…Раз в год я прихожу в тот дом на Тальбо лэйн и брожу по двору. Вот и вчера я был здесь и наткнулся на старый, почерневший от времени таз – он лежал одиноко и всеми заброшенный, опрокинутый, среди поляны сорняков, чужеродное тело в зелени – как черный метеорит… Долли…
…Обычно у этого таза колдовала Долли, подкидывая травы и корешки из наших мешков в кипящее варево цвета табачной жвачки, подмешивая и перемешивая его остатками веника. Перемешивание она никому не доверяла, а я и Кэтрин, стоя поодаль, словно прилежные ученики сказочной волшебницы, наблюдали за магией приготовления чудесного снадобья. Долли привлекала нас к конкретному труду позже, в финальной стадии, когда надо было разливать средство по бутылкам, и то лишь потому, что содержимое бутылок обычно испускало какой-то газ и обычные пробки довольно скоро вылетали под давлением, вот тут-то и требовались мои руки – я сворачивал затычки из туалетной бумаги.
Продажи в среднем составляли примерно шесть бутылок в неделю, по два доллара за бутылку. Выручка, по заверениям Долли, принадлежала всем нам троим, и эти деньги мы расходовали мгновенно – для этого пользовались рекламой, размещаемой в журналах: займись резьбой, Парчези, игры для взрослых и детей, гранатомет для любого. Как-то раз мы заказали учебник французского языка – это была моя идея, нам нужно было иметь свой язык, язык, который бы не понимали Верина и все остальные. Долли хотела осилить его, но «Passez moi a spoon»1 было все, на что она оказалась способной. А Кэтрин довольствовалась лишь фразой «Je suis fatigue»2 – больше она не раскрывала эту книгу, заявляя, что с нее и этого достаточно.
Верина часто говорила, что могут возникнуть проблемы, если кто-нибудь отравится нашим снадобьем, но в остальном она не проявляла к нему никакого интереса. Как-то раз мы подсчитали наши доходы и обнаружили, что заработали достаточно денег даже для выплаты подоходного налога. Вот тогда-то Верина и начала задавать вопросы: деньги для нее были чем-то вроде охотничьей тропы, здесь она, как бывалый охотник, не упускала никакой мелочи из вида. Ее сразу заинтересовал и состав препарата, и технология его изготовления, на что Долли, польщенная неожиданным вниманием Верины к ее делам, хихикая, смущаясь, сказала Верине, мол, тут нет ничего особенного.
Поначалу показалось, что Верина просто махнула рукой на все это дело, но очень часто за обеденным столом ее взгляд испытующе и изучающе останавливался на Долли, и как-то раз, когда мы занимались во дворе своим обычным делом по приготовлению снадобья, я взглянул на окна и вдруг увидел в проеме Верину, следящую за нами… и я вдруг понял, что в ее голове родился какой-то очередной деловой замысел… но она не торопила события аж до самой весны.
Дважды в год, в январе и августе, Верина отправлялась в Сент-Луис или Чикаго за покупками. Тем летом, когда мне исполнилось шестнадцать, она как обычно поехала в Чикаго и вернулась через две недели с человеком по имени доктор Моррис Ритц. Все недоумевали: кто такой был этот доктор Моррис Ритц? Он носил галстук, завязанный узлом, и яркие кричащие костюмы, у него были синие губы и маленькие глазки-буравчики. И вообще он выглядел, как подлая мышь из детской сказки. Говорили, что он поселился в лучшем номере отеля Лола и на обед заказывал стейк в кафе Фила. По улице он шествовал, кивая каждому прохожему, но друзей в городке себе не завел. Так и ходил сам по себе и признавал лишь компанию Верины, которая, впрочем, никогда не приглашала его домой и никогда не упоминала его имени, пока, наконец, Кэтрин как-то не нашла в себе наглости и не спросила: «Мисс Верина, кто этот смешной господин доктор Моррис Ритц?» – на что Верина, побледнев, отвечала: «Ну, допустим, он и наполовину не смешнее некоторых».
