Маркиз угощал ее на славу. Чудные пулярды, начиненные вкусными специями, доброе вино, преподносимое в избытке „гостеприимным“ хозяином, произвели свое действие.

— Вы прелестны, — говорил он, — как роза. Но роза должна открыть свои страстные лепестки и не прятать свои прелести.

Так уговаривал ее раздеться маркиз де Сад.

Ужин продолжался. Маркиз был уже немного раздражен неожиданным упорством.

Нежная предупредительность вдруг исчезла, и маркиз, только что изображавший столь рыцарски воспитанного феодала, изменил этому топу и впал в другую крайность.

После ужина он велел слугам раздеть женщину, положить на стол и привязать.

Приказание было исполнено, и один из мужчин ланцетом вскрыл ей вены и произвел много порезов на теле. Затем все удалились, а маркиз, раздевшись, бросился на нее и стал удовлетворять на ней свою страсть. В порыве страсти он вдруг снова прибег к нежности.

Он уверял ее, что не имеет намерения причинить ей зло, но так как она не переставала кричать и около дома послышался шум, то маркиз быстро встал, оделся и исчез вместе со своими людьми».

Мы закончим наши изыскания статьей де Дюлора, в которой маркиз де Сад изображен настоящим вампиром.

«Злодей, после совершения своего гнусного преступления оставив эту женщину (Розу Келлер) умирающей, стал сам копать в саду ей могилу; но несчастная, собрав все свои силы, успела спастись, обнаженная, окровавленная, через окно. Добросердечные люди расспросили ее и вырвали жертву из власти разъяренного тигра».

Из всех этих преувеличений, из всех этих легенд довольно трудно вывести истину. Попробуем сделать это.

Маркиз де Сад был одновременно развратником, искавшим сильных, редких ощущений, мистификатором, склонным к грубым шуткам. Когда Роза Келлер прибыла в «маленький домик», ему пришла мысль вызвать у этой несколько глупой бабенки трагикомический ужас.

Ему пришла фантазия вместо нежного любовника, которого она ожидала встретить, представиться ей палачом.

Он стал ей грозить.

Он показал ей хирургические инструменты, длинные ножи с острыми и тонкими лезвиями. Ими он потрясал со злобным видом.

Несчастное создание подумало, что оно имеет дело с сумасшедшим, — и до некоторой степени не ошиблось.

Этот сумасшедший, с хирургическим ножом в руках, говорил, что зарежет ее, как птицу.

Она защищалась, кричала, звала на помощь.

В припадке ярости, а быть может, и садизма маркиз бросился на нее. Хирургическим ножом, а по многим другим показаниям современников перочинным ножом, он ее сильно ранил.

Кровь брызнула.

Но так как обезумевшая от страха несчастная кричала все сильнее и сильнее, он завязал ей рот и уехал, отнеся ее на кровать, приложив к ее ранам один из тех чудодейственных бальзамов, рецепты которых сохранялись, как драгоценность, в семье маркиза, переходя от поколения к поколению…

Ночь привела его к здравым решениям. Он понял, что попал в скверную историю и что его хирургический эротизм может завести его далеко. Он возвратился поневоле на другой день в «маленький домик» в Аркюэле, где Роза Келлер в постели все еще плакала, металась и, по рассказам маркиза, в то же время рассчитывала в уме выгоды, которые ей удастся, при умелом ведении дела, извлечь в вознаграждение сделанных на ее теле порезов.

Отпустить ее? Де Сад, быть может, думал об этом, но он мог бояться, что, вырвавшись на свободу, она побежит к сельскому судье и принесет жалобу. Лучше задержать ее на день, на два, чтобы усмирить гнев и заживить раны.

Он пришел к этому решению.

Он только хотел выиграть время, которое устраивает в жизни многое. Отдалить скандал — часто значит избежать его, думал де Сад.

Роза Келлер, со своей стороны, не имела другого желания, как покинуть возможно скорее этот проклятый дом, где ее жизнь была в опасности, избавиться во что бы то ни стало от рук опасного маньяка. Инстинкт самосохранения удвоил ее силы, и она освободилась от связывавших ее бинтов.

