Так, однажды он предложил мне осмотреть гардероб розенкрейцеров.
Это было невероятно смешно! В просторном стенном шкафу моему взору предстала в высшей степени жалкая коллекция пестрого ситцевого тряпья, какую только можно себе представить в реквизите труппы бедных бродячих актеров.
В самом деле, наряду со сводом правил грядущих обрядов посвящения, сор также учредил регламент в одежде.
Члены ордена должны были ходить в черных и розовых одеждах на манер художников, в белых мантиях с красными крестами, заимствованных у прежних тамплиеров, а также в голубых тогах, якобы входивших в гардероб рыцарей Грааля.
Разумеется, я не удосужилась рассматривать убогие наряды, на которые мне предложили полюбоваться. Соответствовали ли они установленным правилам, о которых я слышала? Трудно было оценить это с первого взгляда из-за множества разноцветных (ярких и золотистых оттенков) символов различной конфигурации и разных размеров, прикрепленных к одежде в качестве знаков отличия.
Люди, в какой бы стране они ни жили, с трудом могут позабыть свои детские игры и отказаться от маскарада. Любовь к карнавальным костюмам в равной мере присуща всем — от церквей, рядящих своих иерархов в расшитые золотом одежды и украшающих их драгоценностями, до самых ничтожных сект, насаждающих примитивный оккультизм. В настоящее время мне известно одно братство, состоящее из нескольких десятков бедняков — в основном женщин, не особенно образованных или даже почти совсем неграмотных людей, утверждающих, что посредством интуиции они получают доступ к тайным учениям, некогда проповедовавшимся в египетских храмах. Когда эти люди, мужчины и женщины, собираются вместе, они надевают широкую и длинную, волочащуюся по земле одежду, цвет которой — зеленый, сиреневый, красный или белый — указывает на статус ее обладателя в ордене. Кроме того, у всех этих ряженых на голове красуются колпаки в виде головы сфинкса. В таком наряде они принимаются двигаться, выписывая на полу геометрические фигуры. Танец исполняется в полной тишине, время от времени нарушаемой бормотанием невнятных слогов, якобы принадлежащих к древнейшему из египетских языков. Считается, что эти звуки вызывают в том месте, где их произносят, некие вибрации, благодаря которым в «сверхсознании» участников действа происходят небывалые изменения.
Я узнала эти подробности, будучи в гостях у одной из своих подруг, от одной славной женщины, каждое утро прибирающей ее квартиру; эта особа состоит в тайном братстве Сфинкса.
Позже я навела справки об этом обществе, и добытые мной сведения подтвердили слова домработницы, посвященной в египетские мистерии эпохи фараонов.
Люди обычно полагают, что лишь богатые бездельники позволяют себе роскошь бесцельных блужданий в оккультных сферах. Ничего подобного! Тяга к так называемым эзотерическим учениям присутствует и на низших ступенях нашей общественной лестницы, в среде людей, недовольных своим жалким положением; это позволяет им тешить себя иллюзией, что они играют определенную роль в «космической гармонии». В недрах подсознания этих простых людей порой таятся эротические желания и мистические наклонности, подобные тем, о которых сообщают некоторые средневековые авторы.
Мне рассказывали, что в одном доме в окрестностях Парижа время от времени происходили ночные собрания людей, исповедовавших культ Женщины; эти богослужения, где читались псалмы и зажигались благовония, самым вульгарным образом завершались свальным грехом.
В числе завсегдатаев этих сборищ упоминались некий посыльный большого магазина и служащий банка, причем оба с супругами.
Окружение сара пополнялось отнюдь не за счет этой черни, а скорее за счет интеллектуальной элиты — слово «интеллектуал» не всегда является синонимом словосочетания «умный человек».
Несмотря на упорное стремление Пеладана воспевать целомудрие и призывать к нему неотамплиеров, сам он не слыл аскетом, и некоторые из его учеников, наоборот, гордились своей испорченностью. Чистое бахвальство с их стороны, говорили те, кто их знал, блеф сосунков, желающих шокировать мещан.
За исключением графа де Ларманди, мне, в сущности, довелось общаться лишь с немногими учениками сара, но даже отнюдь не являясь знатоком по части извращений, я не обнаружила в их поведении ничего, что шло бы вразрез с традиционной моралью.
Стоило ли воспринимать всерьез некоторые более или менее причудливые литературные фантазии в произведениях ряда членов кружков розенкрейцеров, включенные в повествование в качестве приманки, как могли бы решить недоброжелательные критики?
