Едва Роман переступил порог заведения, к нему стремглав кинулся маленький лысый человечек — администратор ресторана. Он словно колобок (Роман так и называл его про себя Колобком) прокатился по залу, ловко огибая столики, и раскрыв объятия, приблизился к Кислому.
— Григорий Данилович! (Кислый пятый год жил во Владивостоке с документами на имя Григория Даниловича Резникова) Рад, очень рад Вас видеть! Вы к нам перекусить? Или…
— Или, — согласился с администратором Роман. — У меня здесь назначена встреча со старым приятелем. Нужно, знаете ли, обсудить кое-какие дела… Главное, чтобы нам никто не мешал!
— Отдельный кабинет всегда в вашем распоряжении! — подобострастно улыбнулся Колобок, он считал Романа большой партийной шишкой, а Кислый не собирался его переубеждать. — Так кушать совсем ничего не будете?
— Возможно, сначала слегка перекусим, — не стал расстраивать Колобка Роман. — Холодные закуски можете принести, а там посмотрим, как масть пойдет.
— Пить что будете? Вино? Коньяк? Есть прекрасный коньяк, мне по большому блату привезли из Японии…
— Нет, не надо! Поставьте графинчик хорошей холодной водки.
— Будет сделано в лучшем виде! — прогнулся администратор. — Пойдемте, я провожу Вас!
— Может, и меня с собой возьмете? — раздался позади хриплый голос.
Кислый резко обернулся:
— Кадуцей…
— Не хочешь обнять старого кореша? — усмехнувшись, предложил Прохор. — Я ить, как-никак, тебе когда-то жизнь спас…
Роман стоял и хлопал глазами, не зная как вести себя в этой ситуации.
— А ведь он боится, — понял Кадуцей, и чтоб разрядить обстановку дружески хлопнул Кислого по плечу. — Не тормози, братан! Пойдем, треснем водочки и закусим её икоркой, — он подмигнул администратору, — а то я чегой-то с дороги проголодался!
— А ведь ты не изменился, Кислый! — после того как они выпили по рюмке, сказал Прохор. — Старуха больше не доставала?
Роман отрицательно мотнул головой и разлил по второй.
— Вижу её время от времени, — признался он, — если умирает кто-то рядом. Но на меня она не обращает внимания, словно бы я и не существую… Ты её знатно напугал тогда…
— А мне она с той поры вообще не попадается, — признался Прохор, поднимая стопку.
Кислый обратил внимание, что руки Кадуцея чисты — все наколки исчезли чудесным образом.
— Как вывел? — полюбопытствовал Кислый. — Я-то руки не колол — чтобы не смущать лохов…
— Правильно сделал, — одобрил Прохор. — Чтобы определяться, хватает и других мест. А свои я не сводил — просто ты их не видишь, и все!
— Это как? — не понял Роман.
— А вот так…
На руках Посоха стали медленно проявляться наколотые перстни и рисунки. И Роман решился.
— Ты не человек! — сказал он, твердо глядя в глаза Прохору. — Кто ты на самом деле? Бог? Дьявол? Инопланетянин?
Прохор улыбнулся:
— Давай выпьем!
Они выпили, и Кадуцей продолжил:
— Сейчас я уже и сам не знаю — кто я! Когда-то был человеком… Старуха, кстати, считает меня богом… Помнишь, как она тогда сказала: Проводник. Проводник — это Гермес, он провожал души умерших в ад! А я не знаю… А ты сам знаешь кто ты?
— Я то? Знаю! Я — человек!
— Ага, — скептически протянул Прохор. — Ты, кстати, какого годика будешь?
— С пятидесятого, — вздохнул Кислый.
— Тыща восемьсот? — уточнил Прохор.
— Тыща восемьсот пятидесятого годика от рождества Христова, — словно на плацу отрапортовал Роман.
— Хех, а ты ведь меня на восемь годков старше! — расхохотался Прохор. — Теперь понятно, чего ты так развздыхался… Ты ж старый пердун! Весь пол уже песком засыпал… А если серьезно, — вдруг помрачнел Прохор, — скажи мне как на духу: ты не устал от такой жизни?
— Нет, — честно признался Роман. — Я еще сотню годов, как нефиг делать…
— А я вот устал… Нет, ты не подумай, я умирать тоже не хочу! Но… как бы тебе объяснить… я живу, словно по принуждению, как будто под диктовку… Ты думаешь, я по собственному желанию стал воровским авторитетом? Хрен-то там! Это все посох мертвого бога…
— Это та штука, которая поставила старуху на колени?
