– За вовлечение в проституцию! Вы из моей жены проститутку сделать хотите? Это ведь только проститутки подмышки бреют! – Присмотрелся к ней и все понял: – Да вы… да ты сама проститутка! – смачно повторял он это слово.

Пришлось Анжелике Дмитриевне искать другую комнату в частном секторе.

За ней ухаживал знаменитый конферансье Михаил Гаркави. Один раз в гостях он прочитал посвященные ей стихи. Там были слова: я хочу, чтоб вы женщиной стали моею. Анжелика Дмитриевна решила, что это нескромно, и отказала ему. Не стала его женщиной.

Зато сошлась с чиновником из МПС, солидным краснолицым товарищем. Он ей очень понравился с первой же встречи. Она говорила моей маме:

– Понимаешь, подруга, зашли мы в Елисеевский, он берет водку не Московскую, а Столичную, ветчины не триста граммов, а полкило, вот это, я понимаю, мужчина!

Моя младшая сестра Ксения родилась в 1965 году. Через год мама сильно заболела. Что-то со щитовидкой. А операцию делать боялась. Исхудала, слабость ужасная, с каждой неделей все хуже и хуже, в конце концов просто слегла. Приходит к ней Анжелика Дмитриевна. Мама ей говорит:

– Анжелочка, как мне плохо, силы уходят, встать не могу, умру скоро, наверное. Как страшно. За детей страшно. Дениска еще совсем мальчик. Ксюша вообще крохотная, она погибнет без меня…

– Ничего, подруга! – басом сказала Анжелика Дмитриевна. – Дениска уже большой, и Ксюшку твою подымем! Всем миром вырастим, образование дадим! Твоих детей не оставим! Так что не бойся, подруга, не плачь!

Мама подумала-подумала, собралась с силами, поехала в больницу, сделала операцию и прожила еще лет сорок.

ТОЧНЫЙ ВОЗРАСТ

– Почему двести тысяч? – сразу спросил он.

– А разве дорого? – хмыкнула она.

– Другие по сто пятьдесят.

– Ну, если вам пятьдесят тысяч проблема, тогда все, до свиданья!

– Погоди, погоди! А сколько тебе точно лет?

– Пятнадцать лет, два месяца и три дня. А вот скажите, вам-то все это зачем?

– А тебе зачем знать, зачем это мне?

– А то я не пойду. Вдруг вы садист или жулик?

– Я устал, понимаешь… Очень устал. Все надоело. Хочется чистоты и ласки. Хочется романтики. Ужин при свечах. Красивая спальня. Шампанское. Невинная девушка.

– Девушке больно, девушка боится, стесняется, какая тут ласка и романтика? Я что-то ничего не понимаю. Вы точно не садист?

– Послушай, ты давала объявление? Что продашь девственность? Ну и вот. Чего зря болтать?

– Поговорить всегда интересно. И потом, вы же сами давали объявление, что купите девственность. Я вам уже звонила.

– Ты? Мне? Когда?

– Точно. Неделю назад. Я вас по голосу узнала. А вы меня не узнали?

– Нет.

– Понятно. Мне ваш голос очень понравился. Мы тогда насчет цены не договорились. Вы тогда слишком жадный были. А голос у вас и сейчас хороший. Романтичный.

– Ты тогда слишком цену задрала, – принужденно засмеялся он.

– Кризис! – засмеялась она в ответ.

– Когда кризис, вообще-то цены снижают, – сказал он.

– Вот я и снизила, – мрачно сказала она. – Ну, так что? Двести устроит?

– Устроит, – сказал он.

– И меня тоже, – сказала она. – Мне очень деньги нужны, и я верю, что вы меня не обидите, не обманете и вообще.

– Договорились, – сказал он. – Не обижу. И вообще.

Ему на минуту показалось, что он в нее влюбился. Бред какой-то. А с другой стороны – вдруг она ему на самом деле серьезно понравится? Тогда он не станет ее задерживать как несовершеннолетнюю проститутку. Поведет в кафе. Поговорит с ней. А там чем черт не шутит.

Она была маленькая, худенькая, в платке, сильно надвинутом на лоб, и в темных очках. Попросила деньги вперед. Он вытащил конверт, передал ей. Тут же налетели двое, заломили ему руки. Тут же набежали его ребята, стали оттаскивать тех.

Он показал удостоверение.

Она сняла платок и очки. Он ее узнал, она работала в том же отделе, но в соседней комнате. Она его тоже узнала.

– Наверное, мы звонили друг другу с рабочего места, – сказала она.

