уж там много всего. Я так уставала, думала, у меня ноги отнимутся.

— Ну, а в Риме, в Греции?

— Были, конечно. Там нас без конца водили по всяким развалинам… Все ноги избили. А что на них смотреть? Камни и камни…

— Да, действительно, — камни и камни… — несколько растерянно сказал Устюгов и умолк.

— А в этом году, — сказал Борис, — было не до путешествий: я хотел к свадьбе отделать квартиру. Думаете, здесь всё так и было? Всё сделал заново…