* * *
Несомненно, Шабат – самый важный праздник. Ведь все остальные праздники установили люди, а Шабат – сам Господь: «Чти день субботний». И здесь нельзя лукавить. Ведь сказано, что в точности, как народ хранит субботу, так и суббота хранит народ. На Шабат стар и млад собирается здесь в синагогах, приветствуют друг друга в гордом осознании единодушия со всеми евреями во всеми мире, которые, как хочется верить, тоже приступают к встрече субботы. Такое чувство общности, соборности, редкое в современном западном мире. Парижский архиепископ Жан–Мари Лустижье, родившийся в польской еврейской семье Лустигеров, переводит еврейское слово кагал, греческим «кафолический», соборный. Я тогда почему–то подумал, что стариков из Нью–Йорка и Бостона убила не жара, а одиночество.
Мы с друзьями возвращаемся из синагоги, благословляем вино и хлеб, умываем руки и садимся за трапезу. Талмуд говорит, что Шабат – одна из трех вещей, напоминающих нам о рае. На столе, как принято – рыба в память о том, что и в раю мудрецы и праведники едят от рыбы Левиафан. На стол подают куриный бульон с клецками – знаменитый «еврейский пенициллин», панацею от всех болезней наших бабушек. Как же без курочки за еврейским столом?
Из окна видна Масличная гора, и я почему–то вспоминаю историю про то, как неподалеку отсюда в свою последнюю ночь привел своих учеников мятежный еврейский рабби. «Правду говорю тебе, что этой ночью не успеет петух прокричать, ты трижды отречешься от меня» — пророчески говорил он своему, может быть не самому способному, но, несомненно, самому крепкому и преданному ученику Симону по прозвищу Камень, что по–гречески Петр. Сколько комментариев потом возвели вокруг этой фразы! Предполагали, что Иисус, как водится среди нмудрецов, говорил одно, а имел в виду совсем другое. Например, перекличку римских караульных на стенах крепости Антония, gallicinum – тоже буквально крик петуха по–латыни. Ведь не мог рабби помянуть петуха в Иерусалиме, если Мидраш и Мишна утверждают, что пока в Иерусалиме стоял Храм, то в городе запрещалось разводить домашнюю птицу. Падающий на землю птичий помет осквернял левитов и лишал их ритуальной чистоты. Еврейское общество в те времена относилось к вопросам ритуальной чистоты значительно серьезней, чем сегодня. Примерно, как мы в наше время принимаем всерьез заверения гигиенистов о том, что если не помоешь руки пере едой, то обязательно влипнешь в неприятности со своим здоровьем. Думаю, что и тогда, как и сейчас, многие запреты не соблюдались столь ревностно и буквально. Да и какой еврейский стол без курочки?
В последнее время миллионы людей стали тщательно рассматривать картину Леонардо да Винчи «Тайная вечеря» в поисках скрытых кодов. Думаю, что Леонардо сильно ошибся, не изобразив на еврейском столе курицу. Ведь Иисус с учениками не были никакими христианами. Они были правоверными иудеями. Христианство возникло уже позже, после его смерти. Разумеется к картине Леонардо, как и ко множеству других икон и картин на ту же тему можно предъявить еще много претензий. Мой друг, редактор еврейской газеты с Украины как–то писал, что вместо мацы иконы изображают то ли хлеб, то еще какие–то лепешки. И сделано это намеренно, чтоб скрыть от людей еврейский характер происходящего празднования пасхального сэдера. Среди ученых есть большие сомнения, что дело происходили в сэдер. Трое из четырех евангелистов пишут, что Тайная вечеря – это пасхальный сэдер, и лишь Иоанн пишет, что дело было за день до Песах. Скорей всего прав Иоанн, хотя он в меньшинстве. Об этом свидетельствует порядок благословения, увековеченный позже в церемонии церковного причастия. Сначала Иисус благословил хлеб, а затем вино. Так иудеи делают в будний день, а в праздник и Шабат как раз наоборот, сначала благословляют вино, а затем хлеб. Так, что здесь как раз нельзя обвинить художников и иконописцев в антисемитизме, который кое–где у нас любят находить во всем на свете. На столе спокойно мог лежать хлеб. Зато без курицы как–то не «по–еврейски».
