— Потеплело как быстро, — сказал Виталий, глядя куда-то в даль.

— Красиво-то как! Да? — восхищенно произнес Старик, невольно залюбовавшийся панорамой родного города, и действительно картина весеннего Уссурийска завораживала, так бы смотрел и смотрел.

— А раньше не замечал? — с доброй улыбкой спросил Старика Виталий.

— Так раньше ж зима была, — сказал Старик так, будто удивился, что Виталий не понимает такой простой вещи.

Бандера весело рассмеялся над его своеобразным пониманием красоты.

— Люблю этот город, только сдается мне, что выжить нас отсюда хотят, если не больше, — сказал Виталий друзьям, продолжая задумчиво смотреть в даль, на лежащий под ногами город.

— В смысле, если не больше? — встрепенулся молчавший до этого Толстый, толи его не трогали красоты родной приморской природы, толи просто он стеснялся проявлять лирические чувства.

— Грохнуть, что ли? — спросил он напрямик у Виталия.

— О плохом думать не будем, но все они настроены против нас, — начал отвечать Бандера. — Шустрый после стрелки вообще здороваться перестал. Раньше хоть на сигнал нажимал, а теперь делает вид, что не видит.

— Я чувствую, как атмосфера накаляется! — Виталий произнес эту фразу с несвойственной ему эмоциональностью, почти воскликнул и уже спокойней продолжил: — Нужно ее срочно разрядить. Сегодня гонки. Толстый, «Марк» готов?

— Да, вчера вечером забрал с покраски.

— Сегодня должны выиграть шустрые, если выиграем мы, это может переполнить чашу, — говоря это, Виталий достал из внутреннего кармана темные очки и надел их, его глаза не выдерживали яркого света. — Выиграют они — будут радоваться победе над нами хотя бы в этом. И это разрядит обстановку на некоторое время.

— Виталь, тебе не кажется, что это подхалимство? — спросил Толстый несколько недовольным тоном.

— Знаю, но, кроме нас троих, об этом никто не догадается, — ответил Виталий, он прекрасно понимал чувства друга и разделял их, но это была уже политика.

— Мы все сделаем грамотно, — продолжал Бандера. — Мы сейчас не сможем воевать с ними, они сильнее нас. Мы должны избрать такую тактику. Так что делайте, как я говорю, — говорил он друзьям, продолжая неотрывно смотреть на панораму города. — Только не перестарайся, — эти слова были обращены исключительно к Толстому, он должен был участвовать в гонке. — Шустрый так давно меня знает, что может раскусить мою игру. Если придется сбросить ход на финише, что бы пропустить их, тормози коробкой. А еще лучше лампочки тормозные на всякий случай убери, а то нажмешь машинально и все.

— Я не узнаю тебя, братан! — возмущенно заговорил Толстый, он давно был недоволен поведением старшего: — Еще не так давно, ты бы пошел и расстрелял их всех, без всяких базаров!

Толстый говорил это, и глаза его горели, он с тоской вспоминал еще не очень старые, добрые времена девяностых годов, когда можно было пойти и завалить врага, а не играть с ними в бирюльки.

— Нет, они не стоят того, чтобы из-за них садится в тюрьму… и тем более получать пулю, — ответил товарищу Бандера. — Пусть думают, что они сильнее и умнее нас. Поехали! — сказал Виталий, давая понять, что дальнейших прений не будет, и первым направился к машине.

Старик и Толстый стояли, засунув руки в карманы брюк, и молча наблюдали, как Бандера подходит к машине, как в нее садится. Они оба были не в восторге от решения старшего, но в глаза сказать ему об этом не решались.

Когда Виталий сел в джип и закрыл дверь, Старик подошел к Толстому и сказал, показывая головой на Бандеру:

— Это из-за нее он таким стал, — но для Толстого эта была не новость, и он, давясь бессильной злобой, сказал:

— Любовь так зла, как сто собак!

И они направились к машине.