Она подбежала к окну и с риском сломать себе шею прыгнула на улицу.

Со слезами, с криками отчаяния и гнева, прерывая свои слова рыданиями, она рассказала свою печальную историю.

Для того же, чтобы показаться более интересной или же чтобы увеличить себе вознаграждение, она не пожалела мрачных красок, описывая ту опасность, которой она подверглась, и мучения, которые она перенесла.

Она указала дом, а дом открыл виновного.

Двадцать лет должно было еще пройти, прежде чем вспыхнула революция; но ненависть против дворян уже давно росла и сделала свое дело и в данном случае.

Все аркюэльские крестьяне, жившие под гнетом нужды, терпеть не могли этих знатных господчиков, надменных и богатых, бесполезная жизнь которых была одним сплошным праздником.

Несчастные хижины, переполненные кучами оборванных, подчас голодных детей, были, не без основания, проникнуты ненавистью к «маленьким домикам», в которых тратилось столько денег рядом с вопиющей нищетой народа.

Представился случай для аркюэльских крестьян выразить свою злобу и ненависть, не рискуя ничем.

Все селение мгновенно заволновалось.

Произошел почти мятеж.

Особенно казались возбужденными женщины.

Даже самые некрасивые и старые представляли себя в положении Розы Келлер, привязанными к кровати перед лицом человека, вооруженного ножом, и дрожали от ужаса.

Сельские власти переходили от толпы к толпе, просили успокоиться и обещали, не будучи в этом уверенными, что правосудие совершится. Но им не верили.

«Жертву» проводили к судье, жалоба была принесена и поддержана самим народом.

Люди, не видавшие ничего, предлагали себя в свидетели, и судья должен был выслушать кроме заявления потерпевшей до двадцати самых разноречивых, но полных драматизма показаний…

Жалобы Розы Келлер, которая, конечно, за свои царапины хотела получить хорошее вознаграждение, доставили ей уважаемых и влиятельных покровителей и между ними президента Пикона, имевшего дом в Аркюэле, который стал действовать энергично. Следствие повели серьезно. Процесс казался неизбежным.

Мы не будем пытаться оправдывать человека, который резал перочинным ножом своих любовниц, но дело Розы Келлер для всех тех, кто его внимательно изучал, имеет признаки шантажа.

Несомненно, что в интересах вдовы Валентина было преувеличить свои страдания, чтобы иметь возможность требовать солидного вознаграждения, которое она и получила.

С таким же правом можно положительно утверждать, что много лиц воспользовались этим скандалом, чтобы выместить свою злобу на дворянском сословии или на семействе маркиза.

Не для того, чтобы обелить маркиза де Сада, по чтобы лучше понять и объяснить его заблуждения, жестокости его разврата, столько печальных доказательств которых он дал, надо вспомнить, что этот сластолюбец, человек наслаждений, от всей души презирал публичных женщин.

Ни одна из них не казалась ему достойной увлечения, симпатии. Он отказывался понимать, как таких женщин можно было считать людьми и унизиться до того, чтобы им покровительствовать.

Он писал в «Алине и Валькуре», видимо, не без намека на жалобы Розы Келлер, принятые во внимание судом:

«Только в Париже и Лондоне эти презренные твари находят поддержку. В Риме, Венеции, Неаполе, Варшаве и в Петербурге их спрашивают, когда они обращаются к суду, заплатили ли им? Если пет… то требуют, чтобы им было уплачено: это справедливо. Жалобы на дурное с ними обращение не принимаются, а если они вздумают докучать суду со всякими сальностями, их заключают в тюрьму.

Перемените ремесло, говорят им, а если оно вам нравится, терпите его шипы.

Публичная женщина — это презренная рабыня любви. Ее тело, созданное для наслаждения, принадлежит тому, кто за него заплатил. С ней, раз ей заплачено, все дозволено и законно».

Понятно, к чему может, привести такая теория. Известно, куда она привела маркиза де Сада.

Де Сад придавал «увеселительной прогулке» 3 апреля 1768 года, так хорошо начатой и так плохо окончившейся, очень мало значения.