Сначала он заподозрил Кошева в желании продать запасы чистого графита, но, по мере расшифровки его обрывочных записей, убеждался, что даже это для Кошева мелко.

На одной из последних страниц он нашел список фамилий с инициалами, рядом с которыми значились адреса. Их было около двадцати. Моргот был слишком ленив, чтобы тут же кинуться на поиски «фигурантов», и азарта его хватило ровно на то, чтобы прогуляться до телефонной будки – позвонить Стасе. Потому что самыми мелкими буквами, в самой середине блокнота, в уголке, Моргот нашел запись: «ю-з пл?». Расшифровал он эту запись как «юго-западная площадка».

В шпионы Кошев не годился: такие вещи надо запоминать.

Стася собиралась обедать и не скрывала радости от звонка Моргота.

– Хочешь, пообедаем вместе? – спросил он непринужденно.

– Моргот, мне неловко… Ты все время тратишь на меня деньги…

Он вспомнил неожиданно (он всегда вспоминал о таких вещах неожиданно), что вчера все деньги оставил в этом проклятом «Рональде». Три дня можно было жить…

– Мы же не в «Оазис» пойдем, правда? – вкрадчиво дыхнул он в трубку.

– Конечно нет… У меня вообще-то с собой бутерброды. Давай лучше сходим в парк, такое солнце сегодня!

Моргот постарался, чтобы вздох облегчения не прозвучал слишком громко:

– Ну, давай в парк.

– Тогда подходи к проходной. Я увижу тебя в окно.

Моргот не стал возвращаться в подвал: до центральной площадки завода за полчаса можно было дойти пешком, а клянчить у пацанов мелочь, упрятанную в кубышки (у нас у всех имелись смешные сбережения, которыми Моргот пользовался часто и беззастенчиво), ему не хотелось.

Стася, похоже, ждала его не у окна, а возле вертушки, потому что выпорхнула на улицу, как только он появился. Щеки ее горели, и большой рот расплывался в улыбке; Моргот отнес ее незамысловатое счастье на счет своего обаяния и непревзойденного мастерства в постели. Впрочем, в постели Стася была холодна и чересчур стеснительна. Моргот чмокнул ее в щечку и, направляясь в сторону парка, вульгарно притянул к себе, искренне полагая, что скромницам надо привыкать к откровенным ласкам.

– Представь себе, вчера у Виталиса угнали машину! – начала она, когда оправилась от неловкости и перестала оглядываться по сторонам.

– Да ну? – Моргот злорадно прикусил зубами усмешку.

– Да! Прямо от «Оазиса»! Он пришел к нам в управление и требовал, чтобы дядя Лео поднял все свои связи и нашел угонщика.

– Связи в таких случаях хороши только в первые пятнадцать минут, – проворчал Моргот.

– Ничего подобного! Машину нашли через два часа. Между прочим, Виталис был уверен, что машину угнал ты. Мне кажется, он сильно разочаровался, когда ему сказали, что машину взяли покататься какие-то подростки. Ее искала военная полиция! Представляешь?

– Ничего себе связи у дяди Лео! – присвистнул Моргот.

Они расположились в парке на покрашенной в белый цвет скамейке, Моргот закинул руку на ее спинку, чтобы удобно было нагибаться и шептать что-нибудь Стасе на ухо. От бутерброда с дешевой вареной колбасой он отказался и осторожно и старательно поворачивал разговор к юго-западной площадке завода. И в конце концов услышал то, что хотел: площадка действует, но частично сдана в аренду.

– Наверное, дядя Лео готовит ее к продаже, – усмехнулся Моргот.

– Нет, что ты… – Стася махнула на него ладошкой. – Он против ее продажи. Ему предлагали, но он отказался. Дядя Лео очень дорожит заводом. Ты можешь в это не верить, но это именно так.

– Ну еще бы! Это сегодня магазины приносят денег больше, чем металлургия. Но, как я тут недавно говорил, скоро инвестиции потекут к нам со всего мира… – он хмыкнул и отвернулся.

– Дядя Лео говорит, что завод – это капитал, а супермаркеты – стекляшки, которые ничего не стоят.

– Посмотрел бы я, на чем ездил бы его сын, не будь этих стекляшек, – фыркнул Моргот.

