В простонародной лексике огромное место сейчас занимает карточный лексикон: "Черви, бубни, вини, а для меня кресты" (А.Розенбаум); расшифруйте, о чём, к примеру, речь в другой песне: "Владимирский централ, ветер северный, пускай я банковал жизнь размеренно, но не очко порою губит, а к одиннадцати туз" (М.Круг). Приведён не частный случай, популярность этой песни неслыханная, ее можно сделать гимном современной криминализированной России.
Немного отвлекусь, и скажу, что сам задор этой песни мне не понятен, как и многим русским людям, предки которых прошли сталинские лагеря, и не по песням знают, что это за место такое – Владимирский централ.
Часто употребляемое слово "пацан" тоже из блатного жаргона, а с ним шалава, лярва, путана, встречаются даже гораздо чаще, чем блядь, шлюха, поскольку последние потеряли свою экспрессию, а первые являются "лингвоэпистемами" блатной романтики, т.е. теми самыми словами, которые из песни не выкинешь. Картёжный лексикон сродни ноздрёвскому "загнул паралипе – и отыгрался". Помните "ноздрёвскую подмену" у Булгакова из "Записок на манжетах", когда на юбилей Пушкина вместо поэта на плакате изобразили Ноздрёва. Можно спорить, что заядлыми игроками были и Пушкин, и Достоевский, и Некрасов, но ведь играли они не скрестив ноги на нарах, здесь же мы наблюдаем смешение фени с игровой лексикой.
Кто ходит в героях? В последнее время приобрел героический ореол образ Чичикова, того самого, Павла Ивановича, дельца. Аферист, не сделавший никому ничего дурного, наживающийся только лишь на недостатках системы налогообложения. Просто святоша, да нет, – человек как человек, как ты да я. Хотя в некоторых странах манипуляции с налогами считаются самым тяжким преступлением против общества. Современные литературные союзы мечтают об услугах подобных чичиковых, и даже делают их своими секретарями, ведь нищете писательской расплатиться с дельцами нечем – отдают бартером, почётным званием, славой, литературной премией. И не беда, что дельца никто писателем не считает. На худой конец, если делец начнет смущаться, совершенно по-чичиковски, можно легко убедить его, что он так-таки писатель. Убежден, и Чичикова легко можно было бы убедить в этом же. Если бы за это дело принялся ради смеха Гоголь, он бы его убедил.
Но современные Союзы не шутят, тут дело жизни и смерти, поэтому готовы реконструировать даже систему художественных ценностей, и незазорно и притвориться перед всеми обманутым из простодушия, якобы вот опять пострадал из-за своих же положительных качеств, а заглянуть в эти качества – пропасть, мерцающая паучьими глазами.
Неплохо устроились авторитеты, писатели в законе, они "крышуют" разных "бакланов", и кто не платит, лишается бизнеса, либо вовсе такового не приобретает. Один известный критик, по "погонялу" "Морж", берёт триста долларов за страничку-предисловие к книге. Брал деньги для раскрутки даже один такой авторитет, умерший семь лет назад в Германии, с мнением которого потомки и через двести лет будут считаться, и ломать голову над "фуфловой" поэтикой какого-нибудь Тютькина, а в итоге делать выводы, что такое г… было модно в то время, а читатели были слабоумны, правда, брезгливо затаив в себе мысль, что великий критик и мыслитель все-таки соврал, поскольку безупречный вкус его известен. Не надо надеяться на то, что у потомков станет меньше вкуса, чем у нас, а ключевая литература будет развиваться по законам красоты, чего бы там ни было. Если ещё интересно, то устное упоминание писательского имени в публичном выступлении тоже не бесплатно, тем более, если на телевидении.
Не подумайте, Бога ради, что кого-то "прессую", тем более, что "не очко порою губит, а к одиннадцати туз". Но кого винить в том, что сейчас происходит в литературе. Литература обуржуазивается, как и было задумано, и криминализируется, о чем я говорил очень давно в статье "О буржуазности нашей литературы". Теперь созрела во всей красе. Но в статье десятилетней давности у меня ещё присутствовала наивная надежда, что писатели старой закалки одолеют мутные волны. Куда там, всё оказалось гораздо хуже.
