- В своей жизни и по работе вы встречали много выдающихся людей — создателей атомного века. Кого бы вы выделили?

- На меня всегда очень сильное впечатление производил Курчатов. Но я был слишком молод, а он был на вершине атомного проекта, а потому каких-то прямых соприкосновений не было. Да и после 55-го года, когда мы испытали "настоящую" водородную бомбу, он начал отходить от нашей тематики, больше внимания уделял мирным направлениям атомной энергии, размышлял о запрещении испытаний.

- Рассказывают, что взрыв 55-го года потряс его?

- На всех, в том числе и на меня, он произвел очень сильное впечатление. Я видел раньше атомные взрывы, но на этот раз все было иное… Мы находились в 26-ти километрах от эпицентра. Сразу стало ясно, что "событие" состоялось: облако поднялось, яркий свет, зрелище красивое… К нам пришла ударная волна, довольно сильно ударила по ушам… Мы вскочили, закричали "Ура!", и вдруг пришла вторая волна - все кубарем покатились по земле… В землянке сидел солдатик, его засыпало… Город Курчатов (его так теперь называют) был километрах в шестидесяти. Когда мы туда приехали, то увидели весьма странную картину: почему-то толчки в туалетах, извините, повыворачивало… Так что красивое, страшное и смешное было рядом.

- Курчатов сказал тогда: "Теперь война невозможна. На корпусе каждой водородной бомбы следует нарисовать голубь мира".

- Я запомнил его задумчивым, отрешенным.

- Вам не было страшно?

- Нет. Было ощущение иное: могущество, невероятная сила.

МЫСЛИ ВСЛУХ: "Сомнения не оставляют. Может, все так называемое антиядерное движение никому не нужно, неэффективно. Убежденных убеждать не надо,к тем, кто по другую сторону, не достучишься. Потом вспомнишь: ведь совсем недавно Советский Союз обладал самой большой армией в пересчете на душу населения. У нас было около 30000 атомных бомб, способных уничтожить все живое на Земле; 80 000 танков - больше, чем в остальном мире; 40000 тонн веществ для химическогооружия - огромное количество, рассчитанное на миллионы снарядов. У нас свыше миллиона артснарядов перешагнувших только гарантийный срок. Сейчас становится ясно, и об этом раньше не задумывались, что уничтожение всей этой груды бессмысленности будет стоить не меньше, чем потрачено на ее создание. Постепенно появляется сознание того, что массовое разоружение, конверсия, жизненно необходимы, прогресс, как говорится, пошел, и его невозможно остановить на благо всем нам. Приходит постепенно общее понимание, что величие России не в танках и бомбах, а в экономике и благосостоянии народа, в ее культуре и науке. Становится очевидной несостоятельность легенды, активно навязываемой нам, что разработка новых систем оружия быстрее всего продвигает вперед фундаментальные и прикладные научные исследования, наиболее эффективно способствует познанию тайн природы и укреплению технологического могущества. История свидетельствует об обратном".

- Вернемся к моему вопросу о тех, с кем вы работали…

- Яков Борисович Зельдович. Это необыкновенно одаренный человек, хваткий. Его работоспособность удивительна, и нас он к этому приучал. Он и Давид Альбертович Франк-Каменецкий - мои учителя. Они очень много вложили в меня. Однажды я присутствовал при их споре. Франк-Каменецкий заявил, что он за два часа прочитает книгу в 300 страниц. Зельдович не поверил, стало ясно, что он сам это не в состоянии сделать, "пошатнулся" его авторитет. Он начал горячиться. Поспорили. Франк-Каменецкий заперся в комнате, а через два часа началась проверка. Яков Борисович открывал книгу в любом месте, читал строчку, а Давид Альбертович продолжал почти дословно. Необыкновенная память была у добрейшего моего учителя!.. Пожалуй, это был единственный раз, когда Зельдович "проиграл"… Незадолго до смерти Якова Борисовича я случайно встретил его на Ленинских горах. Пошли гулять вместе. Разговорились, кое-что начали вспоминать. На прощание он сказал: "Вы не догадываетесь, какое для меня было самое яркое время? Да, да, то самое…У меня осталась мечта написать еще одну книгу по детонации"… В КБ-11 в "то самое время" было два отдела. Один возглавлял Зельдович, а второй - Сахаров. Но в 1953 году отделы объединились, мы начали вместе делать "настоящую" водородную бомбу… Конечно, контактировал я и с Харитоном, но недостаточно близки мы были: он мало занимался теоретиками, у него другие заботы были… А когда началась уральская эпопея, то мы работали вместе с Забабахиным.

