— Ежи, ты согласился бы оперироваться, если бы операцию делал Вильчур?
— Да, — ответил он после минутного колебания, — но об этом незачем говорить.
Она была взволнована его ответом.
— А может быть, попробовать? Может быть, он согласится?
— Не согласится.
Нина, однако, уцепилась за эту мысль. Она не могла отказаться от нее и, как только вышла из палаты, обратилась к первому попавшемуся ей на пути санитару:
— Можно ли видеть доктора Кольского?
— Он в операционной.
— Как только закончится операция, попросите его сразу же спуститься вниз. Я буду ждать его в кабинете.
Кольский выслушал внимательно проект Нины. Он тоже не верил, что Вильчур согласится оперировать Добранецкого. Не верил он и в то, что Вильчур вообще согласится приехать в Варшаву.
— Но вы все-таки сообщите ему, — настаивала она. — Пошлите ему телеграмму. Я не могу, вы же понимаете. Здесь речь идет не о моей амбиции, но я знаю, что мою телеграмму он выбросит не читая, а вас он ведь любил.
Кольский покачал головой.
— Моя попытка тоже ничего не даст.
— Тогда напишите доктору Каньской. Он любит ее. Может быть, он ее послушает. Ведь вы говорили, что у нее такое доброе сердце, а здесь речь идет о милосердии, о милосердии к умирающему. Вы не можете мне в этом отказать!
После долгих колебаний, хотя Кольский знал, что в результате он потеряет расположение Люции к себе, вместе с пани Добранецкой он составил длинную телеграмму.
И сейчас они ждали ответ. Пани Нина время от времени выходила из палаты мужа, чтобы узнать у Кольского, нет ли известий. Телеграмма пришла около полудня. Кольский развернул ее и громко прочел: "Профессор Вильчур частично не владеет левой рукой, поэтому не может провести операцию. Люция".
Пани Нина бессильно опустилась в кресло.
— Боже, Боже!..
Она вдруг вскочила.
— Это неправда! Это не может быть правдой! Это только увертка! Я не верю этому!
Она схватила телеграмму и, потрясая ею, лихорадочно говорила:
— Это же ясно, что увертка. У него нет сердца. Боже правый! Что делать? Посоветуйте мне, как его уговорить… Он, наверное, совершенно здоров и радуется, что его враг умирает. Эта недееспособная рука просто вымысел.
Кольский покачал головой.
— Не думаю. Панна Люция не прибегла бы к таким уловкам, да и у профессора нет для этого поводов. Они могли бы просто написать, что у него нет времени.
— Так что это значит? Скажите же мне: как это понимать?
Он пожал плечами.
— Я полагаю, что это правда.
Пани Нина разрыдалась. Кольский смотрел на ее растрепавшиеся волосы, покрасневшее лицо, на вспухшие от слез глаза. Она выглядела отталкивающе. Долгие годы она изменяла мужу и обманывала его, а сейчас пришла в такое отчаяние, точно была самой верной женой, точно безгранично его любила. Может, как раз поэтому у Кольского родилось сострадание. Правда, лично он был убежден, что Добранецкого уже нельзя спасти. Он разделял мнение Колемана о том, что здесь идет речь об одном шансе из ста тысяч. Однако… Однако он видел уже не одного пациента, который был в подобной ситуации. Волшебный ланцет профессора Вильчура умел из ста тысяч шансов отыскать один счастливый.
Он еще раз прочел телеграмму.
— Частично не владеет, — размышлял он. — Частичное, а значит, неполное поражение… А, собственно, необходимо ли участие обеих рук при этой операции?.. Трепанацию все равно проводит ассистент. Это деталь. Речь идет об удалении новообразования. Здесь, пожалуй, достаточно одной руки. Достаточно будет даже указаний.
Кольский знал из опыта, что Вильчур обладает какой-то удивительной, безошибочной интуицией, ориентируясь в оперируемой плоскости. Разветвленная и самая сложная опухоль была для него как бы чем-то давно знакомым…
— Пани Нина, — обратился он, и она тотчас же перестала плакать, — я думаю, что если даже профессор Вильчур не владеет одной рукой, он все-таки мог бы провести операцию.