Они были единым целым, слились не только их тела, но и души, и это единая их сущность витала где-то далеко от этого мира, от этого города, не ощущая реальности, не ощущая времени. Сколько это продолжалось ни он, ни она не знали и не могли даже предположить, может быть пять минут, а может быть вечность. Каждое движение этого единого тела доставляло им обоим неописуемый восторг и они, захлебнувшись им и достигнув пика одновременно, разделились, откинувшись на спины, тяжело дыша после этого волшебного восхождения, рассматривали потолок Ирининой спальни, медленно возвращаясь в реальность.

Виталий после близости с Ирой никогда не чувствовал некоторой опустошенности, как после близости с другими женщинами, которых он знал не мало. Наоборот, с ней в нем просыпалась какая-то нежность, хотелось обнять ее, поцеловать, благодаря за только что доставленное неземное блаженство. И она испытывала с ним подобные чувства, но только по-своему, по-женски.

— Слушай, так ведь и забеременеть не долго, — наконец заговорил Виталий, с улыбкой глядя на Ирину, — никакие таблетки не помогут, сколько раз уже у нас это происходит одновременно.

Она, помолчав, положила голову ему на грудь и нежно произнесла:

— Мне так хорошо с тобой.

— И мне, — тихо ответил он, гладя рукой ее мягкие светлые волосы.

Она молчала, сладко потягиваясь у него на груди.

— Знаешь, у меня до тебя много женщин было, — опять заговорил Виталий, возможно упоминание о других женщинах в такой момент было не совсем к месту, но он хотел выразить ей свои чувства и делал это как умел, — но мне еще никогда не было так хорошо, как с тобой. Это, наверное, потому что я люблю тебя.

— И еще по тому, что мы подходим друг другу по гороскопу, я — львица, ты — стрелец, идеально сочетаемся.

— Ты веришь в гороскоп? — Да.

— А муж у тебя кто?

— Козерог, — без тени юмора ответила Ирина.

— Я про гороскоп, — уточнил Виталий.

— По гороскопу козерог, — улыбаясь, произнесла Ира.

— Надо же! Бывает же так! — рассмеялся Виталий.

Окно спальни выходило во двор, но влюбленные не слышали, как к подъезду подкатил на темном «Лэнд Крузере» муж Ирины, он не спеша вышел из машины, весь какой-то приторно-аккуратный, прилизанный.

Темные брюки, белая рубашка, застегнутая на все пуговицы, ни дать ни взять приказчик из какой-нибудь лавки царского времени, впрочем, так оно почти и было. До женитьбы на Ирине он работал барменом в одной из местных забегаловок.

Не подозревая, что покой их скоро будет нарушен, голубки продолжали спокойно ворковать.

— Виталь, — тихо позвала Ира.

— Что?

— Скажи, почему ты среди всех девушек выбрал меня? Потому что… — спросила она и в нерешительности замолчала.

— Ну, говори, говори, — подбодрил ее Виталий, — Потому что… что?

— Нет, ты просто скажи, почему?

— Я знаю, о чем ты думаешь, но я не буду от тебя этого скрывать, — говорил Виталий. — Да, я обратил на тебя внимание, потому что ты производила впечатление обеспеченной девушки.

Он немного помолчал, глядя в потолок, и серьезным голосом продолжил:

— Знаешь, у меня до тебя было много женщин и всем им от меня что-то нужно было. Я постоянно слышал от них: хочу то, хочу это. У меня даже сложилось мнение, что я им только для этого и нужен. Я всегда хотел найти себе девушку, которой нужен был бы я сам, а не мои деньги. Но такой девушкой в наше время может быть только та, у которой уже все есть. Так что, можно сказать, я и искал такую, как ты. А о любви я тогда даже и не думал.

Когда Виталий произносил эти слова, внизу хлопнула металлическая дверь, это муж вошел в подъезд. Но они об этом, естественно, не думали.

— Она пришла потом, — продолжал говорить Виталий, — когда я начал с тобой общаться. Наверное, даже сразу, как только я познакомился с тобой. Ты тогда так посмотрела на меня. Во мне сразу что-то перевернулось. Появилось какое-то новое чувство, которого раньше не было.

Виталий посмотрел ей в глаза и продолжал:

— Сначала это была… — он на минуту задумался, — нежность, что ли. Но потом она переросла во что-то более такое… — он замолчал не в силах подобрать нужное слово, — наверное, это и есть любовь?