— В первую же минуту урока! В первый же день в школе! А вокруг уже народные волнения! — он обвел взглядом класс. Пол Кэри к этому времени успел испариться, и материализовался в дальнем углу. Теперь он, как и все остальные, сидел, уставившись в пространство прямо перед собой.
— Встань, Элла. Оставь сумку, — Мак-Налти наклонился над ней, — и чтобы я от тебя сегодня ни звука не слышал, — добавил он тихо. — Итак, девятый класс! Последний урок семестра. Продолжаем читать «Гордость и предубеждение», а на каникулах вы его закончите. Пол, страница двести двадцать, начинай.
Элла прижала ладони к ушам, чтобы заглушить его голос. Она сосредоточилась на биении своего пульса, похожем на мерное шуршание ботинок по гравию. Ее вещи валялись, разбросанные, вокруг, и даже «Гордость и предубеждение» она не могла достать — просто не решалась нагнуться за книгой.
Ей хотелось исчезнуть. И чтобы этот ужасный день поскорее закончился. И вообще, чтобы кончилась школа — не на каникулы, а навсегда.
Еще два года. Чуть меньше. Через год и пятьдесят одну неделю ей исполнится шестнадцать. В этот день она выйдет из школы и больше туда не вернется. Отец ей разрешит. Он знает, что ей нет смысла досиживать еще шесть месяцев до окончания обучения, корпеть над целым ворохом выпускных экзаменов, которые она, скорее всего, не сдаст. Может, она найдет работу или, по крайней мере, получит место по одной из правительственных программ трудоустройства.
Элла знала, чего хочет: работать в приюте для животных, так же как сестра их соседки. Она получала сорок фунтов в неделю за то, что чистила клетки в Лиге защиты кошек. Когда ее годичная практика закончилась, ей пришлось зарегистрироваться на бирже труда, но она по-прежнему работала для Лиги, уже бесплатно, когда хватало денег на автобус туда и обратно. Вот чем Элла собиралась заняться. Когда-то она подумывала стать ветеринаром, но для этого требуется специальное образование. На ветеринара учатся в университете. Что ж, она найдет какой-нибудь приют, необязательно в Бристоле, По телевизору показывали приют для осликов, где-то в Девоне. Ослики — это было бы здорово! Элла забыла вписать их в свой список любимых вещей, а ведь они достойны места в числе первых. Ослики — это круто!
Она скосила глаза на учителя, который прочитал ее сочинение перед всем классом. О, как ей хотелось оказаться подальше отсюда! Чтобы ненавистная школа кончилась!
Пульс под ее ладонями замедлялся — она чувствовала, как паузы между ударами становятся все длиннее. Ее голова поникла… В классе внезапно погас свет.
— А ну, включите свет! — велел мистер Мак-Налти. — Какой идиот это сделал?!
Никто не пошевелился. Кто бы ни включил свет снова, ясно, что его обвинят в том, что он же его и выключил.
— Элис! Ты сидишь ближе всех. Включи его. Это твоих рук дело?
— Нет, мистер Мак-Налти!
— Ну, так чьих же? Ты же должна была видеть.
— Я не знаю, мистер Мак-Налти.
— Не знаю, мистер Мак-Налти!.. — пропищал, передразнивая, учитель.
Засмеялся только Пол Кэри — остальные поостереглись.
— Ты услышал что-то смешное, Пол? — рыкнул Мак-Налти.
— Н-нет, мистер Мак-Налти…
Губка для мела с деревянной рукояткой грохнула о доску и закувыркалась по полу. Мак-Налти, решив, что она просто упала, вернул ее на подставку.
Как только он повернулся к классу, она снова свалилась.
Учитель сурово глянул на нее, будто она была ребенком, решившим нарочно его подразнить. Его толстый зад колыхнулся, когда он подхватил ее и припечатал к своему столу, подняв облако меловой пыли.
— Ричард, читай, пожалуйста.
Где-то хлопнула крышка парты. Взгляд мистера Мак-Налти метнулся к Элле, но она сидела, ссутулившись, поставив на парту оба локтя. Ричард начал читать.
Внезапно рядом с его ногой шлепнулась тетрадь.
— Так-так, что это такое? — Мак-Налти прыгнул вперед и схватил тетрадь. — Пол Кэри, — прочел он имя на обложке. — Останешься на час после уроков.
— Я ее не бросал, мистер Мак-Налти!