- Его "ремеслом" были атомные бомбы, а у вас- водородные?

- Примерно так. Он не был моим учителем, мы - соратники. В Институте я работал с двумя научными руководителями - Кириллом Ивановичем Щелкиным и Евгением Ивановичем Забабахиным. Это были совершенно разные люди, но, тем не менее, оба блестяще справлялись со своими функциями руководителей.

Щелкин - исключительно сильный организатор, имел многочисленные связи внутри и вне "объекта", тяготел к конструкторам, газодинамикам, испытателям, и меньше занимался нами, теоретиками и математиками, полагая, очевидно, что мы справимся и без него.

Забабахин, наоборот, считал своим первейшим долгом взаимодействовать с теоретиками, оставался до конца жизни ученым в классическом смысле слова…

- Почему-то физики доказывают, что ничего сложнее атомной и водородной бомбы нет. Это так?

- Это очень сложная конструкция, потому что она комбинирует электронную физику, земную газодинамику, связанную со взрывчаткой, теорию цепных реакций, и собственно взрыв, то есть с совершенно иной газодинамикой, где давление миллион миллионов атмосфер и температура - десятки миллионов градусов. И все это в динамике, в развитии. Так что это очень сложная и очень увлекательная физика. И одновременно техника очень высокого класса.

- Но, тем не менее, число стран "ядерного клуба" возрастает?

- Достигнуть тех высот, которые имеют ядерные страны в конструировании атомного оружия, с ходу невозможно. Умение приходит с годами, с опытом, непрерывном экспериментировании. Сделать же бомбу, к которой никаких требований не предъявляется, кроме одного - чтобы она взорвалась, - совсем не трудно, располагая многочисленными справочниками с константами, энциклопедиями и элементарными учебниками. По крайней мере на уровне первых американских бомб или первой советской, потому что в основе их лежат довоенные открытия и, в сущности, простые физические соображения.

Проблема же распространения ядерного оружия возникла вместе с его появлением и исчезнет только вместе с ним. Невозможно представить себе положение, при котором ядерное оружие будет принадлежностью нескольких ядерных государств и недоступно остальному миру. Рано или поздно мировое сообщество вынуждено будет согласиться с тем, что либо ядерное вооружение есть, но тогда повсеместно, либо его нет вовсе. Сложившееся ныне положение нелогично, недемократично, неустойчиво. Процесс распространения остановить нельзя -слишком много соблазнов и путей для того, чтобы обойти существующие ограничения.

— Предположим, что ваш прогноз на будущее оправдается: ядерное оружие станет ненужным, исчезнет, а что делать с плутонием?

- При ядерном разоружении высвобождаются одна-две сотни тонн военного плутония и одна-две тысячи тонн урана-235. Без плутония нет современного ядерного оружия и, наоборот, наличие плутония создает все необходимые предпосылки для восстановления ядерного потенциала за короткий срок - не более месяца. Следовательно, пока плутоний есть, ядерное разоружение носит условный, политический характер… Есть военный плутоний и есть реакторный. Последний довольно сильно "заражен" разными изотопами, и обращение с ним затруднено. А военный плутоний - прекрасный материал, с ним легко обращаться, из него тонюсенькие детали делают… Таким образом, уран-235 можно разбавить природным ураном до концентрации, не применимой для оружия, но пригодной для тепловыделяющих элементов атомных станций. Единственная возможность безвозвратно ликвидировать плутоний - подвергнуть его ядерным превращениям в реакторах. Для этого нужна сеть атомных станций, в том числе и тех, которые наиболее приспособлены для сжигания плутония.