Почему бы ей не жить беспечно, как раньше, когда она согласилась выйти за него, еще не тронутая чувством более глубоким, чем смущение и неопытный трепет желания? Она бы сразу отказалась от головокружительной эйфории их ночей, если бы только могла освободиться и от этого.
Неправда. Ферн заплакала еще горше, от злости на себя, от раздражения на весь безумный мир. Привязанность, которая внесла в ее жизнь новый вид удовольствия, делала ее также уязвимой для новых печалей.
«Мой ангел». Ненавистные слова. Говорит, он изменился, стал другим человеком. А продолжает говорить «мой ангел».
Тогда насколько изменилась она сама? У нее было ощущение, словно за минувшие несколько дней с ее глаз спала пелена. Но ребенок, слепой от рождения, не знает, что такое дневной свет, как же она могла знать, что увидела?
Способен ли мужчина за пять дней изменить привычки всей жизни? Она чувствовала себя другим человеком и все же не умела выращивать цыплят или причесывать свои волосы. Наверное, изменения, какими бы подлинными они ни были, требуют времени, чтобы стать действенными.
«Мой ангел, мой ангел», ненавистный «мой ангел». Возможно, она не скажет ему, какую боль причиняют ей эти слова. Она говорила правду насчет его планируемой неверности… (Кто этот А.? Александр, Альберт, Артур?..)
Почему? Этот вопрос связал в один узел всю ее боль и гнев. Почему она, почему Колин, почему его любовница, почему все это? Почему она никак не решит, ненавидеть или простить его, и покончить с этим? Почему не может принять решение насчет себя и своей слабости… как вьющаяся роза, всегда говорила ее мать. Но когда шпалера гнется, роза увядает, а ей не хочется беспомощно увядать от поступков другого.
Но имеет ли она право на обиду, имеет ли привилегию кого-то прощать? Неделю назад она ничего о браке не знала, даже не понимала, что означает неверность, и еще меньшее представление имела о том, может ли выбрать преданного мужа.
А побочный ребенок? Что ей с ним делать? Колин оставил решение за ней, только что это: проявление заботы, трусость или полное безразличие?
Ферн знала, что хорошая жена – безупречная жена – с распростертыми объятиями приняла бы ребенка в своем доме и относилась бы к нему как к собственному. Но она не такая жена. Она непослушная, эгоистичная, не будет ли ей при виде этого ребенка горько за него и за своего мужа. И что еще ужаснее, всем станет известно, что ребенок – незаконнорожденный Редклифф, и начнутся пересуды, чей он: Колина, Питера или Александра. Даже она знала, что имеют в виду, называя ребенка «бедным родственником».
А дети не отвечают за грехи отцов, ребенок заслуживает того, чтобы иметь дом, где он будет любим. Она просто не уверена, способна ли на это, сможет ли смириться с прошлыми грехами своего мужа.
И все же… насколько это может быть ужасным? Ферн судорожно вздохнула. Это ведь не ребенок Джейн Рестон, которого ей будут выставлять напоказ, чтобы пристыдить за ее недостатки или неверность ее мужа. Эта мысль подействовала на Ферн отрезвляюще, заставив понять всю неуместность сравнения.
Муж Шарлотты Редклифф заводил позорные связи после женитьбы, чтобы унизить супругу. А Колин… даже тот, за которого она сначала вышла, не был ни злобным, ни порочным, только отсутствующим. Скорее безразличным, чем недобрым. Теперь он изменился. Но значит ли это, что Колин опять не собьется с пути? Ответа пока не было, она еще не так хорошо его знала и сомневалась, знает ли он себя. Однако в том, что Колин не сделает ничего такого, чтобы ее обидеть, Ферн была уверена. Он человек не мстительный. Уже хорошо. Но достаточно ли этого? Могла ли она верить ему – верить им, – что они оба сумеют договориться, не уничтожая другу друга?
Ферн решительно достала из кармана письма, которые могли содержать мрачнейшие тайны несчастного брака. Пачка оказалась тоньше и легче, чем первая, голубая лента распалась, едва она потянула за нее, и письма высыпались на юбку. Пока она собирала их, ее взгляд остановился на слове, написанном крупными буквами: ПРАВДА.
