Спалось тревожно и беспокойно. Снился пережитый ужас встречи с родителями, и беспокоила пульсирующая боль опухшей ноги. Повезло ей, что топор ударил по ноге обухом, а не острием. Тогда бы беда была ужасней. Даже думать не хотелось. А опухоль и боль пройдут. Хорошо, что бутылки уцелели, и алабай обедом поделился. Эта мысль успокаивала и убаюкивала. Хоть кроха чего-то хорошего есть и в ее жизни.

Солнце и утренний шум во дворе разбудили ее. Все совершали утренний моцион и сборы на работу. Тетя Женя и дядя Миша работали в том же ПМК, где и родители, поэтому после их ухода Света выждала, немного и выбралась из будки, но встать не смогла. Нога безобразно опухла и посинела, превратившись в сплошную боль. Наступить на нее не представлялось возможным, так как от импульса боли темнело в глазах и мутнело сознание. Саму боль она бы перетерпела, но выключался не только свет в глазах, но и в голове. Попробовала прыгнуть на одной ноге, но от встряски показалось, что больная нога чуть не оторвалась, и Света в полу сознании рухнула на землю. К ней сразу подбежал алабай и заботливо облизал лицо и больную ногу.

— Ну и что теперь делать? — шепотом спросила она у своего друга. — Как же я теперь дойду до магазина? Не говоря уже о чердаке. Мне туда не взобраться.

Алабай понял ее и, покружившись возле будки, насколько позволяла цепь, притащил в зубах суковатую палку, сильно напоминающую клюку бабы яги, про которую еще давно читал дедушка. Света попробовала опереться на палку, и у нее, хоть и сносно, но получилось. Повесив сумку на плечо, Света доковыляла до магазина.

— Господи, Светочка, да что с тобой. Бедный ребенок, опять беда случилась? Ножку подвернула? — запричитала тетя Вера, увидев еще в окне приближающегося ребенка, выскочила на улицу и чуть ли не на руках внесла ее в магазин. Да как же это тебя угораздило? Ну, давай свои бутылочки. Вот беда, какая, родители пьют, а дите тем и живет, что на пустую тару. Воистину говорят: батька пить бросит, семья с голоду помрет. Что ж они, совсем совесть потеряли?

Тетя Вера причитала, не замечая, как набила полную сумку хлеба, наверно булок пять, не меньше. Света даже не сосчитала, только беззвучно пыталась объяснить, что ей не надо бесплатно, но та даже не обращала на все жесты внимания, и насыпала в сумку пару пригоршней конфет.

— И где же ты так долго пропадала? С ногой, поди, провалялась. Смотри, осторожней ходи, не носись, как угорелая. Ох, боже мой, как судьба распорядилась, — сказала она женщинам покупательницам и, брезгливо сморщенной напарнице, — такая красивая девочка была, в такую красавицу могла вырасти, а вот так изуродовало ее. Да еще беда с ногой.

— Спа-си-ббо, — с трудом выдавила Света, сама удивляясь первому за многие месяцы слову, сказанному вслух.

Женщины были удивлены еще больше, привыкшие к ее молчанию и уже считавшие ее немой. Они, молча, проводили Светлану и еще несколько минут завороженные молчали.

А Света, расчувствовалась таким вниманием и заботой тети Веры и счастливая от такого богатства, словно забыла про боль в ноге и всех других бедах в жизни с блаженной улыбкой, не глядя по сторонам, пошла через дорогу, не замечая шумного, как трещотка, приближающего трактора. Уже посреди дороги ее охватила непонятная тревога, и она подняла глаза на несущуюся стальную смерть. Но, не самого водителя, а его глаза, сидящего в этом металле, глаза, бешенного от радости, что выпал момент его счастья заработать на водку много-много денег. Света понимала, что надо бежать, и можно успеть спастись, пока трактор далеко, но ее парализовало полное безразличие к своей судьбе, и даже какой-то внутренний восторг от быстрого приближения конца всех страданий, голода, боли, беспросветности.

Словно в замедленном кино видела она мчащееся железо и с надеждой ждала, когда колеса машины вомнут ее в грунт дороги, смешивая с пылью и грязью. И только это богатство хлеба и нескольких конфеток навевали тоску потери. Ей жалко стало внезапно привалившегося добра от нежной и заботливой тети Веры. Ведь она от чистого сердца и от искреннего сочувствия сделала столь бесценный дар. А этот злой и беспощадный пьяница смешает с грязью дары доброй тети. Как несправедливо и горько от обиды.

