— Здравствуйте, Константин Сергеевич!
Подразумевал Станиславского. Иронизируя над моим отцом, скромным эстрадным режиссером. И вот папаше это надоело. Кузанов в очередной раз произнес:
— Мое почтение, Константин Сергеевич!
В ответ прозвучало:
— Привет, Адольф!
* * *
Как-то раз отец сказал мне:
— Я старый человек. Прожил долгую творческую жизнь. У меня сохранились богатейшие архивы. Я хочу завещать их тебе. Там есть уникальные материалы. Переписка с Мейерхольдом, Толубеевым, Шостаковичем.
Я спросил:
— Ты переписывался с Шостаковичем?
— Естественно, — сказал мой отец, — а как же?! У нас была творческая переписка. Мы обменивались идеями, суждениями.
— При каких обстоятельствах? — спрашиваю.
— Я как-то ставил в эвакуации, а Шостакович писал музыку. Мы обсуждали в письмах различные нюансы. Показать?
Мой отец долго рылся в шкафу. Наконец он вытащил стандартного размера папку. Достал из нее узкий белый листок. Я благоговейно прочел:
«Телеграмма. С вашими замечаниями категорически не согласен. Шостакович».
* * *
Разговор с ученым человеком:
— Существуют внеземные цивилизации?
— Существуют.
— Разумные?
— Очень даже разумные.
— Почему же они молчат? Почему контактов не устанавливают?
— Вот потому и не устанавливают, что разумные. На хрена мы им сдались?!
* * *
Летом мы снимали комнату в Пушкине. Лена утверждала, что хозяин за стеной по ночам бредит матом.
* * *
Академик Телятников задремал однажды посередине собственного выступления.
* * *
— Что ты думаешь насчет евреев?
— А что, евреи тоже люди. К там в МТС прислали одного. Все думали — еврей, а оказался пьющим человеком.
* * *
Нос моей фокстерьерши Глаши — крошечная боксерская перчатка. А сама она — березовая чурочка.
* * *
Костя Беляков считался преуспевающим журналистом. Раз его послали на конференцию обкома партии. Костя появился в зале слегка навеселе. Он поискал глазами самого невзрачного из участников конференции. Затем отозвал его в сторонку и говорит:
— Але, мужик, есть дело. Я дыхну, а ты мне скажешь — пахнет или нет…
Невзрачный оказался вторым секретарем обкома. Костю уволили из редакции.
* * *
Журналиста Костю Белякова увольняли из редакции за пьянство. Шло собрание. Друзья хотели ему помочь. Они сказали:
— Костя, ты ведь решил больше не пить?
— Да, я решил больше не пить.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Значит, больше — никогда?
— Больше — никогда!
Костя помолчал и добавил:
— И меньше — никогда!
* * *
Тамара Зибунова приобрела стереофоническую радиолу «Эстония». С помощью знакомых отнесла ее домой. На лестничной площадке возвышался алкоголик дядя Саша. Тамара говорит:
— Вот, дядя Саша, купила радиолу, чтобы твой мат заглушать!
В ответ дядя Саша неожиданно крикнул:
— Правду не заглушишь!
* * *
Однокомнатная коммуналка — ведь и такое бывает.
* * *
В ходе какой-то пьянки исчезла жена Саши Губарева. Удрала с кем-то из гостей. Если не ошибаюсь, с журналистом Васей Захарько. Друг его, Ожегов, чувствуя себя неловко перед Губаревым, высказал идею:
— Васька мог и не знать, что ты — супруг этой женщины.
Губарев хмуро ответил:
— Но ведь Ирина-то знала.
* * *
Моя дочка говорила:
— Я твое «бибиси» на окно переставила.
* * *
Я спросила у восьмилетней дочки:
— Без окон, без дверей — полна горница людей. Что это?
— Тюрьма, — ответила Катя.
* * *
Наша маленькая дочка говорила:
— Поеду с тетей Женей в Москву. Зайду в Мавзолей. И увижу наконец живого Ленина!
* * *
— Буер? Конечно, знаю. Это то, дальше чего нельзя в море заплывать.
* * *
Сосед-полковник говорил о ком-то:
— Простите мне грубое русское выражение, но он — типичный ловелас.
* * *
В Пушкинских Горах туристы очень любознательные. Задают экскурсоводам странные вопросы:
— Кто, собственно, такой Борис Годунов?
— Из-за чего была дуэль у Пушкина с Лермонтовым?
— Где здесь проходила «Болдинская осень»?
— Бывал ли Пушкин в этих краях?
— Как отчество младшего сына А. С.Пушкина?
— Была ли А. П.Керн любовницей Есенина?!.
А в Ленинграде у знакомого экскурсовода спросили:
— Что теперь находится в Смольном — Зимний?..
И наконец, совсем уже дикий вопрос:
— Говорят, В. И. Ленин умел плавать задом. Правда ли это?
* * *
Случилось это в Таллине. Понадобилась мне застежка. Из тех, что называются «молнии». Захожу в лавку:
— «Молнии» есть?
— Нет.
— А где ближайший магазин, в котором они продаются?
Продавец ответил:
— В Хельсинки.
* * *
Некий Баринов из Военно-медицинской академии сидел пятнадцать лет. После реабилитации читал донос одного из сослуживцев. Бумагу пятнадцатилетней давности. Документ, в силу которого он был арестован.
В доносе говорилось среди прочего:
«Товарищ Баринов считает, что он умнее других. Между тем в Академии работают люди, которые старше его по званию…»
И дальше:
«По циничному утверждению товарища Баринова, мозг человека состоит из серого вещества. Причем мозг любого человека. Независимо от занимаемого положения. Включая членов партии…»
* * *
Некто гулял с еврейской теткой по Ленинграду. Тетка приехала их Харькова. Погуляли и вышли к реке.
— Как называется эта река? — спросила тетка.
— Нева.
— Нева? Что вдруг?!
* * *
Мемориальная доска:
«Архитектор Расстреллян».
* * *
Осип Чураков рассказал мне такую историю:
У одного генеральского сына, 15-летнего мальчика, был день рождения. Среди гостей преобладали дети военных. Явился даже сын какого-то маршала. Конева, если не ошибаюсь. Развернул свой подарок — книгу. Военно-патриотический роман для молодежи. И там была надпись в стихах:
«Сегодня мы в одном бою
Друг друга защищаем,
А завтра мы в одной пивной
Друг друга угощаем!»
Взрослые смотрели на мальчика с уважением. Все-таки стихи. Да еще такие, можно сказать, зрелые.
Прошло около года. И наступил день рождения сына маршала Конева. И опять собрались дети военных. Причем генеральский сын явился чуть раньше назначенного времени. Все это происходило на даче, летом.
Маршал копал огород. Он был голый до пояса. Извинившись, он повернулся и убежал в дом. На спине его виднелась четкая пороховая татуировка:
«Сегодня мы в одном бою
Друг друга защищаем,
А завтра мы в одной пивной
Друг друга угощаем!»
Сын маршала оказался плагиатором.
* * *
Издавался какой-то научный труд. Редактора насторожила такая фраза:
«Со времен Аристотеля мозг человеческий не изменился».
Может быть, редактор почувствовал обиду за современного человека. А может, его смутила излишняя категоричность. Короче, редактор внес исправление. Теперь фраза звучала следующим образом:
