— Весьма-весьма приятно, мадемуазель, — тянул свое инспектор. — Чувствуйте себя свободной в признаниях, даже самых тяжелых. У нас есть опыт, поверьте. У вас станет удивительно легко на душе…

Фыркнув, Афродита вытащила из кармана и положила перед инспектором конверт — из тех, что были обнаружены в папке деловой переписки ЕДМ.

— Что мне с этим делать? — он старался сдержать недовольство, так как на днях, на лекции полицейского психолога, слышал, что преступника, желающего повиниться, не следует туркать.

— Так что же мне с этим делать? — спросил он снова и почти ласково.

— Читать.

Гельмут Баллер опять вспомнил про психологию и решил доставить мадемуазель удовольствие. Вынимая бумагу из конверта, он, однако, заметил:

— Хочу думать, дитя мое, что здесь не содержится насмешки над э-э…

— Да что вы, напротив, я хочу помочь раскрыть убийство.

— Так начинайте же!

— А я уже начала, инспектор. Мы не сдвинемся с места, пока вы не прочтете это письмо.

Оберинспектор глубоко вздохнул:

— Ну, так и быть. Хотя не могу понять, какая связь у делового письма с убийствами. Здесь баронесса, ваша тетя, от имени правления Европейского движения за монархию благодарит за добровольное ассигнование 10 000 марок. Гм, кого? Правление кефирного объединения. Баронесса обещает также, что просьба об использовании на кефирных наклейках дворянского герба будет как можно быстрее рассмотрена. Это все. Совершенно нормальное письмо.

— Взгляните на дату.

— 1 июня 19… года, — прочитал Баллер.

— Теперь смотрите, кто подписал письмо и чьей рукой написан адрес на конверте.

Оберинспектор, словно загипнотизированный, уставился на бумагу, затем уронил ее на стол.

— Но это же мистика! — воскликнул он.

— Отчего же. Все вполне осязаемо, — сказала Афродита. — Адрес заполнен баронессой. Она как обычно вместо полного имени и титула поставила сокращенное МФГБ. И в письме стоит ее подпись. И все собственноручно, не так ли?

— Но это же чушь! — забыл про психологию инспектор. — Первого июня баронесса была уже на том свете. Я же сам ее видел. То есть я ее тут видел. Никаких сомнений.

— Все правильно, — сказала Афродита. — Баронесса была убита в ночь с 29 на 30 мая. А первого июня она пишет письмо.

— Если это не подделка.

— Оно подлинное. Достаточно позвонить в кефирное правление, в Карлсруе. Что я, между прочим, уже сделала, инспектор. Письмо поступило туда утром третьего июня. И с подписью баронессы. Это вы легко установите.

— Что я и сделаю, — инспектор вручил письмо Шмидхену и приказал проверить.

Афродита улыбалась. Она была довольна началом.

— Итак, мы все это уточним. А пока хотелось бы знать, как это письмо попало к вам?

— Нашла, — соврала Афродита совершенно спокойно.

— Расскажите это своему скорпиону.

— Ну, возможно, я не совсем точно выразилась. Но вы помните поминальный ужин по баронессе?

— Еще бы, четвертое убийство.

— Совершенно верно, — на секунду Афродита как бы скорбя прикрыла ладонью глаза. — Бедняга граф фон Хазенталь. Вы, инспектор, легко можете представить себе суматоху, какую вызвала его смерть. Тут-то он и потерял письмо.

— Кто?

— Виконт де Бассакур, разумеется. Я же сидела рядом с ним.

— И вы его припрятали?

— А что мне было делать, скажите на милость? Виконт поспешил на помощь графу. Что мне было делать с письмом, спрошу я вас?

— Ну, вернуть виконту.

— Да, но меня же похитили, — выпалила Афродита и с удовольствием увидела, как у Гельмута Баллера отвалилась нижняя челюсть.