Когда между ребенком и машиной оставались считанные метры, вдруг мелькнула откуда-то огромная тень, которая оторвала Свету от земли и зашвырнула в кювет. И смерть пронеслась рядом, дыхнув в лицо металлом и копотью газов. Света сильно прижимала к себе сумку и удивленно смотрела на спасшую ее тень, которая уже неслась вдогонку уходящего трактора. Тенью оказался дядя Миша, ее сосед и хозяин алабая. Ей всегда казалось, что дядя Миша старенький и беспомощный дяденька. И эта сила и резвость ее просто поразили. С какой легкостью он вскочил на подножку трактора и вышвырнул из кабины водителя, останавливая машину. Затем спрыгнул на землю и, подбежав к трактористу, громко ругаясь матом и всеми ближайшими родственниками, схватил его за грудки и стал беспощадно колотить того по лицу.

— Тварь…тварь…тварь…, - кричал он одно слово вперемешку с матом, нанося с каждым слово новый удар в пьяную обрюзгшую красную рожу.

От превращения его лица в отбивную спасли выбежавшие из магазина женщины, которые с трудом оттащили взбесившегося дядю Мишу. Но тот продолжал махать руками и орать.

— Да я, же и думаю, какого хрена он зачастил к соседям. Те ведь твари в сытое время хлеба куска пожалеют. А тут я уже который раз наблюдаю, как они его заманивают и спаивают. Ну не к добру же, думаю. Вот гады, вот твари учудили.

Это были его любимые слова: мат и твари.

Тетя Вера подбежала к Светлане, подняла ее с земли и, причитая и охая, отряхнула заботливо от пыли и грязи, подала палку и сумку с хлебом.

— Все хорошо, деточка, не ушиблась, он не зацепил тебя? — приговаривала она, ощупывая тельце ребенка.

А Света, все еще в шоке и плохо понимая происшедшее, кивала головой, повторяя свое первое слово:

— Спасибо, спасибо.

— Бабоньки! — вдруг воскликнула одна из женщин, видевшая всю картину события. — А ведь он хотел умышленно ее задавить, специально. Они, выходит, наняли его, чтобы избавиться от ненужного ребенка.

— Это точно. От таких алкашей чего угодно ожидать можно. Ради водки такие и мать родную продадут. Ой, что я, они ведь и вправду своих родных продали. Вот и уговорили на такой грех алкаша.

У них еще надолго хватило тем для пересудов. Такие неординарные события в маленьком городке происходят весьма и весьма редко. Поэтому свое видение на данное происшествие хотелось высказать всем и много. А дядя Миша успел еще дать пинка улепетывающему неудачливому киллеру и подошел к Свете.

— Идем домой, провожу тебя. Ты как то по сторонам смотри, хотя, прости, куда и зачем смотреть. Разве ждешь беду откуда-нибудь, подлость она вездесуща, — он забрал сумку, и они, взявшись за руки, поковыляли к дому. — Обижают они тебя? Да вижу, не сладко приходится. Даже не знаю, чем помочь. Ты хотя бы, если совсем худо будет, обращайся, не стесняйся.

Он не знал, что даже сказать этому несчастному ребенку, чем помочь. Не было никогда у них с бабкой детей, не умеют обращаться с ними. Да и не больно завидовали соседям и их счастью с сыном. Намаялись и сами и соседи с таким чадом. А когда появилась Света, то даже осуждали. Посмеивались над ними, добровольно взвалившим на себя такой груз ответственности и обузу. А потом слегка и завидовали, наблюдая счастливую троицу, шагающую по улице. И, когда после смерти родителей, сын с невесткой вернулись в отчий дом, то даже одобрили их поступок, посчитав их шаг, пробуждением родительских чувств, списав все изменения со Светланой на несчастный случай. Но затем, прослушав пересуды и сплетни соседей, заподозрили что-то неладное в их семействе. То, что пьют, так пьянство процветает по всему городку, и бродячих, бесцельно шатающихся детей многочисленных алкоголиков, явление частое и примелькавшееся. Но сегодняшнее событие его потрясло. Убить ради пьянки собственное дитё — не вписывалось в рамки сознания.