Сунув остальные письма в карман, Ферн взяла это, развернула хрупкий пергамент и, все еще шмыгая носом после рыданий, начала читать.
«…потому что я хорошо знаю Правду о случившемся в ночь, когда умер твой предок – пока я не называю его «твой pater», зная это, – и о событиях, которые случились после. Ты должен знать тоже теперь, когда наследник твоей кузины встретил свой безвременный конец и ты в одном шаге от баронского титула. Потому эта тайна больше твоя, чем моя, скрой ее в твоем сердце и в сердце твоего сына, и в сердце сына твоего сына навсегда.
Была уже ночь, когда я услышала, что мастер Редклифф открыл дверь своей комнаты, прямо под моей, и я, желая иметь тайную беседу с сэром Томасом, тихо спустилась в надежде быть тенью Редклиффа, чтобы меня не обнаружили в самый важный момент разговора с нашим гостем. Мастер Редклифф остановился, по своему обыкновению, на верхней площадке, чтобы разразиться отвратительными проклятиями в адрес моей дорогой сестры через закрытую дверь, и я остановилась тоже. Он начал спускаться по лестнице, и я чуть не последовала за ним, когда дверь в его комнаты открылась снова и оттуда вышла какая-то призрачная фигура с мертвенно-бледным лицом.
Прежде чем я могла решить, вернуться ли или окликнуть ее, она скользнула по лестнице за мастером Редклиффом так сверхъестественно, что моя кровь похолодела. Я неотступно следовала за ними, и в тот момент, когда увидела мастера Редклиффа, призрачная фигура подняла руку – и столкнула его с лестницы! Он заревел как бык, и на миг я подумала, что он устоял, и хотела бежать от его неминуемой ярости, но он пошатнулся и упал – головой вниз, на пол, и его мозги разлетелись по каменным плитам. Я охнула, фигура обернулась, и я увидела, что это моя сестра. Не Шарлотта. Это была Летиция, которая проскользнула из своей внутренней спальни через его комнату вслед за ним, чтобы убить. Она была в одной рубашке, с растрепанными волосами, в такой одежде я могла увидеть выпуклость ее живота.
– Он бы убил меня.
Это было все, что она сказала. И я держала язык за зубами, потому что знала: это была правда. Он убил бы всех нас троих, только бы не видеть, что не его ребенок унаследует Рексмер, а еще потому, я знала это, что с этим ребенком от конюха Летиция не помешает моему намерению выйти за сэра Томаса. Через неделю я уехала, а четыре месяца спустя ты появился на свет, был отдан Шарлотте и крещен под именем Редклифф.
Ты не Редклифф, дорогой мой Джон. Ты отродье распущенной женщины и конюха, зачатый в грязи амбара, и Рестоны забудут об этом не раньше, чем я. Хотя я твой друг и родственница, готовая защитить…»
– Что вы читаете?
Грубый вопрос отрезал ядовитые слова Элизабет Горсинг.
Подняв голову, Ферн застыла от ужаса при виде Джозефа Рестона, стоящего в дверном проеме. Он с подозрением смотрел на нее. Поглощенная чтением, она даже не заметила, что его фигура перекрыла свет из кухни, но теперь осознала, насколько он огромен.
– Я читаю письмо от моей сестры.
Ферн хладнокровно сложила письмо и сунула его в карман, хотя сердце у нее готово было выскочить из груди. Теперь она знала тайну этих бумаг. Второй Джон был ненастоящим Редклиффом, так что притязания его наследников на титул незаконны. Притязания Колина на титул незаконны. Это был обман, продолжавшийся два с половиной века.
И это ее шанс вернуться к Колину, если она захочет. Она могла отдать Джозефу Рестону эти письма, и с их помощью его семья и дальше, по традиции, вымогала бы деньги у Редклиффов. Могла оставить их себе, анонимно огласить или передать судье. Хотя за давностью лет титул вряд ли находится в опасности, но это заставит Колина испугаться в оплату за ту боль, которую он, пусть и неумышленно, причинил ей.
Но Ферн не хотела видеть его лишенным наследства, она вдруг поняла это с уверенностью, которую редко чувствовала, с тех пор как вышла замуж. Несмотря на собственные страдания, она не хотела причинять ему боль, как это сделал он. Если Колин пострадает, ей станет еще больнее.
