— Солнышко… если бы я только могла ее взять! Я бы ее сто раз на дню целовала, ты же знаешь.

Самир принялся убирать тарелки, выговаривая за то, что не доели, и испуганно поглядывая на лысину Тамар. Они не обращали на него внимания.

— В детском саду, — рассказывала Лея, — их расспрашивали о братьях и сестрах, и как думаешь, кого назвала Ноа?

— Наверное… меня… — улыбнулась Тамар, опуская внутрь, как вино в бокал, эту капельку гордости.

Они еще долго рассматривали портрет крошечной, словно из слоновой кости выточенной, девочки с чуть раскосыми глазами. Тамар прекрасно помнила слова Леи о том, что прежде, в том мире, где она жила примерно лет до тридцати, в своей прошлой жизни, она и женщиной-то не была.

— Относились ко мне там с уважением, — рассказывала Лея. — Но как к парню, а не как к женщине. Да и у меня никаких женских чувств не было. Ничегошеньки. И так вот с детства и тянулось, я ни настоящей девочкой не была, ни девушкой настоящей, ни женщиной, ни матерью. Ничего от женщины во мне не было. И только сейчас, в сорок пять, а все Ноа.

За одним из столиков разгорался скандал: седой краснолицый толстяк орал на Самира за то, что вино недостаточно охлажденное. Лея вскочила и бросилась туда, словно львица, защищающая своего львенка.

— А вы кто такая? — процедил толстяк. — Я требую хозяина ресторана!

Лея скрестила мощные руки на груди:

— Я и есть хозяин. В чем дело?

— Смеяться надо мной решили?! Вы?

Тамар поежилась от оскорбления, нанесенного Лее.

— А чего ж, — совершенно спокойно сказала Лея. Только губы ее побелели, да на щеке отчетливей выступили длинные шрамы. — Может, и хозяина ресторана вы желаете похолоднее?

Толстяк еще больше побагровел, взгляд у него сделался мутным. Пышнотелая дамочка, сидевшая с ним рядом, вся увешанная золотыми украшениями, успокаивающе похлопала его по ладони. Сделав усилие, Лея взяла себя в руки и послала Самира на кухню поменять вино, сказав, что новая бутылка — за счет заведения. Толстяк еще немного поворчал и умолк.

— Ну и свинья, — сказала Тамар, когда Лея вернулась.

— Я его знаю, — ответила Лея. — Какая-то шишка в армии, генерал или типа того. Думает — у него вся страна по стойке смирно… Вечно скандалит, нарочно нарывается.

Она налила себе вина, и Тамар заметила, как дрожит у нее рука.

— К таким вещам не привыкнешь, — призналась Лея, залпом выпив.

— Не обращай внимания. Только подумай, что ты сделала в своей жизни и что перенесла, и как ты оттуда выбралась, и как уехала во Францию, совсем одна, и три года училась там…

Лея слушала ее со странным выражением на лице — воодушевления и отчаяния. Рубцы на щеке пульсировали, словно в них билась кровь.

— И как ты подняла этот ресторан, опять в одиночку, а теперь снова одна растишь Нойку… Знаешь, такой мамы, как ты, нет больше на свете! Так что не обращай внимания на всяких уродов.

— Иногда я думаю, — пробормотала Лея. — Если б только был у меня мужик, схватил бы такую скотину за воротник да вышвырнул его кибенимат.[12] Какой-нибудь Брюс Уиллис…

— Или Ник Нолте, — рассмеялась Тамар.

— Но чтоб внутри мягкий был! — потребовала Лея. — И чтоб милый!

— В общем, Хью Грант, — резюмировала Тамар. — Чтобы любил тебя и баловал.

— Нет, этому я не верю. Хлыщ. Ты тоже таких остерегайся. Знаю, есть у тебя к ним слабость. — Лея рассмеялась, и у Тамар отлегло от сердца. — Мне нужен Сталлоне, фаршированный внутри Харви Кейтелем!

— Такого не существует, — вздохнула Тамар.

— Должен существовать, — возразила Лея. — Кстати, тебе тоже такой пригодится.

— Мне? Мне сейчас не до этого.

Любая мысль о любви, о близости была слишком опасна. Глядя на нее, Лея думала: «Зачем она это с собой делает? Зачем она себя так губит, совсем ведь еще девчонка». И тут едва не подскочила. Господи! Ей же на этой неделе шестнадцать! Лея быстро подсчитала — точно, на этой неделе… И ведь будет совсем одна, на улице, разве ж можно… Лея открыла было рот, но из кухни появился Цион с десертом, и она выпалила:

— Чего это вдруг? Выхо́дите все, как на параде.

— В честь Тамар, — хохотнул Цион.

Тамар наслаждалась медово-лавандовым мороженым, жалея, что не может поднакопить где-нибудь в теле запасов всей это вкуснятины, чтобы питаться ими в течение ближайшего месяца. Она вылизала все до капельки под рассеянным взглядом Леи.

— Ну-ка, посмотрим, все ли я поняла, — сказала Лея. — Когда ты отправляешься на улицу?

— Прямо сейчас. — Тамар поежилась. — Пора.

— Да ну? — Лея не смогла сдержать тяжелый вздох. — А когда ты мне позвонишь?

— Прежде всего, запомни: весь этот месяц я никому звонить не буду. — Тамар чувствовала, как ногти впиваются в ладони. — А через месяц, где-то в середине августа, — это зависит от моего состояния, и если все пойдет нормально, я позвоню и попрошу тебя приехать на твоем «фольксвагене».

— И куда я тебя отвезу?

Тамар бегло улыбнулась:

— Когда до этого дойдет, я тебе скажу.

— Ну ты даешь! — Лея покачала головой, подумав: скорее бы уж все закончилось и к ней вернулась прежняя, настоящая Тамар.

Они встали и прошли на кухню. Тамар поблагодарила всех за особенный обед, расцеловалась с поварами, подсобными рабочими и официантами. Лея предложила поднять тост за здоровье Тамар, за успех ее дальней поездки. Выпили. На Тамар все посматривали с опаской. Она выглядела не так, как выглядят перед приятным путешествием. Она выглядела словно перед операцией.

Тамар, у которой от вина кружилась голова, всматривалась в тесную, в клубах пара кухню, в окружающие ее лица и думала о тех часах, которые она провела здесь, вспоминала руки, по самые локти погруженные в рубленую петрушку или набивающие виноградные листья рисом, кедровыми орешками и мясом. Два года назад, в четырнадцать лет, она решила бросить школу и пойти в подмастерье к Лее. Лея согласилась, и Тамар проработала здесь несколько недель, пока ее отцу не стало известно, что она не ходит в школу. Он заявился тогда сюда и раскричался, что приведет инспектора из министерства труда, если Тамар хоть раз еще переступит порог этого ресторана. Сейчас она почти тосковала по той постыдной сцене. Как бы ей хотелось снова увидеть отца таким решительным и агрессивным. Она вернулась к ненавистным занятиям и встречалась с Леей только у нее дома, приходя, чтобы повозиться с маленькой Ноа, но с кулинарной идеей не рассталась. Ведь и так, думала Тамар, на другую карьеру теперь особо рассчитывать не приходится.

Лея проводила ее на улицу. В переулке нежно пахло жасмином. Мимо, пошатываясь и хихикая, прошла парочка в обнимку. Тамар и Лея переглянулись, пожали плечами. Лея когда-то объяснила, что в каждой паре есть своя тайна, понятная только двоим, а если тайны нет, то эта пара — вовсе не пара.

— Слышь-ка, Тами-мами, — сказала Лея, — не знаю уж, как это тебе сказать, но ты все-таки не сердись, лады?

— Сперва послушаем, — ответила Тамар.

Лея скрестила руки на груди:

— Если хочешь, я могла бы избавить тебя от всего этого балагана, постой, дай мне договорить до конца…

Тамар приподняла брови, но промолчала, хотя и знала заранее, что скажет Лея.

— Смотри, один мой звонок кое-кому, кто меня еще помнит с тех пор, с тех самых денечков… Для меня это не проблема.

Тамар подняла руку, чтобы прервать ее. Она знала, что пережила Лея, чего ей стоило вырваться из того мира, забыть все, к чему она была так привязана: и людей, и все это зелье. Знала она и другое — однажды Лея проговорилась, что любое соприкосновение с тем миром способно снова сбить ее с пути.

— Нет! — отрезала Тамар, глубоко тронутая этим предложением.

— Я только брякну кое-кому, — продолжала Лея изображать воодушевление. — Я уверена, что он знает твоих хмырей. Через часок он заглянет к ним с парой десятков стволов и без лишнего шухера вытащит его тебе оттуда.

— Нет, Лея!

— Да кое-кто только и ждет, чтобы я у них чего попросила, — сказала Лея, мрачно глядя себе под ноги.