В одной из этих книг встречался следующий странный пример «испорченности»:
«Женщина лежит на диване, ее голова покоится на коленях героя этой истории. Он раздвигает губы женщины и постукивает пальцами (sic) по ее зубам. Это упражнение дает ему ощущение полного обладания...»
Сар же описывает в одной из своих книг следующую сцену. В романе фигурирует некий Нэбо (ассирийское название планеты Меркурий). Он назначает у себя в доме свидание девушке из высшего общества; она, естественно, еще девственница, но надеется вскоре распрощаться с невинностью. Согласно эстетическим замыслам Нэбо, превращение в женщину должно сопровождаться ритуалами, призванными лишить этот процесс всякой обыденности.
Героиню оставляют в комнате одну, и она раздевается перед большим зеркалом. Когда одежды падают на пол и девушка остается в сорочке, рассказывает автор, то чувствует себя распутницей в столь нехитром облачении, и, лишь полностью обнажившись, она вновь обретает ощущение собственной целомудренности.
Красавица начинает наряжаться. Она видит изумительной красоты убор из драгоценных камней, а рядом рисунок, указывающий, как следует его надевать. Из ожерелья свисают две позолоченные нити с жемчужинами на концах, которыми следует украсить соски; пояс представляет собой блестящую набедренную повязку с подвесками: «на животе — рубин, а ниже — бриллиант», — говорится в тексте.
Девушку во всей ее ослепительной наготе отводят в соседнюю комнату. Здесь для нее приготовлено ложе из лепестков роз. Она устраивается на нем, и тут ее слегка запоздало смущает собственный вид. Красавица берет пригоршнями душистые лепестки и осыпает ими свое тело. Этот жест оскорбляет мужчину, совершающего обряд, как проявление вульгарной стыдливости, и по его знаку «восхитительная дева» (sic) стряхивает с себя лепестки.
Затем мы видим Нэбо, стоящего перед ней; он «обнажен, бледен и бесконечно желанен» (sic). Мужчина монотонно читает возвышенные стихи, раскачивая кадило.
Обряд тянется очень долго. Проходят часы, прежде чем настает пора действовать, однако слишком длительная церемония утомила Нэбо. Ему приходится признаться в этом жертве, распростертой в ожидании на ложе из лепестков роз.
«Приходите завтра», — говорит он ей.
Девушка отвечает ему тоном, в котором нам слышится сомнение:
«Может быть».
Еще немного, и я разделаюсь с Пеладаном.
Он написал два тома, один из которых называется: «Как стать магом», а другой, предназначенный женщинам: «Как стать феей». Сколько людей из тех, что принадлежали к пастве Пеладана, пытались стать магами по заветам учителя? Мне это неизвестно, но я знала нескольких женщин, попытавшихся стать феями. Одна из них в особенности прилагала для этого весьма настойчивые усилия.
Я встретилась с этой особой еще задолго до того, как ее приняли в качестве «послушницы» в основанный саром орден. Посвящение — это было единственное, на что могли рассчитывать женщины. Пеладан относился к ним с необычайным презрением и даже щеголял этим.
В ту пору, когда я познакомилась с мадемуазель С., она посещала курс лекций по литературе, которые я тоже слушала. Обычно девица приходила туда в сопровождении высокого молодого человека с церемонными манерами, позже она сочеталась с ним браком. Ее муж М. Н., бельгийский писатель и журналист, стал, как и она, страстным почитателем сора. Как-то раз супруги пригласили меня к себе на собрание, которым должен был руководить Пеладан. Именно там я стала свидетельницей странных опытов хозяйки дома, старавшейся порхать, подобно сильфиде, согласно советам автора книги «Как стать феей». Они заключались в том, чтобы выработать у себя чрезвычайно легкую походку, сверхъестественную воздушность кружащейся над цветами бабочки. Ноги при ходьбе должны были едва касаться земли, вероятно, в ожидании того, когда они смогут оторваться от нее и позволить телу, лишенному тяжести, зависнуть в воздухе. Рукам, вынужденным вечно что-то хватать, также не следовало давать волю, предметы надо было держать, избегая непосредственного контакта, то есть не прикасаясь к ним, а будто пользуясь неким волшебным магнитом. Сколько же фарфоровой посуды пострадало из-за такой учебы, думала я, глядя на госпожу Н., высокую и дородную фламандку, которая передвигалась как-то вприпрыжку и подавала гостям чашки с чаем на вытянутых руках, словно изображая крылья.