Самые разные, в основном скандальные слухи пошли о Верине и ее взаимоотношениях с этим маленьким евреем из Чикаго, что был на двадцать лет моложе ее. Поговаривали, что у этой пары было даже нечто вроде свидания на старом, уже заброшенном консервном заводе. Правда это или нет, но что бы ни говорили о них, они действительно ходили туда, по крайней мере в том направлении. В сторону завода, что бездействовал уже целое поколение… Затем, в начале сентября, через объявления в газете «Курьер» мы впервые узнали, что Верина выкупила тот старый заводик, но в газете мы не нашли ни слова о том, что Верина собирается с ним делать. Вскоре после этого события Верина приказала Кэтрин приготовить пару цыплят, поскольку доктор Ритц собирался к нам в гости на воскресный обед.
За все время моего пребывания в этом доме мистер Ритц был единственным человеком, удостоенным столь высокой чести пообедать в доме на Тальбо лэйн. Это было действительно событием… Кэтрин и Долли изрядно потрудились, выбивая пыль поколений из ковров, таская фарфор с чердака, отмывая все комнаты душистой смесью с ароматом лимона и цветов. На тот торжественный обед к столу должны были быть поданы жареные цыплята и ветчина, английский горошек, батат, рулеты, банановый пудинг, два сорта тортов и мороженое-ассорти. В воскресенье перед обедом Верина пришла проконтролировать убранство стола: в центре него стояла ваза желто-оранжевых роз и по всему периметру сверкало столовое серебро семейства Тальбо, из-за его обилия казалось, что стол накрыт для дюжины гостей, но на самом деле место было на двоих. Верина подсуетилась и поставила еще один набор, на что Долли, поняв мысль Верины, но не желая сдаваться, сказала вяло, что ж, если Коллин хочет разделить компанию гостей, то он может обедать за этим столом, а лично она собирается провести время на кухне вместе с Кэтрин. Верина перешла в атаку:
– Не морочь мне голову, Долли, это очень важно, Моррис хочет встретиться сегодня именно с тобой, и еще, постарайся держать голову повыше, а то от одного твоего вида меня воротит.
Долли была напугана до смерти: она тут же затаилась, как мышь, в своей комнате, и, спустя довольно внушительное время, после того как прибыл гость, меня послали за ней. Она лежала на своей розовой кровати с мокрой тряпицей на лбу, а рядом сидела Кэтрин. Кэтрин прихорошилась: на ее лице уже лоснились румяна, а ее рот был забит еще большим куском хлопкового жмыха.
…Долли в ситцевом платье, привезенном Вериной из Чикаго, села на край кровати, но тут же снова упала плашмя на кровать.
– Если бы Верина знала, как мне жаль… – прошептала она беспомощно.
Мне ничего не оставалось, как сказать Верине, что Долли больна. Верина решила проверить, так ли это, и устремилась к Долли, и я был оставлен один на один с доктором Моррисом Ритцем.
Жутким типом он оказался, скажу я вам.
– Так тебе шестнадцать? – сказал он и подмигнул мне сначала одним, а затем и другим глазом. А глазки у него при этом были нагловатые. – Развлекаешься-то хоть? А, парень? Попроси старую даму взять тебя с собой в Чикаго, там-то есть где развлечься! – сказал он, щелкнул пальцами и прищелкнул каблуками своих щегольских туфелек, словно под ударный ритм какой-то водевильной мелодии: похоже, он когда-то танцевал чечетку или продавал газировку, вот только его чемоданчик-"дипломат" говорил о более серьезной деятельности его обладателя.
Я ломал голову: каким же это он был доктором, в какой сфере, и этот вопрос я уже был готов задать Верине, возвращающейся под руку с Долли.
Доктор Ритц тут же подскочил к смущенной и оробевшей Долли и принялся так неистово и горячо трясти ее руку, что бедная женщина чуть не потеряла равновесие.
– Это класс, мисс Тальбо, встретить вас! – воскликнул он, поправляя свой галстук.
Мы сели за стол, и Кэтрин вскоре подала цыплят. Она обслужила сначала Верину, затем Долли, и, когда подошла очередь доктора, она сказала, непонятно к кому обращаясь:
– По правде говоря, все, что мне нравится в цыпленке, так это его мозги, не считаешь ли ты, что им место на кухне, мамочка?