– Акции завода поднимаются в цене, – с гордостью ответила она. – Дядя Лео говорит, это конец экономического кризиса, и скоро пойдет рост производства. Вот как только отменят валютный коридор. Это он так говорит…

– Пффф… Валютный коридор при Плещуке никто не отменит. Это требование МВФ.

– Дядя Лео считает, что валютный коридор не дает производству разворачиваться. Наш прокат стоит дороже, чем в других странах.

– Надо думать. Валютный коридор для этого и создан. По-моему, это очевидно. Никому не нужен наш прокат, всем нужно наше железо. А оно-то как раз дешевеет, чтобы сделать конкурентоспособным наш прокат.

– Ты так хорошо в этом разбираешься, – вздохнула Стася и посмотрела на Моргота с восторгом. Она не была дурой, нет. Она пыталась ею прикинуться. Но Моргот все равно удовлетворенно вздохнул.

– Я всего лишь думаю над тем, что происходит, – снисходительно ответил он и загадочно улыбнулся.

– Ты ненавидишь их?

– Кого?

– Ну… Плещука…

– С чего ты взяла? Они мне до лампочки.

– А зачем ты тогда так упорно выспрашиваешь меня о заводе? – она улыбнулась – открыто и немного испуганно.

Моргот решил, что переиграл в красного шпиона, если это бросается в глаза. И тут же успокоил себя мыслью: тот красный шпион, которого он играл, не был искушен в шпионской деятельности. Но неприятный осадок все равно остался: обычно его хитрости оставались невидимыми.

– Хочешь честно? – он доверительно взял Стасю за руку. – Мне действительно нет дела до Плещука, и вообще – до политики. Я не люблю Кошева.

– Дядю Лео? – она удивленно приоткрыла рот.

– Нет, конечно. Младшего Кошева.

– Но за что?

– У меня есть на то причины. И сейчас я очень сильно подозреваю, что он хочет обуть твоего любимого дядю Лео.

– Как это… обуть? Почему обуть?

Моргот усмехнулся про себя и качнул головой.

– Кинуть, – он достал сигарету и, посмотрев на ее непонимающее лицо, добавил: – обойти на повороте. Ну, обмануть.

– Этого не может быть… Виталис ветреный, но он не станет обманывать отца.

– Ты слишком хорошо о нем думаешь. Если интересно, можешь проверить. Зуб даю, он скупает акции завода. Поэтому они и растут в цене, а вовсе не из-за выхода из кризиса.

– Неправда! – она мягко, но победно улыбнулась. – Мы знаем обо всех крупных покупках наших акций! Мы же ведем реестр акционеров.

– Вот и попробуй проверить, кто покупал у вас акции. Не сомневаюсь, ваши новые акционеры валяются под забором. Или это домохозяйки, у которых нет денег даже на квартплату.

– Я проверю, – уверенно ответила она и улыбнулась снова.

Моргот сидит передо мной, развалившись в кресле, и цедит коньяк, время от времени катая его по широкой низкой рюмке, – это хороший коньяк, он оставляет на стекле мимолетные маслянистые разводы.

– Эта идея с акциями сама собой пришла мне в голову. Что-то вроде наития. И только после этого я подумал, что Кролик ляпнет об этом старшему Кошеву.

Он упорно называет Стасю Кроликом.

– Я позвонил ей домой часов в десять. Я не собирался к ней, мне надо было где-то достать денег, а хуже ночи на пятницу может быть только ночь на понедельник. Она ничего не сказала «дяде Лео», ей хватило ума.

– Лучше бы сказала, – не удержавшись, ворчу я. – Старший Кошев остановил бы это до того, как потерял решающий голос.

– Я тогда так не считал. Мне было мало разоблачить игру Кошева против отца. Я хотел огласки, я хотел, чтобы об этом цехе узнали все.

– Зачем?

– Не знаю. Мне так хотелось. Придумай сам что-нибудь, – Моргот подмигивает мне.

Он и теперь играет. У него роль развязного, разбитного парня, который стесняется того, что о нем кто-то пишет книгу. Но играет он столь достоверно, что я иногда верю: он действительно испытывает неловкость.

Я понимаю, почему он хотел огласки: ему нужно было выставить Кошева негодяем публично, именно публично. Моргот не только ненавидел Кошева – он ревновал к нему его популярность, его умение находиться в центре внимания. Я не верю в то, что Моргот завидовал ему, его богатству. Это отношение я считаю именно ревностью.