– Погоди, погоди, кому я должен десять песо? – растерялся Петя.

– Нет, нет, ми хенераль, – терпеливо втолковывал Хуан, – если вы не хотите подойти поближе к Эрендире, вы никому ничего не должны. Но я заметил, ми хенераль, что она вам понравилась…

– Спору нет! Так значит, я подхожу к ней и даю десять песо? Не мало будет?

– Ах, ми хенераль! – понимающе захихикал Хуан. – Какая хорошая шутка!

– Какие к едрене фене шутки?! – взбеленился вдруг Петя. – У нас тоже патриотизма навалом! Мы державу не посрамим! – И он начал подталкивать меня к двери загона.

Притормаживая, как только мог, цепляясь за прутья ограды, я пытался успокоить Петю:

– Что ты, что ты, Педрюша! Зачем бисер метать перед крокодилами?

– Не в том дело! – ярился Петя. – Он думает – мы побоимся этой хреновой Эрендиры! А мне и на Куатемока – начхать! Плевать я хотел на ихних крокодилов вообще! Пойдем! – И он отважно шагнул в загон, таща и меня за рукав.

Как только мы проникли в их владения, крокодилы, будто магнитные стрелки, разом обернулись к нам, приоткрыв пасти. Куатемок даже слегка подался вперед, отодвинув Эрендиру.

В их движениях обнаружились неожиданная легкость и стремительность. На кривых коротких лапах, приземистые, они напоминали две гоночные машины с низкой посадкой на старте скоростного заезда. До этой милой супружеской пары оставалось метров двадцать. Я отпрянул назад, к дверце, а Петя, еще не остывший от патриотизма, орал, замахиваясь серебристым шлемом:

– Что, хари, скалитесь? Русских не видали? Я вам покажу Кузькину мать! Я вам рыла-то начищу!

Куатемок с Эрендирой щурились на Петю, как бы прикидывая, всерьез он все это, или – так…

– Точно говорю – начищу! – уверял Петя, не предпринимая, впрочем, никаких действий.

Ситуация смахивала на затянувшийся политический конфликт, на холодную войну. Обругав крокодилов, выпустив, как говорится, националистический угар, Петя начал ретироваться. Но тут его перехватил Хуан.

– Ми хенераль, – приобнял он Петю за плечи. – Вы храбры, как леон! Я не видал таких храбрых хенералей!

– Да будет тебе, – смягчился Петя, – в России есть и похрабрее. Взять мою Олю «с приветом» – она бы уже давно Эрендире шмаль сотворила.

– Но вы могли подойти и поближе, ми хенераль, – заговорщически подмигнул Хуан. – Сказать вам крокодилий секрет? Всего десять песо!

Петя любил секреты и не стал торговаться: еще один Эмилиано Сапата юркнул в карман Хуана.

– Дело в том, – начал тот голосом стукача, – что крокодилы – спринтеры! Обыкновенный крокодил способен на один мощный бросок – метров в десять длиной. А сначала он подкрадывается…

В этот миг я заметил, что Куатемок с Эрендирой выполняют как раз начальную стадию операции – полегоньку, вперевалку они приближались на свои законные десять метров. Их морды ничего особенного не выражали – никакой заинтересованности. Так, нечто отвлеченное – мол, семейная прогулка, не более того. И все же по глазам Эрендиры я понял – она выбрала Петю, а Куатемок хотел казнить Хуана, продавшего государственную тайну мексиканских крокодилов.

В их подкрадывании было что-то гипнотическое. Так, видно, надвигается судьба. Я совершенно обалдел, как сурок пред очами кобры. Не верилось, что прямо сейчас какая-то Эрендира пожрет моего соотечественника Петю!

А до финального броска осталось-то не более трех метров. Глаза крокодилов горели нездоровым огнем. Их хвосты, как метрономы, вели обратный счет: 9,8,7…

Очнувшись от столбняка на счастливой для меня цифре 5, я отчаянно завопил и поволок Петю из загона. Я мог спасти только одного, и выбор мой был ясен. Прощай, Хуан! Жаль тебя, хотя ты и предатель…

Скрежеща, захлопнулась за нами дверь, и стало очень тихо. Я понял, что Куатемок заглотил худенького Хуана целиком, не делясь с Эрендирой. Теперь они вполне невинно лежали у загородки. Кровожадные твари! Я бы голыми руками задушил Куатемока! И тут мне в голову явились ровным строем семеро козлят и бабушка. О, бедные! Мы совсем позабыли о них.

– Ничего, ничего, – тяжело вздохнул я, – усыновим пополам.