— Да, из-за нее Смерть приняла меня за Гермеса. Только одного не могу понять, по всем легендам кадуцей не должен зацикливаться на криминальных функциях… Я пытался разобраться, но безуспешно… Я устал…
— А ты не пробовал от него избавиться?
— Пробовал! И неоднократно! От него невозможно избавиться! Невозможно передать кому-нибудь… Это тяжелая ноша! Не по мне… Есть у меня небольшая надежда… для этого мне нужно выехать из Союза. Поможешь?
— Ты для этого меня искал?
— Да! Так поможешь? Больше мне от тебя ничего не нужно!
— Конечно! — с облегчением произнес Роман. — Я ведь боялся этой встречи… Думал…
— Давай лучше выпьем! — предложил Прохор. — Может быть, мы с тобой больше никогда и не свидимся!
— Ты, Кадуцей, брось хандрить! За кордоном оттянешься — полегчает! У меня ведь тоже срывы были… Когда жить не хотелось. Ничего, выкарабкался! Может тебя с лепилой знатным свести? Мозги знатно прочищает…
— Не, благодарствую, Кислый, я как-нибудь сам справлюсь!
Они выпили. Роман, смачно похрустывая соленым огурчиком, продолжил разговор:
— Ты как оклемаешься — найди меня! Лаве есть?
— Скопил, слава богу… хватит.
— А с документами как? Ксивы чистые? Чтобы в загранку уйти… Ты пойми, мне просто нужных людей подставлять не охота — ты оттуда возвращаться не собираешься?
— В ближайшее время — нет. Если есть подхват, выправи и бумажки. Мои — полная лажа!
— Подхват есть, только придется подождать, — сказал Роман.
— Время есть, подожду, — согласился Прохор, — а заодно подлечу подточенное кичей здоровье!
— Так ты у хозяина парился? — удивился Роман. — А я после того памятного случая ни разу…
— Молодец! — похвалил Кислого Прохор. — У меня так не получается! Всегда попадаюсь на какой-нибудь пакости! Как Шура Балаганов, что тырит кошелек, имея тысячи в кармане…
— Издержки пользования кадуцеем? — догадался Роман.
— Точно!
— Значит так, вернемся к нашим баранам, — продолжил Роман, — выехать за рубеж можно двумя способами: по турпутевке, либо членом команды на каком-нибудь пароходе, с заходом. Второй вариант предпочтительнее: команда большая — меньше внимания…
— Хорошо, — согласился Прохор, — матросом, так матросом! Оформляй бумажки! Эх, по морям, по волнам… Наливай!
* * *
Море не на шутку разбушевалось. Матрос Георгий Петухов лежал на шконке и страдал от морской болезни. Прохор долго ругался, когда прочитал в документах, выправленных Романом свою новую фамилию.
— Петухов?! — недовольно воскликнул Дубов. — Да ты обалдел! С такой фамилией под нарами самое место! Я же законник, а ты меня так опускаешь!
— Да какая тебе нахрен разница? С парохода сойдешь и ксивы выбросишь! Ну, нету пока других! А к этим бумажкам никто не придерется! Если согласен, я визу пробивать буду! Если нет — жди, я не волшебник!
— А, черт с ним! Петухов, так Петухов! Но все равно, чувство такое, словно обосрали!
— Да крепко в тебе понятия засели… Ты, Прохор, избавляйся от них, иначе, в натуре, трудно тебе дальше будет! — посоветовал Кислый.
— Так вся моя жизнь — сплошные понятия! Если посчитать, сколько я на каторге времени убил… Жуть берет! Иные столько не живут.
Через неделю Петухов получил визу (Роман сделал для старого приятеля невозможное — обычно визирование занимало несколько месяцев) и, имея на кармане корочки матроса, погрузился на БМРТ «Комсомолец Приморья», направляющийся в Сингапур для ремонта.
«Комсомольца» нещадно бросало из стороны в сторону, шпангоуты трещали от нагрузки, и Прохору казалось, что судно вот-вот развалиться на куски. А выжить в этом мокром аду не выйдет, будь ты хоть трижды бессмертным. К горлу подкатил ком, и Дубова вывернуло наизнанку.
— Че, студент, плохо? — поинтересовался сосед Прохора по каюте — моторист Митрич.
