Ирина и Виталий встают возле капота джипа, Толик, выставив вперед одну ногу, несколько раз щелкает маму и обнимающего ее дядю Виталия.
Мальчишка очень старается, чтобы получилось хорошо, и от напряжения высовывает язык… Получилось действительно хорошо, из этой фотографии они впоследствии сделали те самые календари, на которых любовались друг другом.
…Теперь сигналят сзади, часто и требовательно. Давно уже горит зеленый, но Виталий продолжает стоять.
Включил передачу, тронулся…
…Толик ездит на своем велосипеде по траве, изображает из себя завзятого мотоциклиста, отсутствие звуков двигателя он с лихвой компенсирует громким рычанием. Виталий и Ирина сидят на траве и украдкой целуются, когда сын отворачивается. Но хитрый мальчишка постоянно поворачивается не вовремя, и они смеются сами над собой, застигнутые с поличным…
Виталий спускается с небес на землю и как нельзя кстати, впереди пешеходный переход, на нем люди. Виталий едва успевает затормозить, какой-то парень отпрыгивает в сторону и кричит:
— Идиот, бля! Крыша едет?!
Стайка девчонок-школьниц нерешительно стоит на зебре, размышляя, стоит ли идти дальше, джип хоть и остановился, но за рулем, по всей видимости, какой-то придурок или пьяный водитель, что у него на уме одному Богу известно.
После того как Виталий чуть не задавил парня, воспоминания его на время отпустили. Он посмотрел на приборную панель, бензиновый счетчик был на нуле. Справа была заправка, и он свернул туда. Сунул в окно деньги подскочившему заправщику:
— Полный бак!
— Хорошо! — заправщик побежал к оператору.
А Виталий вновь оказался на пикнике. Они ели бутерброды с копченой колбасой, запивали их Кока-Колой, разговаривали, смеялись, а когда Толика не было рядом, целовались. Остро пахло травой и какими-то цветами, вечерело, тени от деревьев были длинные, жара спадала. Толик притащил здоровенную сухую ветку и предложил разжечь костер, а они его уговаривали, что не надо, что уже пора домой, скоро ночь. И мальчишка поволок ветку обратно.
Заправщик завинтил крышку бака и легонько хлопнул по крыше джипа, говоря, что можно ехать. Виталий расслышал этот звук сквозь смех Ирины и, включив передачу, стал выезжать с территории заправки.
Он видел ее глаза, ее смеющиеся глаза, и они смотрели на него, он улыбался…
Удара он не почувствовал и автоматически продолжал, держа ногу на педали газа, любоваться глазами любимой, но джип двигался как-то странно медленно и тяжело, а потом он услышал скрежет металла и хруст ломающегося пластика. А потом сквозь открытое окно машины он услышал злобный крик, что именно и кто кричал, он понял не сразу, и только когда, наконец, исчезла лесная полянка, освещенная вечерним летним солнцем, он убрал ногу с педали газа и выключил передачу.
Оказывается, выезжая со стоянки, он ударил в правое заднее крыло проезжающий по улице «Ниссан-Лаурель», причем после удара он не осознал, находясь в своих воспоминаниях, он продолжал жать на газ и тяжелый, мощный джип развернул бедолагу поперек дороги. Крылоу «Лауреля» было смято так, что колесо заклинило, задний бампер был разбит в клочья и едва держался на левом кронштейне, о фонаре и говорить было нечего, его просто не было, он в виде мелких осколков украшал проезжую часть.
«Челленджер» пострадал гораздо меньше, но и его передний бампер был испорчен безвозвратно. Когда наконец джип перестал двигаться, разворачивая легковушку, из последней выскочил злой и страшно матерящийся водитель — здоровенный парень в теплой замшевой куртке и вязаной шапочке.
— Твою мать, бля!!! — орал парень и первым делом наклонился, чтоб лучше рассмотреть повреждения своей машины.
— Да ты, че сделал?! Я не понимаю! — почти в истерике орал парень, поправляя сползающую ему на лоб шапочку.
Возмущение его было вполне понятно. Парень ехал по главной, медленно, в своей полосе, ничего не нарушая. И вдруг этот обалдуй, совершенно не глядя по сторонам, выперся на своем тракторе, шарахнул его и даже после удара не остановился, а продолжал двигаться, толкать и корежить его легковушку. Ну, кто так делает?!