– А бабушка кому? – с подозрением спросил Петя.

– Педро, – сказал я жестко. – Я только что спас тебе жизнь! Не надо благодарностей! Просто удочери бабушку Хуана. Это будет справедливо и благородно!

– Дети, конечно, дело святое, – пробурчал Петя, – но на кой ляд, спрашивается, нужна мексиканская бабушка, когда у меня есть две русских.

Я только развел руками и тут же ощутил, как правую мою кисть кто-то дружески пожимает.

Перед нами стоял невредимый Хуан, разве что еще более худенький, чем прежде. Мы обняли его. Петя особенно старался, радуясь, судя по всему, за бабушку.

– Как же ты, Хуанито?! – восклицали мы. – Уж думали – все! Каким чудом?

– Амигос, только десять песо, и чудо будет перед вами!

Чувствуя некоторую вину, я протянул Хуану очередного Сапату.

Он подошел к двери из металлических прутьев, расстояние между которыми не превышало ширины ладони. Поза его была несколько картинной, как у акробата перед сальто-мортале. Он шумно выдохнул, взмахнул руками и вдруг без видимых усилий проник сквозь дверные прутья – сначала туда, потом обратно.

Мы не понимали, что происходит.

– Пустяки, – улыбнулся Хуанито, – я могу пролезть в такую щелку, куда и таракан не сунется. Это древний секрет майя. Ему тысячи лет. Мало кто его хранит. И почти никто не умеет им пользоваться.

Я вспомнил тут же старинную легенду. Когда племя воинов-толтеков, примерно в тысячном году нашей эры, напало на города майя, происходили странные вещи.

Толтеки входили в город, где только что кипела жизнь, и обнаруживали, – он пуст. Искали потайные, подземные ходы, заглядывали в колодцы, растаскивали тяжелые каменные стены – все напрасно, все тщетно. Ну хорошо – исчезли так исчезли! Да нет! То и дело толтекские воины замечали краем глаза постороннее движение, слышали краем уха потусторонний шелест. Время от времени на них падали камни, они получали тычки да подзатыльники. Тихий ужас! Толтеки убирались восвояси, бранясь, на чем свет стоит. А через пару минут город был полон жителями, и старцы – священники майя благодарили в уцелевших храмах своих богов. Такова легенда.

Но год назад чилийский ученый-физик Мигель-Анхель Гамбоа доказал на пальцах, что древние майя знали, как из наших обычных трех измерений переходить в два, отбрасывая одно куда подальше. Некоторые, по мнению ученого, так и не возвращались.

– Это чистая правда, – кивнул Хуан. – На прошлой неделе мы с женой поскандалили, она перешла в два измерения и не хочет обратно. Устала, говорит, от этой тройной жизни.

Мирно беседуя, замученные крокодилами, мы шли другой дорогой – мимо обезьянника. Одна обезьяна, следуя за нами, настойчиво совала через проволочную сетку длинный полосатый хвост.

– Чего она хочет-то? – спросил Петя. – Небось, десять песо?

– Педро, Педро, – укорил я его. – Внимание дороже денег.

– Это для кого как, – сказал Петя, но все же взял дружески протянутый хвост, подержал в кулаке.

Обезьяна замерла от восторга, потом сказала: «Вах, вах!» и послала Пете воздушный поцелуй.

– Это я запомню на всю оставшуюся жизнь, – растрогано сказал Петя. – Кстати, Хуан, бабушка твоя тоже по измерениям шастает?

– Помаленьку, ми хенераль!

– Ну и как там вообще-то житуха?

– Терпимо, – сказал Хуан. – Конечно, плосковато, тесновато. И с питанием – не очень. Приходится всякие листики глодать, укроп да петрушку…

– Не сладко, брат, не сладко, – покачал Петя головой.

И пока он так качал головой, мы поравнялись с отдельно взятой обезьянкой, прикованной длинной цепью к голому поваленному дереву. Уж не знаю, что примерещилось этой обезьяне, но, совершив немыслимый прыжок, она очутилась на Петиной голове, свободной в это время от шлема.

Петя замер, растопырив руки. Он, кажется, решил, что ему сию минуту отвинтят башку, оборвут уши и откусят нос.

Но обезьяна с неизбывной нежностью возложила свои черные худенькие ручки на Петино чело. Так оглаживала его оттопыренные уши, так уж внимательно заглядывала в его выпученные глаза! Она не обращала внимания на остального Петю. Ей была важна и любезна отдельно взятая голова. Не было сомнений – именно эту голову обезьяна приняла за какого-то безмерно любимого родственника, совершенно случайно оказавшегося на Петиной шее.