Если Россия избежит гражданской войны, то государственное устройство должно сдвинуться от соборной демократии к представительной, не советского, а парламентского типа, с разделением властей. Если же положение страны в ходе кризиса резко ухудшится, то это снова, как и в 1917-1918 гг., под давлением снизу заставит власть быть более самодержавной.

Сдвиг к парламентской республике запустит процесс восстановления советских структур «внизу» — на уровне тех вопросов, в которых уже есть минимум согласия. Решения на местах принимаются и реализуются лучше и дешевле советами и их исполкомами, чем нынешними администрациями и управами.

Но «советский» (или «думский») характер парламента во многом сохранится. Это значит, что не сложится равновесной системы партий и «политического рынка» с профессиональными политиками, «продающими программы». Политический дискурс также не приобретет целиком рационального характера, в нем сохранится апелляция к совести и к «мнению народному». Если общественное сознание преодолеет евроцентристские догмы (истмата и либерализма) и проникнется пониманием культурных норм традиционного общества, то «архаические» соборные черты российского парламента станут не обузой, а источником его эффективности.

Вместе с представительной демократией будет складываться своеобразное гражданское общество — в той мере, в какой возможна «пересадка» институциональных структур гражданского общества на культурную почву с общинной антропологией (условно можно назвать его квази-гражданским обществом). Через парламентскую республику мы должны прийти к государству советского типа, но с сильно ослабленной «сословностью». Это трудно, ибо общество с солидарностью общинного типа «порождает дворянство». Мы должны разрешить противоречие: освоить механизмы квази-гражданского общества, не вызывая атомизации и рассыпания народа на конкурирующих индивидов.

Эти процессы сделают государство более рациональным и бесстрастным, менее патерналистским и идеократическим, чем при «первом» советском строе. Однако эти качества не исчезнут, и в России не возникнет технократического «государства принятия решений».

9. Идеология. Главная трудность восстановления государственности через переходный этап парламентаризма — тип культуры, «державное» сознание большинства граждан. Такое сознание укрепляет государство, когда есть общий для всех идейный стержень, идеологическое ядро (в царской России таковым было православие, в советской — коммунизм). Сегодня перед интеллигенцией стоит необычная задача — выработать «временную» идеологию национального спасения

Эта задача сложна из-за общего мирового кризиса идеологий. Причина его — смена научной картины мира и общий кризис индустриальной цивилизации и универсализма Просвещения. Таким образом, в обозримом будущем государство России не будет опираться на «тотализирующую» идеологию типа советской. К тому же культурные и социальные различия в российском обществе усилились, оно переживает волну этногенеза с бурным всплеском национального мифотворчества — все это затрудняет появление сильной идеологии, способной сплотить общество — такой идеологии, какой был марксизм в течение целого столетия. Сегодня мы можем лишь найти общее «ядро» разных идеологических и культурных течений и договориться о союзе или сотрудничестве в рамках этого «ядра».

В это ядро входят коллективные представления о Добре и зле, о человеке и государстве, об их взаимных правах и обязанностях и т.д. — та система идей и «универсум символов», которые лишь прикрываются пленкой идеологии. Вся эта конструкция в нашем обществе потрясена и полуразрушена, но не уничтожена. Мы должны провести расчистку, чтобы начать ремонт и новое строительство. В чем будет отличие нового здания?

Прежде всего, будет разрешено одно из важнейших внутренних противоречий надстройки советского общества, в которой ядро коллективных представлений было втиснуто в неадекватный им категориальный аппарат исторического материализма. Выросший из механистического детерминизма науки XIX века, евроцентристского учения о «правильной» смене формаций и политэкономии капитализма, истмат не соответствовал ни культурной и экономической реальности советского общества, ни сложности общего кризиса индустриализма, который натолкнулся на препятствия, исключенные истматом из рассмотрения. Советские люди «не знали общества, в котором живут», в нем не успело сложиться цивилизационное самосознание, подобное тому, что вызрело на Западе в ХVII-ХIХ веках. Это было одной из важных причин поражения этого общества. Условием преодоления кризиса будет возникновение нового обществознания, методологические основания которого соответствовали бы сложности мира, природе нашего общества и динамике происходящих процессов.

Сегодня у граждан России накоплен достаточный жизненный опыт («опыт реформ»), а в интеллектуальной среде накоплены достаточные знания, чтобы выработать близкую и понятную людям идеологию нового типа — идущую не от абстрактных понятий, а от «абсолютных» категорий реальной жизни. Это — «идеология здравого смысла» с добавкой научного мышления, идеология «исторического выбора», но здравый смысл в ней должен быть возвышен до осознания того выбора, перед которым стоит не только Россия, но и все человечество. Мессианизм советского типа (создание мирового лагеря социализма как «своей» цивилизации) будет заменен духовным участием в судьбе мира: спасти Россию значит проложить одну из троп к выходу из общего кризиса. Это идеология, сопряженная с большим социальным проектом, но более «хладнокровная», чем общинный коммунизм. Она должна помочь освоить нестабильную реальность и вести дела в «переходные периоды» с необычными и плохо изученными угрозами.

Это идеология, включающая фундаментальные ценности русского культурно-исторического типа, позволяющая восстановить способность к логическому мышлению с опорой на здравый смысл и достоверное знание, а не на фантазии или догмы из учебника, которые в условиях кризиса ничего не объясняют. Она поможет выработать новый язык, адекватно выражающий реальность — взамен навязанного СМИ «рваного» набора ложных понятий, метафор и штампов. Она поможет снять разрушительные мифы, изгнать «идолов общественного сознания», сформулировать главные проблемы, стоящие перед обществом, описать возможные альтернативы их решения и задать критерии выбора тех или иных альтернатив.

Сконцентрированный на идее «сокращения страданий», советский строй авторитарными способами нормировал «структуру потребностей». Быстрая смена «универсума символов» в ходе урбанизации вошла в конфликт с этими нормами. Их узость при резком увеличении разнообразия потребностей сделала «частично обездоленными» большую часть граждан. К тому же конфликт был искусственно обострен самой властью, начавшей заведомо проигрышное состязание с Западом в потребительстве. Крамольное недовольство общественным строем стало массовым. Хотя это недовольство не означало антисоветизма и не приводило к требованию сменить его фундаментальные основания, его смогли использовать те силы, которые были заинтересованы именно в ликвидации советского строя.

Новый советский проект будет выполняться уже людьми сложного городского общества, с пониманием той роли, которую играет в жизни общества разнообразие. Спектр морально оправданных и экономически обеспеченных потребностей будет не просто расширен, он станет регулироваться гораздо более гибкими ценностными нормами. Принципиального конфликта с базисом общества это не создает, а возникающая напряженность в сфере ценностей вполне может быть снята в рамках традиционного общества. Жесткость заданного в СССР образа жизни была унаследована от длительной жизни в мобилизационных условиях (общинная деревня, а затем «казарменный социализм»). Реформа была разрушительным выходом из мобилизационного состояния, но она сняла эту проблему.

Если полученные уроки пойдут впрок, мы выйдем из кризиса как идейно обновленное общество, освободившееся от множества идолов и догм. Оно будет внутренне стабилизировано жесткими, испытанными на собственной шкуре дилеммами, благодаря чему оно сможет резко расширить диапазон свобод, и при этом удешевить усилия, направляемые на поддержание достаточного уровня лояльности всех частей общества целому.