— Простите! — крикнула я Фазевеллу. — Я должна была это сделать! Должна!
Тогда он ударил меня, и я с рыданиями упала в траву. Я ждала, что он снова на меня набросится, даже убьет. Но вдруг оказалось, что рядом со мной стоят на коленях вдова и Витстроу и гладят меня по голове. Они что-то бормотали, но я не могла разобрать слов. Фазевелл неровной походкой шел через двор — так могло бы двигаться огородное пугало. Он рухнул на колени среди розовых кустов и стал рыться в земле в поисках своей фляги, не обращая внимания на шипы, впивающиеся ему в лицо.
* * *
Несколько дней я пролежала в постели, свернувшись клубком под пуховым одеялом. Вдова выходила из комнаты лишь тогда, когда мне что-нибудь было нужно. Мистер Деллафейв обосновался в верхнем углу и вообще не покидал комнату.
Когда у меня появились силы, вдова вручила мне записку, оставленную мистером Фазевеллом.
«Я не должен был поднимать на тебя руку, Короткие Штанишки, и жалею, что сделал это, но и тебе не следовало становиться между мной и дьяволом. Множество женщин и детей в Виргинии встали между воюющими армиями и в итоге умерли. Попомни мои слова. Фазевелл».
— Он не причинил тебе вреда, — обратилась ко мне адова.
— Знаю, — согласилась я. — Это была его реакция на то, что я сделала с башмаком. Мне нужно разобраться, что именно я сделала, и как делать правильно. Миссис Уинчестер!
— Что, дитя?
— Пожалуй, когда я поправлюсь, мне нужно будет кое-куда съездить.
— Куда же?
— Да повсюду. В каком-то смысле, это идея мистера Деллафейва. Мне нужно взглянуть на другие части диорамы, нужно встретиться с разными волшебниками. Со всеми, с кем только получится. Я должна многому научиться у них.
Вдова вытащила из рукава носовой платок и промокнула глаза.
— У меня нет возможности поехать с тобой, — пробормотала она.
— Но я всегда могу вернуться, — утешила я ее. — Не беспокойтесь обо мне. Я буду не одна.
Я подумывала уйти через окно бального зала, но потом избрала другой путь. Прощаясь, я коснулась матового лица девочки в витраже.
Когда я вышла через главные ворота Дома-на-равнине, держа в руках битком набитый саквояж, я была почти уверена, что меня завернет обратно, как мистера Деллафейва. Но нет, вокруг были сады, и дорожка, ведущая через холмы в Сан-Хосе. Пит Витстроу сидел на высоком пеньке, скрестив ноги, словно индийский факир.
Я помахала ему рукой. Он помахал в ответ и соскочил с пенька. Витстроу был одет как бродяга — в штаны и рубаху из грубой ткани, а пожитки были увязаны в узел и подвешены на палку.
— Ну и видок, — заметила я.
— В будущем, — отозвался он, — это назовут трущобными прогулками. Куда направимся?
— Вон туда, на тот холм, и дальше по тропинке.
Мы двинулись в путь.
— Кстати, мистер Витстроу, у меня есть кое-какие ответы для вас.
— Ты готова их спеть? Все, что заслуживает быть сказанным, заслуживает и быть спетым.
— Готова.
— Очень уж ты сговорчива этим утром. Это явно ненадолго.
И он пропел:
Должна ты ответить на девять вопросов.
Девяносто девять и девяносто,
Иль ты не божья, а моя,
Прекрасная ткачиха.
Я спела в ответ:
Снег белее молока,
Девяносто девять и девяносто,
Пух бывает шелка мягче,
А я — прекрасная ткачиха.
Небо выше, чем деревья.
Девяносто девять и девяносто,
А глубже моря — преисподняя.
И я — прекрасная ткачиха.
Громче рога с неба гром,
Девяносто девять и девяносто,
А смерть острей шипа любого,
И я — прекрасная ткачиха.