— Два часа после уроков!
Короткая пауза, и Ричард снова попытался читать.
— Я не стану, — прервал его Мак-Налти, — мириться с таким детским идиотизмом в своем классе! Это понятно? Или объяснить попроще? — он почти срывался на визг. — Вам меня не отыметь, ясно?!
В потрясенном молчании класса опять раздался стук, и погромче, чем в прошлый раз. Мак-Налти судорожно подскочил. В ушах у него зазвенело. Да и не только у него — у всего класса… или это звенело что-то в классе?..
Учитель оглядел первые ряды. То, как ребята передергивались и покрывались мурашками, говорило, что они тоже слышат этот звук.
— Если кто-то осмелился включать здесь радио…
Элла, по-прежнему прижимая ладони к ушам, слышала тонюсенький писк, пульсировавший в такт ее сердцу.
Класс зашаркал ногами. Этот шум действовал им на нервы, впивался иголкой, казалось, в самый костный мозг, причем чем больше они вертелись, тем хуже им было, будто звук проникал глубже с каждым движением мускулов. Но и сидеть, не шевелясь, было тоже невозможно.
Мак-Налти, в ярости шаря взглядом по классной комнате, увидел, как парта Эллы, вместе с её прижатыми к ней локтями, медленно приподнялась, а потом грохнула об пол всеми четырьмя ножками. Элла в ужасе отшатнулась. Шум стал еще громче.
Хлопнула дверь. Кто-то выбежал из класса. Ученики повскакивали с мест.
— Оставайтесь на местах, все вы! СЯДЬТЕ!
Тонкий вой перешел в визг, как будто тысяча ногтей скребла по стеклу. Мак-Налти выкрикнул, заглушая его:
— Так, прислушайтесь, откуда идет звук! Элис, это не с твоей стороны класса?
Ученики, полупривстав за своими партами, беспомощно оглядывались. Звук был повсюду — звенел сам воздух, каждая пылинка, взлетающая при любом выдохе, — и одновременно нигде.
Элла вцепилась в крышку своей парты. Она изо всех сил прижимала ее к дрожащим коленям. Казалось, парта пытается взлететь в воздух, как на спиритическом сеансе.
С сокрушительным грохотом парта вырвалась из ее рук и метнулась в проход с силой, достаточной, чтобы раскололись боковины. Оглушительный свист умолк.
Элла, не смея дышать, продолжала сидеть на стуле. Мак-Налти, не веря своим глазам, уставился на нее.
— Рождественский вертеп![8] — крикнул кто-то. — Мистер Мак-Налти, поглядите!
В полном недоумении учитель оглядывал класс.
— Он горит, он горит! — завопили ученики. — Младенец Иисус!
Макет рождественской сценки позади его стола, которую установили ученики седьмого класса, населив пластиковыми коровами и овцами, полыхал пламенем. Солома в яслях горела темным дымным огнем. Колышки плетня, сделанные из спичек, тоже занялись. Пурпурный плащ одного из волхвов съежился от жара. Сено в яслях Младенца потрескивало и вспыхивало.
Когда Мак-Налти ухватился за макет, соломенная крыша разгорелась, и языки пламени лизнули рукава его пиджака. Он швырнул макет на пол, раскидав пластиковые фигурки. В воздух взлетели клочки горящей соломы.
Однако на белых пеленках, в которые был завернут младенец, не было ни следа сажи. Весь вертеп пылал, но фигурки Иисуса пламя не коснулось.
— Принеси огнетушитель, — скомандовал Мак-Налти Ричарду Прайсу, но не успел тот подняться с места, как учитель решил, что ждать нет времени. Он начал затаптывать пламя — сперва горящие клочки соломы, а потом сами ясли. Его коричневые замшевые «Хаш Паппис»[9] крушили дерево, растирая головешки в черные пятна на плитке пола, уничтожив и коровник, и дары, и колыбель.
Когда он наконец поднял голову, пот струился по складкам его жирного красного лица.
— Приведи мистера Эванса, — велел он прибежавшему с огнетушителем Ричарду.
Элла пыталась поставить ровнее то, что осталось от ее стола. Пол вокруг был усыпан книжками и мусором. Мак-Налти, сжимая в руках огнетушитель, молча смотрел на нее. Весь девятый класс, бочком проскользнувший на свои места, последовал его примеру. Когда Элла подняла голову, оказалось, что все взгляды прикованы к ней.