Мне кажется, что для того, чтобы изменить всю сложнейшую структуру общества, её разрушить, совсем не надо быть Даллесом или Пачеа, или сионским мудрецом, достаточно во главе угла поставить "деньги" – пойдёт цепная реакция спрос – предложение – рынок – конкуренция – криминал – разрушение ценностей – упрощение ценностей. Всё человечество идёт по пути зла и добра, утешения и учительства. Цивилизация противоположна культуре. Католическая церковь – христианской; демократия – монархии; глобализм, т.е. унификация, всеобщее упрощение, – национальной политике; толерантность, политкорректность – совести, внутреннему конфликту; массовая литература – высокой литературе; пресса массовая – прессе качественной; фаст фуд – национальной кухне.
Цивилизация требует упрощения. Какая самая цивилизованная страна? Вот ее портрет: католическая (Папа Римский разрешил браки между гомосексуалистами и освещает "кока-колу"); главное в системе ценностей – политкорректность, однако, разбомбят любую страну за идеи глобализма и демократии; литература преимущественно массовая, пресса – жёлтая, страна сосисок и самых жирных людей. Вот портрет упрощающейся страны, которая навязывает свои ценности нам.
Когда-то Константин Леонтьев говорил, что упрощение наблюдается как в гибнущей цивилизации, так и в обыкновенном трупе. А вот слова Пушкина, по воспоминаниям Гоголя: "Государство без полномощного монарха – автомат: много-много, если оно достигнет того, до чего достигнули Соединенные Штаты. А что такое Соединенные Штаты? Мертвечина; человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит".
Поговорим о персонажах литературы, массовой литературы. Конечно, массовую литературу называют паралитературой или псевдолитературой, но место настоящей литературы она так-таки заняла. Детективный роман занимает самое видное место среди массовой литературы, он обгоняет и розовые романы, и порнографические, и фэнтези. Главный герой таких произведений сыщик, сыщик-дама, бандит, попавший в переделку. Другой герой, который знал тысячи способов отъёма денег у населения, – Остап Бендер. Он, безусловно, излюбленный герой массовой литературы. Здесь, в этом случае, мы подбираемся к герою нашего времени, которого так безуспешно ищут наши литераторы. Они бедные хотят найти положительного героя, и найти не могут. Невостребованные, да, пожалуй, и невежественные наши литераторы не там ищут, они ничего видать не знают о теории ценностей, об их подвижности. То, что вчера было отрицательным, в определённой исторической обстановке становится нейтральным, да потом и вовсе – положительным.
Героя нашего времени надо искать в отрицательных вчерашних персонажах. Для массовой литературы этот вопрос решен – её герой Остап Бендер, как в кино Оушен. Но наши дорогие литераторы и лидеры Союзов, сделавшие объектом купли-продажи Переделкино, стесняются переориентироваться на тех, кого презирали вчера; литераторы, принявшие как модное явление гомосексуализм и применившие его в своей среде, брезгуют признать сегодняшней героиней лесбиянку; спивающиеся и погибающие от наркоты все-таки лелеют мечту о том, что наконец-то, три дня не пивши, возьмут, да и невзначай найдут этого героя, и народ ответит благодарными рыданиями.
Какой народ? Верящий в завтрашний день, идеалист, не пьющий, не ругающийся матом, не кидающий, не обзывающий ближнего своего черножопым; тот, что не лазит по помойкам, не застраивает поймы чистейших рек химзаводами; тот, что не кидает, не банкует, не мерзнет в клифту лагерном, не вкалывает в отчаянии с утра до ночи ради детей, забросив ученые проекты, позабыв амбиции, и не мечтает сбежать хоть куда из этой страны, которой, видите ли, понадобился "герой нашего времени".