Дитя невиннее ягненка,
Девяносто девять и девяносто,
А дьявол хуже женщин всех…
Тут я перебила сама себя и добавила: — И мужчин тоже! А я — прекрасная ткачиха. Витстроу с насмешливым видом отсалютовал мне и запел:
Ответила ты на девять вопросов,
Девяносто девять и девяносто,
И ты божья, а не моя,
И ты — прекрасная ткачиха.
Потом я поинтересовалась у него по поводу девятого вопроса, и он согласился, что это — самый правильный вопрос, настолько правильный, что ответа на него он не знает. Мы вместе поднялись к вершине холма, а потом прошли по тропинке до самого края света.
* * *
В этом году мне довелось вернуться в Чаттанугу. Город настолько изменился, что я его почти не узнала — не считая излучины реки, рельсов, идущих через туннель, и царящей над всем горой Лукаут.
Новый мост по-прежнему стоит, хоть он уже и не такой новый. По нему теперь мало кто ходит — разве что гости города. Прогуливаясь, они восхищаются открывающимся видом и фотографируют, если это можно так назвать. Они не используют больше ни фотопластинки, ни фотобумагу, и отщелкивают свои кадры почти на ходу, не останавливаясь.
В конце своего визита я провела добрый час на мосту, глядя на реку и на людей и наслаждаясь тем, что я пришла в родной город и вижу его и что ноги мои крепче, чем прежде, и глаза лучше, и я чувствую себя более собою, чем во времена детства, хотя до сих пор я выгляжу значительно моложе своих лет. А все благодаря путешествиям и талантам, которые я приобрела по пути.
Думаю, вы считаете, что в моем возрасте полагается быть покойницей, но я пока не скончалась — отнюдь.
Интересно, многие ли из бодрящихся стариков, что опираются на палки, и детей с конфетными мордашками, которые проносятся мимо меня с хохотом и воплями, и взрослых, мчащихся куда-то в коротких штанах — силы небесные! Их локти работают как поршни! — так вот, многие ли из них грезят о том мире, в котором живу я? Но с другой стороны, что я сама знала о незримой сфере вокруг себя, прежде чем попала в инфернальные регионы?
Впереди, на одной из скамеек, стоящих вдоль моста, сидела девушка, которая напомнила мне мою давнюю чаттанугскую подругу, Салли Энн Рамидж, — ее рыжие волосы, длинную шею и высокий лоб философа. Девушке было лет шестнадцать, хотя разве угадаешь? Теперь они, слава богу, куда дольше остаются молодыми. Над ней навис какой-то парень. Он по-хозяйски поставил ножищу на скамью и тыкал пальцем ей в лицо — в свое время такими манерами прославился Пит Витстроу. Другой рукой он выкручивал ее красивый коричневый жакет и плечо тоже. Вид у девушки был несчастный, будто она вот-вот расплачется. Он говорил о себе — или мне так показалось, — а когда взглянул в мою сторону — правда, видел он меня не более чем столб, птицу или пролетевшую мимо бумажку, — я поняла, что это Фазевелл. У парня были высокие скулы, он был молодым и мускулистым, а Фазевелл — старым и обрюзгшим, и нос у парня был резко очерчен, не как у Фазевелла, и вообще, он ни фигурой, ни лицом на Фазевелла не походил, но я узнала его в тот же миг. Его я узнаю повсюду.
Я встала у него за спиной, устремив взгляд на девушку, и застыла в ожидании, пока она не подняла голову и не встретилась со мной глазами. Хороший номер, не надо быть волшебником, чтобы его провернуть.
Парень сказал мне гадость — я не собираюсь унижаться до того, чтоб повторять его слова, — а я шикнула на него, и он замолчал. Из всех талантов, которым я научилась после ухода из Дома-на-равнине, этот, быть может, самый полезный.
Девушка недоуменно нахмурилась, скрестив руки на груди, как давным-давно делала одна молодая особа в калифорнийской гостиной. Я улыбнулась девушке и вложила в ее голову девятый вопрос дьявола: