Валерия пожала плечами:
— Если это удается с акулами, может, удастся и с крокодилами. Но я бы продала свою душу в обмен на каноэ.
— Продай еще тело в обмен на топор, и я сделаю каноэ, — сказал Конан и увернулся от палки, брошенной Валерией.
Голод и необходимость сохранять тишину заставили прекратить словесную перепалку. Они отыскали укрытия, из которых были видны спуски к реке, куда звери приходили на водопой. Конан подозревал, что им, вероятно, придется ждать долго, поскольку лужи с дождевой водой утолили жажду животных. Уже может стемнеть, когда явятся звери, а Конану не очень хотелось в темноте тягаться с крокодилами и соревноваться с ними в сообразительности. Пророк из Конана не получился. Еще не настал вечер, как сквозь кусты, сопя и пыхтя, начало продираться семейство свиней. Их было всего пять: старый боров, свинья и вслед за родителями семенили три поросенка.
Пользуясь языком жестов барахских пиратов, Конан сказал Валерии, чтобы она брала свинью, а если не получится — поросенка. Этого хватит для их собственного пропитания. Сам же он встретится с боровом — и если крокодил не будет сыт от такой горы ветчины, то он наверняка существо неживого мира.
Конан отбросил эту мысль с отвращением, какое испытывал ко всякому колдовству. Однако он не мог забыть прошлой ночи. Не почувствовал ли он все-таки, что где-то недалеко действовала мощная колдовская сила?
Киммериец не удивился бы, узнай он о такой силе. Из рассказов, которые он слышал в Ксухотле, следовало, что строители города вполне могли оставить после себя не только камни, но и колдовские силы. Древняя, злая, нечистая магия, вероятно берущая свое начало от знаний, дошедших из Ахерона, империи кошмаров. Даже легенды разнились между собой в рассказах о том, как далеко расползлись эти знания, сколько времени они существуют и как глубоко пустили они корни в умах людей.
Также не сходятся между собой легенды и рассказы и том, как человек становится ведуном — имя, даваемое на Севере тем, кто имеет еще чувства, кроме обычных пяти, которые позволяют ему обнаруживать действие колдовства. Легенды не согласны даже в том, существуют ли такие люди вообще. Некоторые утверждают, что человек просто обретает способность чувствовать мельчайшие изменения в природном мире, которые всегда вызывает любое заклинание.
Конан мало придавал значения подобным спорам, и меньше всего спорам по последнему вопросу. Если бы эти разговоры могли заставить колдунов бросить свое ремесло и стать честными людьми, он с удовольствием присоединился бы к обсуждению и говорил, пока не пересохнет горло. Но в действительности дела обстоят так, что Конан предпочитал, чтобы горло его вообще не пересыхало!
А сейчас боров нюхал воздух с тщательностью вражеского разведчика, отыскивающего засаду. Он ничего не почуял. Легкий бриз дул от него в сторону охотников, да и Конан с Валерией провели в джунглях достаточно много времени, так что их собственный запах частично заглушался запахом леса.
Конан кивнул, и Валерия обнажила меч. Он слегка застрял в ножнах, и тихий скрежет заставил борова поднять голову. Он снова понюхал воздух, и на этот раз свинья стала так, чтобы загородить своих поросят от возможной опасности.
Первая опасность, обрушившаяся на них, исходила не от людей. Конан не видел ряби на воде, но он увидел, как мокрые, утыканные зубами челюсти вырвались из воды и захлопнулись, ухватив свинью.
Визг ее отдалился эхом — птицы взмыли в воздух, и на расстоянии полета стрелы с дерева посыпались обезьяны. Валерия выскочила из укрытия, не замечая борова, замахиваясь мечом на одного из бегущих врассыпную поросят.
Вначале боров, пригнувший голову и пытавшийся пропороть крокодила, не обратил на нее внимания. Рептилия, патриарх в своей породе, выбросила себя так далек берег, что не могла тут же вернуться в воду. Когти рыли грязь, а хвост бил из стороны в сторону, пока крокодил пытался отогнать борова, удержать умирающую свинью и вернуться в свое речное убежище.
Наконец все три действия ему удались. Кровавый бурун отметил его отход. Валерия как раз вогнала меч в шею второго поросенка, когда боров повернулся к ней. Если бы боров оказался немного проворнее, то песни, сложенные впоследствии о Валерии из Красного братства, были бы значительно короче. Но она обернулась, выхватила меч, затем кинжал и отскочила, увернувшись от борова, несущегося со скоростью, сравнимой со скоростью Конана. Киммериец вспомнил, сколь страшна была Валерия в битве в Ксухотле, когда кинжал ее полоснул борова по рылу.
Огромный боров завизжал от боли и ярости и отступил. Его копыта месили грязь почти так же сильно, как лапы крокодила до этого. Он пытался найти опору на скользком берегу, чтобы ринуться в атаку, но опять был недостаточно быстр. Боров не успел еще подготовиться к нападению, когда Конан был от него уже на расстоянии меча. Не было никакого изящества или искусства в том, как меч опустился на толстую шею борова. Мастера меча от Зингары до Ванахейма, в страхе отшатнулись бы при виде грубой силы удара, пристойной более палачу, чем мастеру фехтования.
Но на это было наплевать и Конану, нанесшему удар, и борову, замертво повалившемуся, и Валерии, обнаружившей борова лежащим у своих ног.
Валерия обернулась, в глазах ее сверкали боевые огоньки, она откинула волосы с лица. Движение ее рук колыхнуло груди. Весь ее вид заставил бы кровь кипеть и венах у мужчины: охотница рядом со своей добычей на фоне залитой солнцем реки.
Она стояла так, что опять Конан не заметил на воде ряби, предупреждавшей об опасности. Второй крокодил был такой же большой, как и первый, но не столь быстрый. Кроме того, он громко, мерзко, с шипением, дышал, когда скользил вверх на берег.
Валерия отскочила, когда челюсти сомкнулись на расстоянии руки от ее ноги. Не посмотрев, куда она прыгает, Валерия приземлилась на скользкий участок, пошатнулась, потеряла равновесие и повалилась на киммерийца. Он удержал ее и отдернул в сторону. Спина его с силой ударилась о ствол дерева, покрытый красной корой. Дерево задрожало и отозвалось гулом, похожим на звук мельничного колеса. Тут же, чувствуя новую опасность, Конан сделал шаг от дерева, отпустив Валерию.
В следующее мгновение земля исчезла у него из-под ног. Он полетел в пустоту, взяв с собой лишь память и надежду. Память об искаженном ужасом лице Валерии, провожавшей его взглядом. Надежду, что она вспомнит о крокодиле у себя за спиной, а не будет беспокоиться о нем.
* * *
Гейрус, главный из Посвященных богу — или Первый Говорящий с Живым ветром, как обращались к и во время ритуала, — потрясал посохом. Этого было недостаточно, чтобы умерить его ярость, так что он с силой ударил посохом о камень, отливающий серебром и лежащий у его ног.
Трое воинов клана Кобры попятились, будто ожидали, что камень раскроется по команде Гейруса и проглотит их. В их глазах были видны только белки, а дрожащими руками воины зажимали себе рты, что было ритуальным жестом, означающим нижайшую просьбу.
Не будет им от Гейруса пощады, и не заслуживают они ее.
— Шестеро убиты, трое захвачены, в их числе одна из моих наложниц! — бушевал Гейрус. Он мог сделать свой рык подобным львиному, если бы захотел, хотя уже не с такой легкостью, как в молодости. В те времена он мог бы поставить на колени самого Чабано силой колдовства голоса!
— Прости... — пролепетал один из воинов.
— Нет прощения такому легкомыслию! — ревел Гейрус. — Легкомысленно было брать ее с собой и такой путь. В десять раз легкомысленнее отдавать девушку жителям озера!
Гейрус не использовал в этот раз львиный голос. Ему надо было беречь силы, к тому же он не желал, чтобы все сказанное было подслушано.
Даже в самом доме Говорящего с Живым ветром те, чьи сердца лежали ближе к Чабано из племени Кваньи. Они не преминут поведать ему о любых секретах Служителей, если решат, что это может снискать им симпатию вождя.
— Вы покойники, — сказал Гейрус чуть тише. — Однако я расположен даровать вам столько милости, сколько вы заслуживаете. Вы можете избрать себе вид смерти. Отдать мне вас Живому ветру? Или предать вас иной смерти на мое усмотрение?