Из джипа спокойно вышел Виталий и, еще не совсем соображая, что и как произошло, посмотрел на протараненный им «Ниссан».
— Ты че уставился как бык на новые ворота?! — орал на него парень, размахивая руками. — Прешь куда?! Не видишь, что я еду?!
Парень кружил вокруг своей машины и причитал:
— Ой! Ой, кошмар! Я не понимаю, как ты ехал?! Куда ты пер?! Ой, бля! — завыл парень, увидев, насколько повреждено правое заднее крыло его машины.
Виталий медленно, засунув руки в карманы брюк, подошел к багажнику «Лауреля». Он стоял и спокойно, не проявляя никаких эмоций, смотрел на разбитые машины. Казалось, что произошедшее его не трогает вовсе, то ли он не понимал, что случилось, то ли ему в данный момент было глубоко наплевать и на эту разбитую машину, и на свой «Челленджер», и на этого орущего парня. А может быть, он не совсем еще вернулся из того счастливого, теплого, летнего вечера и просто не полностью осознавал реальность.
— Я не понял, вот это вот что?! — кричал водитель пострадавшей машины, схватив кусок пластика, который раньше был правым фонарем, и тряся им перед лицом Виталия.
— Объясни мне, что вот это вот! Ты посмотри, сколько ты мне разбил!
И тут Виталий взглянул в глаза парню. Взглянул так, будто только что его увидел, внимательно и удивленно.
А парень продолжал кричать.
Но теперь где-то внутри Виталия начала сжиматься огромная пружина и каждое слово парня, выкрикнутое ему в лицо, усиливало это сжатие. Парень кричал, тыкал ему в грудь пальцами, а пружина сжималась и сжималась. Смысл выкриков до Виталия не доходил, но он видел открывающийся в крике рот, чувствовал толчки в грудь, и напряжение внутри все росло и росло.
— Что это такое?! Как ты ехал, псих, бля?!
Слово «псих» Виталий расслышал, и оно стало последней каплей, оно стало искрой над бочкой с порохом. И сжатая до предела пружина распрямилась. Виталий взорвался.
Он ударил парня, ударил сильно и жестоко, в лицо, что-то хрустнуло, и из разбитых губ водителя брызнула кровь. Он ударил еще раз, и еще, и еще.
Он бил парня молча, стиснув зубы, вкладывая в каждый удар всю свою злобу, всю свою ненависть к этому миру, который не давал ему возможности обрести то единственное, что ему в этой жизни было нужно. Он бил даже не этого парня, он бил в его лице весь этот жестокий, бессмысленный и несуразный мир, где не было большее ЕЕ. Атакой мир, мир без НЕЕ ему был не нужен, и он уничтожал его. Уничтожал без жалости и сожаления. Все сильнее и сильнее расходясь от своей же жестокости и вида крови.
Парень падал, он пинал ногами лежачего, не особенно выбирая места для ударов, прыгал на нем, а потом поднимал и опять бил, бил и бил.
Он таскал его по асфальту, бросал на его же машину и, когда бесчувственное тело падало, он его бил ногами, а потом снова поднимал и снова бил, бил, бил.
На тротуаре скопились прохожие. Драки на улицах были им не в диковинку, но такого зверства они давно не видели. Стояли и завороженно наблюдали за происходящим. Никому из них и в голову не пришло позвонить в милицию, и уж тем более вмешаться.
Наконец Виталий подтащил тело к разбитому заднему бамперу «Ниссана» и бросил его рядом. Лицо парня превратилось в кровавое месиво, руки были неестественно вывернуты.
Виталий выпрямился и посмотрел на зевак. От этого взгляда толпа замерла и отшатнулась, двое мужчин развернулись и пошли прочь.
Это был взгляд не человека — зверя.
Зверь тяжело дышал и из подлобья смотрел на людей мутными от злобы глазами.
Постепенно глаза Бандеры обрели более-менее осмысленное выражение, он искоса взглянул на лежащего парня и направился своему джипу. «Челленджер» сдал назад, отцепляясь от разбитой машины и взвизгнув резиной, пулей вылетел на улицу.
Джип, быстро набирая скорость, летел по припорошенной снегом мостовой. Бандера, не убирая ногу с педали газа, лавировал в потоке машин, рискованно меняя полосы. Адреналин в крови не давал ему возможности двигаться с нормальной скоростью, и он, пренебрегая всяческими ограничениями, несся на пределе возможного, проходя повороты с большим заносом.