Икона или картина–не фотография, и то, что там изображено, соответствует традиции и вовсе не обязательно должно соответствовать известным нам фактам. Например, на иконе Тайной вечери сидят, в то время, как все цивилизованные средиземноморские народы того времени – евреи, греки, римляне – во время трапезы возлежали. Отсюда забытый смысл еврейского слова месиба – означающего сегодня пирушку, вечеринку, посиделки, хотя происходит оно от глагола, означающего возлежать. Или другой анахронизм. Трудно представить себе, чтоб за субботний или пасхальный стол евреи сели бы без женщин.
* * *
Встреча субботы – религиозная церемония, вовсе не заключающаяся в поедании субботней трапезы. За столом собирается семья и гости, творят молитвы, разговаривают, слушают, поют песни. Сын моих гостеприимных хозяев как раз стал «сыном Завета» – бар–мицва бохер. Ему исполнилось тринадцать лет, его впервые приняли в миньян и вызвали на кафедру к чтению Торы. Взрослые внимательно слушали его лекцию, а дома уважительно, как равному задавали вопросы, то одобрительно кивая головами, то слегка скучая трясли бородами.
Я пошел проводить одного из гостей до Еврейского квартала в Старом городе. Не спеша мы шли по темным уличкам Старого Иерусалима, где издавна бок о бок живут разные общины, исповедуют разные религии. Сосуществование здесь далеко не всегда мирное. Тем более вероятно, что название Иерусалим значит «город мира» ир шалом. Ведь часто называют не тем, что есть, а тем, чего бы хотелось.
Невзрачная уличка вывела к караимской синагоге. «Проклятые они, караимы» – заметил мой попутчик. Иерусалимские евреи охотно расскажут про эту историю. Если еврейская история не начинается с того, что пришел еврей к ребе со своими индивидуальными бедами, значит, история про то, как на евреев пали беды коллективные. Так и на сей раз. Однажды, в XVIII веке турки вдруг наложили на евреев города непосильную контрибуцию. Еврейский голова Иерусалима, главный рабби, которого при турках именовали хахам–баши, тайно отправился в старую караимскую синагогу, чтоб там достать недостающие деньги. А надо знать, что хахам–баши просто так не пошел бы. По чину он был равен турецкому генералу, носил особый мундир, который и сегодня можно увидеть на некоторых израильских раввинах. И вот как раз на этом месте, на спуске к синагоге, он споткнулся и упал. И не смог встать. Унесла его свита домой. Заболел хахам–баши после того, все никак оправиться не мог. Люди думали, гадали и решили, что без черной магии здесь не обошлось. Пришли они на место, где упал хахам–баши, и стали там копать. И выкопали свитки с трудами великого еврейского законоучителя рабби Муса бен Маймона, которого европейцы называют Маймонидом, а евреи по первым буквам его имени Рамбам.
Караимы закопали его труды, чтоб, идя в свою синагогу, могли топтать их. Ведь великий законоучитель был еще и одним из величайших гонителей отказавшихся от Талмуда караимов. Рамбам считал, что к опасным еретикам хороши все средства: доносы, придворные козни, уничтожение синагог, сожжение книг, конфискации, высылки. Позже все это испытали сами евреи. Рамбам был ко всему еще придворным врачом султана Саллах эд–Дина, легендарного Саладина средневековых рыцарских романов, изгнавшего крестоносцев из Иерусалима. Обычно терпимый к разным религиям Саладин по совету Рамбама изгнал караимов из Палестины, Ливана и Египта, уничтожил процветающие общины, забрал имущество и обещал предать смерти любого, кто останется. Испуганные караимы ушли, куда глаза глядят, поселились в Крыму, расселились на Руси, в Полесье и на Волыни. Разумеется, питать уважение к Рамбаму караимам было не за что.
Хахам–баши же на смертном одре проклял всех караимов Иерусалима. «Чтоб вас никогда не было достаточно, чтоб собрать миньян». Миньян – молитвенная десятка необходима для еврейского богослужения. Большинство служб не может состояться, если нет кворума – десяти взрослых (13 лет и старше) мужчин. И как сказал хахам–баши, – рассказывают старые иерусалимцы, – так и случилось. Сначала эпидемия скосила многих мужчин, а дети, что рождались, не доживали до положенного возраста. И с тех пор в караимской общине было то ли семеро, то ли восьмеро мужчин, не больше. Сто лет назад в общине ликовали, когда приехало из Крыма несколько караимских семей. Однако на новеньких тоже легло проклятие хахам–баши. Свалилась на них эпидемия. Некоторые умерли на улицах, другие дома. Так и не могут караимы, по словам иерусалимских евреев, собрать миньян. Трудно судить, где правда, но караимов в Иерусалиме действительно немного.