– Могли бы через стенку услышаться, – сказал он.

– Но не услышались, – сказала она и отпустила своих ребят. Он отпустил своих.

Ребята попрощались и ушли.

– Жалко, Захаров, – сказала она.

– Что я не покупатель девочек тебе жалко? Или что галочки не будет?

– Не смешно, Захаров. У тебя по телефону голос хороший, правда. Несмотря на всю пургу про свечи и шампанское.

– У тебя тоже. Пошли кофе пить. У меня есть флаер в Кофе-Хауз.

– Пошли, – сказала она и взяла его под руку.

ПЯТНАДЦАТЫЙ ЭТАЖ

Граня Глебов (Евграф его звали полностью; спасибо маме с папой, славянофилы кухонные!) сегодня с самого утра вспоминал аспирантское общежитие, там были крохотные комнатки на одну персону. Конечно, он не комнату вспоминал, а именно персону, как он с ней поднимался на пятнадцатый этаж старого здания МГУ на Ленгорах, лифт, орехом отделанный и такой быстрый, что уши закладывает. Вспоминал, как они втиснулись в эту комнатушку, он с ходу обнял ее и стал раздевать.

Вот и сейчас, на выставке австрийского дизайна, переходя от стенда к стенду, он все время вспоминал, как пахло дешевым одеколоном и общежитскими простынками, как царапался ноготь у нее на ноге и как она потом шептала: «Но мы ведь теперь навсегда вместе, навсегда, нет, ты скажи, навсегда, правда?»

Удивительно, что через двадцать лет все так ярко, и почему-то с самого утра. А может, не с утра, а может, сейчас вспомнил. Глядя вот на эту лимонного цвета фигулину на стенде. Чем-то похоже на нее, даже интересно.

Был вернисаж, довольно много народу: художники, журналисты и бизнес, наш и ихний. В торце зала был стол с вином и орехами. Крупнотелая заграничная дама налила себе бокал, выпила. Посмотрела на него. Граня улыбнулся, подошел к ней.

– Рита Блауманн, – улыбнулась она в ответ. – Blaumann Formgestaltung.

– Евграф Глебов, журнал «Современный дизайн», – сказал Граня.

– Совсем дурак? – зло сказала она. – В маразме? Водку пьешь?

– Рита? – он даже вздрогнул.

– Хорошо, что мы все-таки увиделись, – сказала она и замолчала.

– Ты-то как? – спросил он через полминуты.

– Замечательно. Двое детей от двух бывших мужей. Этот бизнес мне последний муж отдал. Вернее, половину. Было Blaumann Formgestaltung und Werbung. Теперь у него, значит, Werbung, а у меня Form, так сказать, gestaltung. – Она криво улыбалась, у нее дрожали губы. – Ты меня забыл, да?

– Нет, Рита, я помню, – серьезно сказал Граня.

– Докажи, – сказала она.

– Как?

– Почему я стеснялась снять гольфы? – спросила она бесстыдным шепотом.

– У тебя ногти на ногах были нестриженые, – прошептал Граня. – Мне было хорошо с тобой. Очень хорошо.

– Позвони мне, – сказала она. – Приезжай ко мне в Зальцбург. Просто так, в гости. Я тебе приглашение сделаю. Я скучала, Гранечка. Я правда скучала.

Сунула ему визитку и ушла. У стола стояла большая компания, пили вино, смеялись. Она подошла к ним, стала что-то громко рассказывать.

Через две недели Граня все-таки решился позвонить.

На плохом английском языке его долго спрашивали, кто он и по какому вопросу. Попросили оставить свой номер телефона.

Он оставил.

ТАНГЕЙЗЕР

Был у меня знакомый Тангейзер Борисович; у него мама была костюмерша в Большом театре, она его так назвала в честь одного человека – все равно не догадаетесь, потому что она ему дала свое отчество на всякий случай.

Он был журналист-внештатник, писал на темы культуры. Фрилансер, как сейчас говорят. Кстати, это слово означает вольный копьеносец. Рыцарь младшего звания.

Однажды мне понадобился Тангейзер, не помню зачем. Но помню, как дозванивался целую неделю. Он жил в коммуналке, и я сильно надоел его соседям. По редакциям тоже поискал, но не нашел. И забыл.

Через полгода он звонит мне прямо в дверь. Открываю. Стоит вполне ухоженный, но очень беспокойный.

– Заходи, – говорю. – Что стряслось?

Он рассказал. История, в сущности, обыкновенная, кроме одного: ту женщину звали Венера.