Наступило молчание. Через несколько секунд Ливермор громко откашлялся и встал.

– Еще раз, извините за мое непрошеное вмешательство.

Он вышел за дверь и увидел Блэйлока, который решительными шагами удалялся через зал. Ливермор секунду-другую постоял, провожая недовольным взглядом спину агента, а потом направился в лабораторию, чтобы проверить, как установлены колбы.

Агент ФБР вошел в кабинет Кэтрин Раффин, даже не постучав. Она вскинула на него холодный взгляд и сразу же вернулась к работе.

– Я сейчас занята и не желаю говорить с вами.

– Я прибыл к вам, чтобы попросить помощи.

– Помощи? У меня? – В ее смехе не было ни капли веселья. – Вы обвинили меня в том, что я расколотила колбы; и как же вы после этого можете обращаться ко мне за помощью?

– Вы единственный человек, у которого я могу получить необходимую информацию. Если вы ни в чем не повинны, как вы постоянно утверждаете, то вы должны быть рады возможности помочь расследованию.

Этот аргумент имел смысл для ее высокоорганизованного разума. У нее не было никакой веской причины – кроме глубокой личной неприязни – для отказа этому человеку. А ведь он был агентом, официально направленным сюда для расследования саботажа.

– Что я могу сделать? – спросила она.

– Помогите мне определить мотив преступлений.

– Я никого не подозреваю и не располагаю никакой информацией, которой не было бы у вас.

– Напротив, располагаете. У вас есть доступ ко всей документации о ходе работы и к компьютеру. К тому же вы владеете программированием. Я хочу, чтобы вы собрали все данные, какие удастся, о содержании колб. Я просмотрел отчеты о потерях и, кажется, заметил там некоторую закономерность, но она совершенно не является очевидной. Факт в том, что уничтожалось содержимое части колб, скажем трех из пяти, а в других случаях – подряд все колбы какой-то определенной последовательности. В главных документах должен быть ключ к этой информации.

– Это будет довольно-таки серьезная работа.

– Я могу получить для вас все разрешения, которые могут потребоваться.

– Тогда я этим займусь. Я могу провести сопоставления и проверку и запрограммировать компьютер на поиск релевантной информации. Но я не могу пообещать вам, что вы получите тот самый ответ, который ищете. Уничтожение эмбрионов могло производиться случайно, и если это так, то поиск ничего вам не даст.

– У меня есть причины считать, что это не случайно. Займитесь этим и сообщите мне, как только получите результаты.

Для проведения анализа потребовалось два дня упорного труда. У Кэтрин Раффин получилась работа, которой она осталась очень довольна. Впрочем, не результатами: она так и не смогла заметить в статистических рядах никакой взаимосвязи. Но вдруг ее увидит федеральный агент. Она позвонила ему, сообщила, что работа закончена, и снова принялась изучать колонки чисел. Занималась она этим до тех пор, пока Блэйлок не появился у нее в кабинете.

– Я так и не смогла заметить ничего примечательного, – сказала она, пододвигая агенту компьютерные распечатки.

– Это уже мне решать. Вы можете объяснить мне, что тут что обозачает?

– Вот перечень разрушенных или поврежденных колб. – Она указала на первый лист в пачке. – Кодовый номер в первой колонке, следом идентификация по имени.

– Что она означает?

– Фамилии доноров; таким образом легче всего запомнить и идентифицировать определенные линии. Вот, например, Уилсон – Смит: сперма от Уилсона, яйцеклетка от Смит. В других колонках содержатся сведения об отборе, о том, какие свойства были выбраны, и тому подобное. Вместо номеров по общему списку я при обработке использовала для идентификации наименования линий. А на остальных листах – результаты моих попыток найти значимые корреляции; я применяла различные математические методы. Но мне так и не удалось увидеть сколько-нибудь весомой корреляции. Сами названия и то говорят больше.

Блэйлок пробежал глазами напечатанные колонки.

– Что вы имеете в виду?