В течение последующих пятнадцати минут челюсть продолжала периодически отваливаться, пока Афродита не выложила все, что было, по ее мнению, необходимо выкладывать. Умолчала о мощном шантажном промысле баронессы, резонно полагая, что инспектор, живой человек, не вынесет всего этого зараз. Тут, пожалуй, нужна разумная дозировка. Напротив, она старалась выразительнее оттенить роль виконта де Бассакура, который, как она утверждала, был инициатором ее похищения. Но чтобы шантаж не оторвался все же от тетушки, Афродита довольно правдиво сообщила о мотивах злополучного похищения. Оберинспектора так поразило услышанное, что он еле кивнул в ответ на рапорт вернувшегося Шмидхена. Он растерянно бормотал:

— Похищение… шантаж… я надеюсь… в ваших интересах… вы все сможете доказать?

— Не знаю, — пожала плечами Афродита. — Все зависит от того, заговорит ли Валентин Кальбе. Думаю, что предпочтет молчать. Кому захочется обвинять самого себя.

— В таком случае история с похищением не стоит ломаного гроша. Может быть, она вообще придумана?

— Я лишь отвечала на вопрос, почему я не вернула виконту письмо, инспектор.

— Да, да, письмо, — Баллер хлопнул себя по лбу. — Не знаю, что и думать…

— Да все просто, — сказала Афродита, — одно из двух: баронесса первого июня была жива…

— Чепуха! — перебил Баллер. — Я твердо знаю, что она была мертва, я вообще хорошо знаю, кто мертвый, а кто живой.

— …или кто-то подделал ее подпись.

— Вот это, пожалуй, скорее, — задумался инспектор.

— В таком случае, — поспешила Афродита, — кому понадобилась подделка? Кто в курсе всех дел секретариата правления ЕДМ и в состоянии провернуть такую фальшивку?

Афродита поправила очки, разглядывая инспектора. А у того от напряжения вздулись вены на висках. Наконец он промямлил:

— Гм… да-с… собственно говоря, все идет к виконту де Бассакуру… хотя трудно представить…

— Да, да, конечно, просто невообразимо. Но мне кажется, инспектор, вы попали в точку. Прямо невероятно, как вы сразу догадались! Вот где чувствуется опыт. Нет, ну прямо невероятно, как вы сразу схватили суть…

— Я что-то не пойму. О чем вы, собственно?

— О вас, разумеется, — Афродита почувствовала, что немного перехватила. — Разве не вы сейчас указали на виконта? И ведь это же абсолютно верно.

— Вы находите? — инспектор был явно польщен.

— Ну конечно же. У кого было найдено письмо? Кто лучше других знал положение в секретариате правления после смерти баронессы и Гиммельройта? Кто сейчас ведет дела? На все вопросы один ответ: виконт де Бассакур.

— Все это так, но я не вижу мотивов для подделки. Что за интерес мог быть у виконта в этом мошенничестве?

— Вы забываете, инспектор, что значительная доля из пожертвований поступала в личное распоряжение баронессы. И иногда речь шла о весьма и весьма значительных суммах. Разве это не заманчиво?

— …Пожалуй.

— И если вы мне позволите… Мне кажется, что у виконта были причины и для устранения баронессы и ее секретаря. Таким путем он мог присвоить все пожертвования, что поступали к баронессе и в это диковинное Движение.

Баллер энергично замотал головой:

— Это уж слишком, мадемуазель. Виконт Бассакур и убийство! Совершенно исключено. Конечно, и его могли затронуть кое-какие искушения… в конце концов, это встречается повсеместно. Но убийство?! Да как вы смеете думать!

— О, представьте себе, я не единственная, кто так думает. Вам бы следовало послушать его братьев и сестер по сословию.

— Нельзя ли точнее?

— Можно, инспектор. Видите ли, помянутые особы убеждены, что смерть Трутца фон Гофманзау — дело рук виконта. И у них есть для того чрезвычайно веские основания.

И она изложила мнение членов правления о виконте. Но опять ничего не сказала о большом шантаже, словно предчувствовала, что это еще окупится. Подробно рассказала о том, что сообщил Валентин Кальбе насчет телефонного разговора своего хозяина с виконтом и о том, где и как они должны были встретиться. Еще добавила, что не видит причин, почему бы Кальбе отказался от показаний по этому поводу. Может быть, придется настойчиво попросить господ дворян, чтобы они разрешили ему это сделать. А это препятствие вполне преодолимо. Заключительные фразы, как ей показалось, инспектор принял с удовлетворением, ведь появилась возможность заполучить серьезные показания, не задевая при этом самолюбия высокородных господ.