Единственными незваными гостями были полицейские. Они бродили по дому слегка пристыженные, словно судебные приставы, получая удовольствие от своей официальной миссии, но втайне робея перед хозяевами.
Сама похоронная процессия была нелепой. Поскольку Роберт не имел близкой родни нигде, кроме Южной Африки, правила викторианского стоицизма диктовали, что его вдове надлежало ехать в первом лимузине в сопровождении ошеломленного старого племянника Габриэллы. Это был жалкий человечек, которого вытащили из пансиона для престарелых в Борнмуте телеграммой, содержанием напоминавшей шантаж, и у него не осталось выхода, кроме как подчиниться. Он сидел, сжавшись в комочек, на заднем сиденье машины рядом с дальней родственницей, старался припомнить давно забытые хорошие манеры, но на самом деле беспокоился только о сквозняках и своем слабом здоровье.
Фрэнсис и Дэвид в качестве ее жениха следовали во втором лимузине, за ними машина с мисс Дорсет, пару которой составил глава канцелярии галереи.
В общем, шоу устроили по всем канонам приличий, такое же формальное, но смелое, какой была сама Габриэлла. Величайшим актом мужества со стороны миссис Айвори стало ее личное появление в большой гостиной. Она дожидалась их возвращения с кладбища, расположившись в роскошном глубоком кресле, а Доротея бдительным стражем стояла у нее за спиной. Габриэлла облачилась в черное, хотя всегда ненавидела этот цвет, и из-под складок траура ее лицо и руки ярко сияли белизной, такие же утонченные, каким было когда-то само ее имя.
Со стены на нее смотрел портрет Филиппа Айвори, изображенного улыбчивым молодым человеком, а сверкавшие люстры, ставшие в свое время свидетельницами дней подлинной славы Габриэллы, подчеркивали резким светом складки муаровой юбки. Она являла собой великолепное зрелище, и исполненные тоски родственники и друзья, в умах которых слова «загадка», «нечто странное», «скандал» и «убийство» постепенно занимали все больше места, переключили внимание на нее.
Но атмосфера оставалась напряженной. Каждый из присутствующих в комнате ощущал свою сопричастность к событиям, необходимость держаться вместе в момент кризиса, а подспудно не мог изгнать рвавшуюся изнутри мыслишку, нашептывавшую: «Это может стать для тебя незабываемым днем. Кто знает? Вполне вероятно, что ты сейчас находишься в обществе убийцы, который сам явился похоронить свою жертву». И по мере того как большие часы на каминной полке отсчитывали секунды, эта мысль постепенно овладевала всеми, почти зримо передаваясь от одного к другому. В разных концах гостиной кто-то вдруг замолкал, выражение лица становилось непроницаемым, хотя глаза продолжали гореть от скрытого возбуждения, оглядывая чашки и бокалы на накрытом для поминок столе. «Кто?» – витал в воздухе непроизносимый вопрос. «У кого был мотив? За кем особенно пристально наблюдает полиция? Кто же все-таки убил его?»
Фрэнсис находилась около Габриэллы, когда вошел Норрис. Старая леди пожелала, чтобы обе внучки держались с ней рядом. Филлида, сидевшая в кресле, которое размерами было лишь чуть меньше кресла самой Габриэллы, выглядела так, словно вот-вот могла лишиться чувств, а Фрэнсис продолжала стоять по другую от бабушки сторону. Она понимала, что они выглядят нелепой маленькой группой, а потому благодарно взглянула на Дэвида, занявшего место у нее за спиной.
– Вы похожи на снимок из семейного альбома. Тебе, наверное, трудно это представить? – тихо пробормотал он. – Хочешь что-нибудь выпить?
– Немного синильной кислоты, пожалуйста, – Фрэнсис отпустила эту легкомысленную остроту, не сводя глаз с двери.
Норрис поспешно приблизился к ним, он явно был взволнован. И заговорил почти шепотом, но так, что его слова расслышали все.
Годольфин.
Имя прозвучало громко, будто он выкрикнул его, заставив всех отвлечься от навязчивой темы, которая, к сожалению, не подлежала обсуждению вслух, но прочно засела сейчас в головах собравшейся в комнате компании. Присутствующие ухватились за имя, как за спасательный круг, и всеобщий интерес теперь вызывало только оно.