– Ничего конкретного. Моя собственная глупая, но давняя привычка. Я происхожу из семьи буров[2] и выросла в одной из резерваций для белых, созданных в Южной Африке после революции. Пока мы не эмигрировали сюда, когда мне было одиннадцать лет, я говорила только на африкаанс. Так что у меня имеется эмоциональная связь с теми людьми – вы назвали бы их этнической группой, – среди которых я родилась. Это малочисленная группа, и в этой стране очень редко удается встретить бура. Так вот, когда мне попадается какой-нибудь список имен, я по старой привычке смотрю, нет ли в нем буров. За всю жизнь мне удалось встретить лишь несколько человек, с которыми можно было бы поговорить о давних днях, проведенных за колючей проволокой. Вот что я имела в виду.

– И как это связано со списками?

– В них нет ни одного бура.

Блэйлок пожал плечами и снова сосредоточился на бумагах. Кэтрин Раффин, урожденная Катерина Бекинд, держала перед собой список фамилий и, поджав губы, снова просматривала его.

– Вообще ни одного африканера. Англо-ирландские имена все до одного.

Блэйлок резко вскинул голову.

– Повторите, пожалуйста, – сказал он.

Она была права. Агент дважды внимательно прочел список имен и убедился в том, что в нем были лишь откровенно англосаксонские или ирландские фамилии. В этом, казалось, не было никакого смысла, как, впрочем, и в том факте, открытом тоже Кэтрин Раффин, продолжавшей анализ списка, используя в качестве ключа подход с точки зрения фамилий, что негров в списке тоже не оказалось.

– В этом нет смысла, ровно никакого смысла, – заявил Блэйлок, стиснув пачку листов в руке и сердито потрясая ею в воздухе. – Какая может быть причина для того, чтобы проводить именно такие преднамеренные акции?

– Может быть, вы неправильно ставите вопрос? Что, если вместо того, чтобы спрашивать, почему некоторые имена оказываются в списке устраненных, задать вопрос по-другому: почему в этом списке не появляются другие фамилии. Например, африканеров.

– А они вообще есть в списках доноров оплодотворенных эмбрионов?

– Конечно. И африканеры, и итальянцы, и немцы, и многие другие.

– Да, пожалуй, нужно будет задать этот вопрос, – сказал Блэйлок, снова склоняясь над списками.

Это оказался тот самый вопрос, который требовалось отыскать.

Экстренное совещание руководства Совета по генетическому управлению созвали в одиннадцать часов вечера. Как всегда, Ливермор опоздал. Возле большого мраморного стола поставили дополнительный стул, на который уселся Блэйлок, аккуратной стопкой положив перед собой компьютерные распечатки. Кэтрин Раффин включила диктофон и сразу же объявила дату и время проведения совещания, а Стертевант громко закашлялся, погасил свою безвредную травяную сигарету и тут же закурил новую.

– Этот горящий компост когда-нибудь все же прикончит вас, – сказал Ливермор. Кэтрин Раффин поспешила вмешаться, чтобы не дать начаться традиционной перепалке.

– Это совещание собрали по требованию мистера Блэйлока, представителя Федерального бюро расследований, прибывшего сюда, чтобы разобраться в причинах многочисленных аварий с колбами и очевидном вредительстве. В данный момент он готов сделать сообщение.

– Как раз вовремя, – сказал Ливермор. – И как же, удалось вам узнать, кто же вредитель?

– Да, – бесцветным голосом ответил Блэйлок. – Вы, доктор Ливермор.

– Ну-ну, похоже, мальчик расхвастался. Но вам придется сначала представить какие-нибудь доказательства и только потом пытаться выжать из меня признание.

– Я думаю, что мне удастся это сделать. С тех пор, как началось вредительство, и даже раньше, чем оно было замечено, несчастные случаи происходили с каждой десятой колбой. Этот процент известен под названием десятины, что показательно, так как говорит о состоянии умов и настроений. Он также в десять раз выше, чем в других лабораториях, где количество неудач обычно ограничивается одним процентом. И в качестве следующего доказательства приведу тот факт, что все пострадавшие колбы содержали эмбрионы от доноров ирландского или англосаксонского происхождения.