Современный европейский самообраз, создаваемый "деконструкцией" и "симулякрами", подобно фейерверку, ослепляет и оглушает своей... пустотой. Он лукаво ускользает от самого себя, не способен себя принять, потому что его внутренний предел есть смертельное жало мыслительной тавтологии, за которой следует взрыв насилия и обращение духа в прах, однажды уже пережитые европейцами в форме тоталитаризма и до смерти их напугавшие. Одним словом, европейский мир уже не в состоянии обосновать принципы гуманитарной мысли, к которой он традиционно апеллирует.

В своей экспансии католическо-протестантско-светская Европа всё больше замыкается в себе. Риски потери равновесия между её самоотрицанием и самоопределением всё растут. Встреча с балканскими странами, прежде всего Сербией и Албанией, станет для неё моментом истины. И пока невозможно предвидеть, чем она обернётся для Евросоюза.

СЕРБИЯ

Не могу отделаться от впечатления, что, по крайней мере, в случае с Сербией в панславизме заключено гораздо больше истины, чем принято думать сегодня. Сербия, конечно, не Россия. Достаточно напомнить, что произошедшие почти одновременно битвы на Куликовом и Косовом поле предопределили прямо противоположные векторы их истории. Тем не менее структурно и типологически сербское и русское самосознание поразительно сходны. Есть параллели принципиальные. Первая сербская династия Немановичей, создавшая средневековую Сербскую империю, пришла с католичес- кого Запада.

(Династия Неманича. Неправда, что она пришла с католического Запада. Это была местная знать. Это правда, что Стефан Неманя, который родился в Подгорице, крещён по католическому обряду, но это потому, что тогда на данной территории не было православных священиков. Потом его крестили и по православному обряду. Он имел титул великого жупана. Правда и что его сын Стефан Неманич стал королём, получив корону от папы, но он всё же был православным и это был стратегический жест.) Возвышение было оборвано многовековым турецким игом и натиском католической Австро-Венгрии с севера. Очень похоже на русскую историю, в которой русская Земля, как женственное начало, уступает себя западническому Царству, облекаясь в косвенные, превращённые формы идентичности. Если власть в России становится "демонстрацией инаковости" (Р.Вортман), то земля русская оправдывается её небесным прообразом – Святой Русью.

В Сербии, как и в России, народный дух ищет себя в чём-то ином и чужом себе, по сей день мечется между западничеством и почвенничеством. Национальная идея остаётся больше мечтой, чем реальной мобилизующей силой. В отличие от русских сербы не объеди- няют под своей эгидой народы, но как бы буквально воспроизводят логику самоотчуждения, выделяя из себя всё более отдаляющиеся от них этносы: хорватов, босняков, македонцев, теперь уже и черногорцев... В любом случае история Сербии, как и история России, – неразрешимая драма. И главная пружина её драматизма кроется в сопряжении славы (всё-таки самый могущественный народ на Балканах) и смирения, заданного уже родовым моментом сербской истории. Этот присущий в особенности православным народам инстинкт смирения – не столько биологический, сколько именно нравственный – подарил нам расцвет Православия в поздний период монгольского ига. Он позволил сербам выжить под турками, помогает им выживать и сегодня, в пору смятения и разброда.

Краеугольный миф сербской истории – легенда о царе Лазаре, которому накануне битвы на Косовом поле Богоматерь прислала послание с вопросом: "Какое царство ты хочешь: небесное или земное?" И Лазарь выбрал небесное, ибо оно вечно, а всё земное эфемерно. Оставим сентиментальность. Настоящую безопасность и победу (именно: спасение) только и дарит икономия смирения, воспитывающая необыкновенную чувствительность духа, способность в благодатном покаянии заглянуть в самый исток опыта (разве не сказано: "Царствие Божие – внутри вас") и, следовательно, способность упреждать события. Это умение нельзя добыть расчётом и рассуждением. Но оно доступна наказанному за гордыню и прошедшему путь искупления.

Западноевропейцы обычно видят в православной цивилизации образ архаического "подполья души" и высокомерно отворачиваются от него. Но разве не очевидно, что православный мир обладает своим опытом духовного роста и в целом устроен сложнее и тоньше западного миросозерцания? Что славяне лучше понимают "просвещённую Европу", чем та – славян, и, не находя понимания на Западе, начинают перед ним "валять Ваньку"? Европейцы украдкой посмеиваются, но в действительности кто над кем здесь смеётся?

АЛБАНИЯ

Албанцы – уникальный в своём роде народ и национализм его уникальный, апеллирующий к доисторическому прошлому, к мифической "памяти незапамятного" без привязки к мифологической или даже бытовой традиции. Да и как привязать, если албанцы глубоко разделены и по конфессинальному признаку, и по языку, и по культурному укладу, а письменные памятники до 16 века отсутствуют? Но такая позиция имеет для албанцев и большие удобства: можно объявить своей территорией хоть все Балканы, не обращая внимания на собственную разобщённость. Все культурные памятники Косово, согласно убеждению не только албанских обывателей, но и албанской Академии наук, – тоже от албанцев, а если что среди них и разрушено, то исключительно из-за военных действий или самими сербами. Горячка мифотворчества с чистого листа не даёт албанцам сомневаться в своей правоте. Ещё ни один из них не был замечен в такой слабости. И теперь Гаагский трибунал оправдывает албанских военных преступников только по причине отсутствия свидетелей обвинения: среди албанцев таковых не сыщешь, а сербы мертвы (нет, конеч- но же, не все, есть свидетели; но самое важное то, что сами албанцы не смеют давать показания против своих, хотя знают, что были преступления). Национализм забытой-выдуманной старины удобно сочетается с амнезией постмодернистской повседневности, а то и другое – с желанием прилепиться к какой-нибудь имперской машине. Любовь к Османам ещё можно объяснить религиозным фактором. Труднее понять, почему в годы Второй Мировой албанские националисты прославляли глобальные устремления итальянских фашистов (оккупировавших тогда Албанию), а в наши дни готовы "идеологически разоружиться" перед американским и еэсовским империализмом. Тактическая уловка или свойство натуры? Скорее, искреннее преклонение перед силой, подсознательная (а может, и сознательная) завороженность насилием, ведь насилие – единственный способ разрешить врождённую национализму проблему дистопии, разлада между прошлым и настоящим, а равным образом неминуемого присутствия в себе "другого".

Повадки албанских националистов имеют, конечно, свои социальные причины. Албанская цивилизация вообще выросла, главным образом, из уклада воинов-горцев, и традиции мужских союзов, прославляющие личную доблесть и безусловное повиновение старшим, играют в ней определяющую роль. Между прочим, знаменитая итальянская мафия на Сицилии во многом обязана своим происхождением албанским переселенцам. Такая цивилизация, где ценится не рефлексия, а смелое до беззакония действие, прививает вкус к технической эффективности (сами технические средства, конечно, заимствуются извне) и обладает колоссальным потенциалом к экспансии, причём в виде, говоря современным языком, замкнутых "сетевых сообществ". Албанская диаспора – одна из самых обширных и влиятельных в мире.