Годольфин, чья сенсационная история спасения от верной гибели продолжала занимать первые полосы газет наряду с отчетами о последних новостях с Саллет-сквер. Годольфин, добровольно спрыгнувший со скалы в покрытую льдом пропасть, предпочтя умереть, но не лишать своих товарищей шанса выбраться из опасной переделки. Годольфин, обнаруженный полумертвым группой монахов, поднявших его на руках в ту самую крепость-монастырь, который прежде казался существовавшим только в легендах. Годольфин, ставший там пленником почти на четыре года, пока ему не удалось сбежать вместе с караваном пилигримов. Годольфин теперь приехал сюда. Неужели? Да может ли быть такое? Годольфин, тот самый Годольфин уже вошел в дом? Наконец-то повеяло романтикой, ощутимым теплом, экзотикой, окрасившей обстановку в яркие цвета!
Фрэнсис заметила, как посерело лицо Дэвида, когда его взгляд устремился на Филлиду, но та спряталась от него, глубоко погрузившись в кресло. Впрочем, даже тогда Фрэнсис еще не осознавала важности факта, столь очевидного, но до такой степени колоссального, что он словно не помещался в поле ее зрения, ускользал от понимания.
Норрис покинул комнату, толпа сама собой образовала нечто вроде коридора, глядя на высокую дверь с шелковой портьерой, украшенной узором в китайском стиле. Наша память обладает порой странными свойствами, и Фрэнсис, сохранившая до того момента лишь смутное представление об известном путешественнике, теперь вдруг представила его вполне отчетливо, вспомнив, каким он был пять лет назад: худощавым и подвижным мужчиной, не особенно высоким, но крепким в кости и сильным, с густой черной шапкой волос поверх орлиного носа и узкого разреза глаз. Она с интересом ожидала его появления.
Опять вошел Норрис и отступил в сторону от открытой двери, среди собравшихся воцарилось напряженное предвкушение встречи. Последовала продолжительная пауза, а затем в гостиную, морщась от слишком яркого света, одетый в не подходивший к случаю дорожный твидовый костюм, вошел маленький, болезненно худощавый пожилой человек, опиравшийся на трость. Его вид мог бы шокировать. Многие из присутствовавших запомнили Годольфина молодым и крепким перед его последним путешествием, и краткое сдавленное восклицание, вырвавшееся у Дэвида, соответствовало общей реакции на происходившее.
Годольфин шаткой походкой проследовал к центру комнаты, и первое впечатление отчасти смягчилось. Да, это был он. Лицо, запечатленное прежде на стольких фотографиях, оставалось узнаваемым, несмотря на огрубевшую и пожелтевшую кожу и седину в волосах. Он остановился, причем выглядел слабым, будто даже это стоило ему немалого физического напряжения.
Затем Годольфин приблизился к Габриэлле и склонился к ее руке в своей прежней, несколько напыщенной манере.
– Простите меня, – тихо сказал он с нотками металла в голосе, который Фрэнсис уже успела забыть. – Я ничего не знал. Ваш помощник сообщил мне новости о похоронах буквально на пороге дома. Я только что с самолета. Не читал ни одной газеты и ни с кем не разговаривал. Естественно, я сразу захотел встретиться с Филлидой.
Он говорил негромко, а гости, моментально вспомнив правила этикета, поспешили вступить в беседу между собой. Только старая женщина и четверо окружавших ее людей отчетливо расслышали его слова. Габриэлла подняла голову.
– Естественно? – резко повторила она. – Что же вам кажется в этом «естественным», мистер Годольфин?
Он повернулся к Филлиде, и в движении его вытянутой руки читалось стремление подвести итог всему, показать, что он вернулся домой.
– Значит, это еще остается секретом, моя дорогая? – тихо спросил он.
Филлида заскулила. Иного определения для изданного ею почти животного звука трудно было подобрать. Она стремилась глубже погрузиться в кресло, стать неразличимой частью его обивки.
Ошеломляющая мысль пришла в голову Фрэнсис, и она посмотрела на Габриэллу, сидевшую в напряженной позе. Только тогда самая юная из семейства Айвори постигла истину, а вместе с ней и понимание всех столь многочисленных и пугающих событий последней, невыносимой для нее недели. Филлида вышла замуж за Годольфина перед его отбытием в тибетскую экспедицию. Но стоявший сейчас перед ними мужчина ничего не ведал о том, как сложилась судьба Роберта после возвращения, если не считать факта, что он умер.