— Мог бы?.. О Боже! Действительно мог бы?
— Действительно, разумеется, с затруднениями, но это возможно.
— А возможно ли его в этом убедить?
Кольский пожал плечами.
— Он как хирург хорошо понимает, что с помощью ассистентов, особенно ассистентов, которые знают его давно и проводили с ним уже не одну операцию, он сможет ее провести.
— Но как его заставить?
— О том, чтобы его заставить, не может быть и речи. Остается только просить.
— Так давайте поскорее пошлем вторую телеграмму!
Кольский покачал головой.
— Я сомневаюсь, что это даст положительный результат.
— Но что же делать? Что делать?.. — Она лихорадочно сжимала пальцы.
Подумав, Кольский сказал:
— Насколько я знаю профессора Вильчура и как я могу судить, то, мне кажется, было бы лучше… если бы вы поехали к нему. Если вам
удастся его расчувствовать, если вы сможете выпросить у него прощение… возможно, он согласится. Разумеется, уверенности здесь быть не может…
Пани Нина вскочила с места:
— Достаточно ли для этого времени? Успею ли я доехать туда и вернуться с ним? Не будет ли слишком поздно?
Он развел руками.
— Здесь никто поручиться не может.
— Да, да, — лихорадочно засуетилась она. — Нельзя ждать ни минуты. Я не буду ничего брать с собой, поеду как стою. Мне все равно. Только узнайте, пожалуйста, когда ближайший поезд.
— Я думаю, что вам лучше воспользоваться самолетом. Вы долетите до Вильно, а в Вильно можно по телефону из Варшавы заказать машину и прямо с аэродрома поехать в Радолишки. Это будет значительно быстрее, чем поездом. Дорога в обе стороны займет немногим более полутора суток, а точнее, тридцать восемь часов, включая два часа пребывания на месте.
— Вы так добры, — удивилась она, — вы все проверили и сосчитали!
Кольский ничего не ответил. Он подсчитывал это уже для себя много раз, столько, сколько раз он ждал, что Люция позволит ему приехать хотя бы на несколько дней.
Пани Нину уже не удивляло, что он знал время вылета и прибытия в Вильно и то, как можно заказать в Вильно машину.
— Как хорошо, что вы все знаете! Сама бы я с этим всем не справилась. Я совершенно без сил.
И вдруг она схватила его за руку.
— Пан Янек! Пан Янек! Поедем со мной!
Кольский слегка побледнел.
— Это невозможно, — ответил он, — я не могу сейчас уехать.
— Почему?
— Клиника перегружена, коллеги не справляются. Нет, не могу.
— А какое мне дело до клиники! — возмутилась пани Нина. — Я сейчас же договорюсь с Ранцевичем, и вы будете свободны.
Лицо Кольского скривилось.
— Не в докторе Ранцевиче тут дело и не в освобождении, мне просто неудобно заставлять коллег выполнять мою работу только по той причине, что мне хочется прогуляться на границу.
Она посмотрела на него с упреком.
— Вы называете прогулкой поездку по спасению своего умирающего шефа?
Кольский молча опустил голову. На самом же деле он не хотел сопровождать пани Нину совершенно из других соображений. Он знал, как не терпела ее Люция, и допускал, что Люция по его письмам могла подозревать о его близкой связи с Добранецкой. Если бы он появился там вместе с ней, то тем самым подтвердил бы правильность предположений. И более того, по отношению к Люции и Вильчуру он бы выступил союзником Добранецких, а этого ему не хотелось. Уже и то, что он подписался под телеграммой к Люции, было с его стороны достаточной жертвой. Он сразу понял это по сухой, деловой и безличной телеграмме Люции. Для него она не добавила ни единого слова.
Вас может сопровождать секретарь профессора, — сказал он.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, нет! Должны ехать вы. Здесь не в сопровождении дело.
— А в чем же?
— Вы в хороших отношениях с ними. Ваши уговоры будут результативнее моих.
— Я не убежден в этом.
— Но ведь нельзя пренебречь ничем, что могло бы склонить Вильчура на проведение операции. Вы должны ехать. Вы ничем не обязаны мне, и я не поэтому вас прошу, ведь не обо мне идет речь, а о моем муже.
