Вот это я называю агитация. Народ возбужденно загудел, а мужичонка в руках Всеволода, неимоверно изогнувшись, вывернулся, оказался на ногах, молниеносно вытащил из кармана узкий стилет и, ударив кожевника в бедро, сиганул со стены. Никто не успел даже опомниться, как он растворился в толпе вражьего войска.

 -В лазарет, живо!

 -Да к чему мне лазарет, рана-то пустяковая, - возразил Всеволод и, неожиданно пошатнувшись, рухнул на заботливо подставленные руки товарищей. Шестеро ополченцев, подхватив раненого, опрометью кинулись в сторону лачуги местного лекаря. Я проследил за ними взглядом и вновь повернулся лицом к противнику. Парламентеры, и без нашего ответа поняв, что миссия провалилась, поспешно смотали удочки, и теперь нам виделись лишь их сверкающие пятки. Глядя на улепетывающих окурков, на стенах сдержанно засмеялись. Я снова бросил взгляд в сторону лазарета, но как не хотелось мне узнать о судьбе раненого, заниматься одним, пусть даже и очень хорошим человеком, сейчас было недосуг. Надо что-то придумать, что-то хитрое, неожиданное, способное, если не разбить, так отпугнуть противника. Что-нибудь...

 -Илларион, - пораженный внезапно пришедшей в голову мыслью, я грозно окликнул сжавшегося у стены магистра.

 -Всегда готов, Ваше степеничество. - Илларион, дрожа всем телом, вскочил на ноги. Со своим бледно-серым лицом в этот момент он был похож на восковую куклу.

 -Есть ли в городе лаборатория?

 -???

 -Химическая лаборатория есть в городе?

 Илларион отрицательно покачал головой, кажется, он не совсем понимал, о чём его спрашивают.

 -Хоть кто-нибудь может указать, где найти химические препараты?

 -Какие параты? - переспросил у стоявшего на стене парубка все тот же сгорбленный дедок.

 -Химические, - парень проорал ему на ухо так, что тот аж вздрогнул.

 -Алхимик, что ля? - сунув палец в ухо, снова уточнил дед.

 -Не-е-а, - юноша, посчитав ответ исчерпывающим, отвернулся.

 -Постой, постой, что за алхимик? - я вцепился обеими руками в плечи растерявшегося деда.

 -Да-а-а-а не тря-си ты, та-а-ак душу вытрясешь.

 -Дедушка, где алхимик, где живет-то?

 -Да почитай пятый десяток как в аду горит синем пламенем, а мож и в раю, кто знат, огонь-то у кострища грят очистительный. -(Вот ведь и этого сожгли! Ну народ, ну народ, единственного научного работника и туда же).

 -А дом его где, от дома хоть что-нибудь осталось?

 -Дом-то его, вон вишь развалины, - дед ткнул костлявым пальцем куда-то в пространство. - Вот как раз его домина и будет.

 Я вгляделся в городские кварталы. С высоты городской стены весь город был как на ладони. Неподалеку от площади высилась обветшалая от времени хоромина. Спрашивать о чем-то ещё не имело смысла. Я либо сам найду то, что мне нужно, либо не подскажет никто.

 -Вы, отец Иннокентий, оставайтесь здесь, чтобы дух воинства поднимать, а Вы, отец Клементий, отправляйтесь со мной. - Я спрыгнул вниз и, не дожидаясь засопевшего от моего командного голоса Клементия, поспешил к обители алхимика.

 Едва войдя в здание, я увидел то, что искал. Раскинувшаяся на всё внутреннее пространство лаборатория поражала своей огромностью, все стены помещения занимали бесконечные стеллажи и полки. Стоявшее на них великое множество колб, колбочек, пробирочек, скляночек, склянок и бутылок, наполненных разноцветной лабудой, вызывали просто нестерпимое желание похимичить. И как мне было при таком обилии ингредиентов не почувствовать себя великим химиком?

 -Знаешь что, мой друг Гораций, что здесь самое главное? - отец Клементий тупо вытаращился на мою "учёность". - Самое главное здесь не перехимичить...

 -Чаво?

 Ну, всё! Батюшку, кажется, заклинило. То ли это стресс от пережитого, то ли он Шекспира никогда не читал.

 -Не чаво, а тащи сюда бутылочки с нижней полочки, да вон тот тазик.

 -Аккуратнее! - крикнул я минуту спустя, видя, как наш преподобный сгребает своими лапищами устилающие полку бутылки, норовя припереть все это добро за один раз. В школе он, похоже, не учился. Иначе, знай что содержимое некоторых бутылей, расплескайся оно по штанам, может оставить его и без штанов, и без прочих радостей жизни, ни за что бы не позволил себе подобные вольности.

