Все были хороши, вдобавок каждый — в чем-то своем. Саиф, к примеру, едва ли не в узел мог завязаться, акробат из него вышел бы превосходный. У Мираха реакция была потрясающая, и вестибулярный аппарат, кажется, отсутствовал вовсе — подросток мог битый час вертеться в колесе вниз головой. Нашира цепкостью отличалась особенной — если ухватится, например, за выступ, фиг отдерешь.

   Сверчок чувствовал себя неуверенно с этими подростками. Он-то что умел, если по чести сказать? Бегать весьма неплохо, но несерьезным казалось такое умение. А учиться приходилось всему. И в рукотворную копию Чаши выходить, деваться некуда. О том, что будет и настоящая, как-то не вспоминал. Тем паче пока никого никуда не спускали.

   Аппарат позволял работать не более чем троим одновременно.

   Подростки жаловались новичку, не на помощь рассчитывая, конечно — просто накипело:

   — Вот твари… если б и выпускали только тройками, еще ладно. А так… и без того в Чаше куда тяжелее, так еще и не научишься вчетвером проходить.

   Буквы на коже отчаянно зачесались. Альхели ожесточенно зацарапал ногтями кожу, но его ухватила за руку Тайгета:

   — Иди, это тебя Чаша зовет.

   — А я не пойду, что я, клоун, всяких… чудаков развлекать? — вскинулся Альхели, а Тайгета смотрела понимающе и свысока-иронично. Хотелось вопить и кататься по земле, настолько невыносимым был зуд. Он свернулся в три погибели и зашипел — зуд сменился болью.

   — Иди, балда, — склонилась к нему смуглая девушка. — Зачем мучиться?

   — Я… не… пойду, — выдавил он, и сел на корточки, уже не думая, как это выглядит со стороны. Казалось, чем плотнее он сожмется, тем слабее станет жгучая боль — но она, подумав немного, вспыхнула с новой силой, заставляя раскручиваться в обратную сторону, выгибаться, едва не касаться затылком пяток.

   — Вот ненормальный, — послышался мальчишеский голос, — Ему за опоздание прибавят, если не спустится.

   — Поднимай его, — вступил второй голос, кажется, Шедара — Альхели чувствовал, как его оторвали от земли и потащили куда-то, чувствовал, потому что боль начала проходить — осталось неприятное покалывание.

   — Ставь, — его, как плюшевую игрушку, водрузили на металлическую плиту. Поддержали, чтоб не упал — Альхели расширенными глазами повел по сторонам, пытаясь сообразить, где находится — и отшатнулся испуганно. Перед ним был обрыв.

   — Спускайся, и перестань волноваться, — ободряюще сказал Шедар. — Все хорошо.

   — Ннне пойду… — сквозь зубы промычал подросток. Поглядел вниз, будто впервые…

   — Иди, — в голосе Шедара появились осуждающие нотки, и Сверчок сделал шаг вперед, на ватных ногах. Он не уверен был, что сумеет спуститься — руки и ноги дрожали; но прутья, огибавшие лестницу, давали надежду.

   Тропа под ногами пружинила. Идти было весело — он почти позабыл о страхах, воздух, льющийся в легкие, пьянил не хуже забористого коктейля. Так вот она, Чаша, подумал Альхели, и едва не рассмеялся от удовольствия. Небо розоватое, полосатые облачка плывут быстро-быстро — не плывут, а катаются по небу. Шагах в десяти виднелся небольшой уютный лесок, иллюзорный, естественно — не миновать никак. Конечно, лучше бы туда не заходить, но Альхели помнил советы: Чаша непредсказуема, порой стоять куда опасней, нежели идти. Так что Альхели шагал по зеленой траве, едва не насвистывая песенку. Нет, право же, в этом воздухе что-то было…

   «Шагнул — иди вперед. Не пытайся срезать».

   Он не успел испугаться, когда земля стала дыбом, и он полетел на сверкающие алмазные пики.

   Говорят, вся жизнь проносится в голове перед смертью. Ничего такого не пронеслось, но… То ли Хезе был виноват со своей дурацкой собакой — почему-то ярче всего перед глазами встали осколки бутылок, которые Альхели бросал с крыши.

   Пики прошли сквозь тело и распустились цветами вроде подсолнуха.