 Всё, бутыли под рукой, тазик на месте, теперь главное не спешить. Легко сказать: не спешить... За воротами города толпа разъярённых разбойников вкупе с окурками, а на защитных стенах лишь два десятка стражников, ополченцев человек полтораста да тощий отец Иннокентий. Не думаю, что им удастся надолго сдержать лесную братию. Святое слово- оно, конечно, вещь великая, но... Короче, чем быстрее я схимичу нечто этакое взрывчатое, тем лучше. Взрывчатку сделать я могу запросто, вот только как определить что здесь что. Каждая бутылка, колба, колбочка, склянка, скляночка аккуратно пронумерована и подписана, но вот что означает такая, к примеру, надпись: "жабья сыть" или того хуже "гадья жжечь"? То-то и оно. Будем экспериментировать... Нет, я, конечно, всегда чувствовал в себе задатки великого алхимика, но смешивать алхимические препараты наугад даже для моего больного разума было чересчур, и удовольствия мне не доставляло.

 ...На десятой минуте жахнуло... Меня швырнуло прямо в объятья отца Клементия, потолок над тазиком треснул, а ближайший стеллаж угрожающе накренился.

 -Бежим! - заорал я, представляя, что случится, когда все это богатство, согласно закону всемирного тяготения, рухнет на пол и, согласно еще какому-то неведомому мне закону, жидкости смешаются в невероятную смесь, до которой, судя по произведенному взрыву, произошедшему от слияния всего двух капель какой-то гремучей жидкости, ой как далеко.

 Наученный горьким опытом, на этот раз отец Клементий не заставил себя долго ждать и бросился к выходу не раздумывая, стремительно обошел меня на одном из поворотов и, чуть ли не кубарем скатившись по ступенькам, ведущим вниз, выскочил на улицу первым. Едва мы нырнули в ближайший ров, за спиной ухнуло, здание тяжело осело и стало осыпаться, разваливаясь на отдельные фрагменты. Второй взрыв окончательно развалил стены и снес крышу. Над нашими головами пронеслись сотни разноцветных бутылок и с тихим свистом сгинули за стенами замка. Черт бы побрал этого химика, может и правильно, что сожгли?! Кто знает, похимичь эта зараза еще немного, не разнесло бы в результате очередного безумного опыта половину города? Взрывы продолжались. Боже, клянусь как на Библии, если выживу и вернусь в свой мир, обязательно присоединюсь к какому-нибудь движению, ратующему за закрытие вредных производств в черте города. К зеленым, мать вашу...

 Отец Иннокентий с тоской глядел на стоящую перед воротами братию. Весь его запас красноречия иссяк, а разбойники, уже изготовившие из здоровенного дуба таран, подняли его на плечи и теперь отходили чуть назад, чтобы как следует разбежаться. Под прикрытием сотен лучников они двинулись вперед. Со стороны противника стрел не жалели. Вот грянул очередной залп, и множество стрел, просвистев над головами защитников города, шлепнулись на каменную мостовую. Кто-то тихо застонал, выдергивая из плеча зазубренный наконечник, кто-то дико взвизгнул, уворачиваясь (как ему показалось) от летящего прямо в глаз наконечника, кто-то подобрал вражеский "снаряд" и, грязно ругнувшись, отправил обратно. Штурм вступил в новую фазу.

 Таран врезался в ворота подобно не вышедшему из пике истребителю. Раздался треск, старое дерево разлетелось на мелкие щепы, а по всему вражескому лагерю, словно неистовый смерч, пронёсся восторженный вопль. "Таранщики", потеряв двоих убитыми и троих затоптанными собственными товарищами, спешили оттащить таран в сторону, дабы освободить проход завывающему в нетерпении воинству.

 -Милосердие и покаяние! - возвысив голос, отец Иннокентий в очередной раз приготовился рассказать сказочку о житие в мире и добрососедстве. - Братья мои да наполнятся ваши сердца... Ой, - краснопёрая стрела, взвизгнув, пролетела над самым ухом почтенного священнослужителя, едва не задев его сбившуюся на бок шапочку. Лицо батюшки пошло пятнами: внимать голосу разума и совести штурмующие не захотели, оставалось только одно... Святой отец выпрямился, простер над собой кулаки и принялся извергать проклятия. Что-что, а это у него получалось гораздо лучше, чем призывы возлюбить ближнего своего аки самого себя. А казалось бы, всего-то и разница, что в первом случае Иннокентий поступал согласно учению сына божьего, а во втором слова шли от души, от сердца, а если хотите, то и от самой сущности человеческой.