   Альхели поднялся на четвереньки, отчаянно тряся головой. Шуточка, мммать… Состояние эйфории ушло.

   — Ну, ладно, — пробормотал подросток, обращаясь к Чаше.

   Когда над головой загорелось небо — белая вспышка — не сразу понял, что все закончилось. А вот, пожалуйста — снова нет ничего вокруг, даже тропы нет, поле — только то ли дерн, то ли глина, и дымка белесая, куполом. И сверху спускается огромная металлическая клешня, мягкая изнутри. Альхели на ватных ногах делает шаг — и клешня смыкается вокруг него, взмывает в небо.

   Его не сразу вернули к своим — сначала доставили на круглую металлическую площадку, и очкастый врач замерял пульс, ощупывал, проверял что-то ему одному интересное. Потом Сверчка вели галереей, спустили на лифте в знакомый уже коридор — в день приезда вели как раз по нему — и на платформе отправили к стайке подростков.

   Только увидев знакомые лица, на которых и любопытство было, и насмешка, и сочувствие, немного пришел в себя.

   — Долго ты шел, — сказал Эниф.

   — Сколько? — выдохнул, радуясь, что голос вроде не очень дрожит.

   — Полтора часа. Там, на экране, счетчик… больше двух часов не держат, спускают «краба». Разве что большая группа идет.

   И прибавил завистливо:

   — Эх, повезло. Тебе сплошь иллюзии подсовывали, легко отделался! Такой доброй Чаша бывает нечасто. — И прибавил чуть осуждающе: — Только смотри, не больно-то расслабляйся. А то подумаешь — мол, ерунда какая, легко пройду…

   — Ты жив! — кинулась ему на шею Риша, когда остальные расступились, любопытство удовлетворив. Прямо так и кинулась, обняла. Дрожит вся. Неловко стало — при всех, будто жена мужа из боя встречает. А было-то… ну, в целом, не так уж страшно. Зря пугали.

   — Ладно тебе, — сказал грубовато, и отстранился. Но подмигнул Рише — порядок!

   Жить тут оказалось вполне себе можно. Распорядок нехитрый — в общем, какого хочешь, такого и придерживаешься, но за долгое время выработался определенный. Альхели быстро подстроился. Подъем примерно в одно время, душ, еда, потом болтовня разная, потом тренажеры. Ну, так и летит время до вечера. Раз в сутки можно было поболтать со служителями, которые еду привозили — спускались разные, то разговорчивые, то не очень. Три дня прошло — особо скучать не приходилось.

   Вполне себе приятным житье оказалось.

   Только Мирах распоряжался Ришей, как собственностью — нет, он не гонял ее на «подай-принеси», но постоянно подчеркивал — это моё. Притягивал к себе, когда вздумается, да еще фразочки выдавал, вроде «поучись у Миры, она-то умеет»… понятно, о чем. Девчонка молчала, и глаза ее каждый раз наливались слезами — она отворачивалась, и порой даже улыбаться пыталась, глядя при этом в пол.

   Альхели видел, что происходит, но изнывал от бессилья. Рядом постоянно пасся кто-то здоровый… Альхели пока не мог драться с ними. Но, в очередной раз увидев поспешно идущую сторонкой Ришу, кинулся к ней:

   — Ты плакала?

   — Нет, — поспешно сказала она, отводя красные глаза.

   — Ты… эта сволочь… ты же лучше всех! — не выдержал он, и рванулся напрямую к Мираху, который только что вышел из своего «логова» и стоял, щурясь на солнце, словно голодный кот.

   — …!!! — выкрикнул Альхели, набрасываясь на него. Мирах видел, как тот несется, но то ли не ожидал, что новичок посмеет в самом деле напасть, то ли реакция его после полученного удовольствия была замедленной. Альхели кулаком въехал ему в лицо, разбив бровь. Больше ни одного его удара не достигло цели — а сам он вскорости валялся под ногами сразу нескольких, и все еще пытался подняться, готовый убить любого — если сумеет. Подростки накинулись на него, как голодные звереныши на добычу, и Альхели, пытаясь из подступающей черноты достать хоть кого-то, слышал крик Мираха, который разгонял не в меру ретивых помощников.

   «Я все равно тебя пришибу», — подумал Альхели, и провалился в ничто.