— Хотелось бы, Смитти. Но боюсь, не смогу. Мне хочется узнать, что же произошло.

— Думаю, это возможно. — Сергуд-Смит смущенно поднял руку. — Просто ты в неподходящее время попал в неподходящее место. Этого оказалось достаточно, чтобы задействовать наших одноклеточных бюрократов.

— Я не бывал ни в одном необычном месте, разве что в корабельной катастрофе.

— Именно. Я тоже говорил с тобой недостаточно откровенно о том, что ты видел. Я расскажу тебе больше, но давай-ка уйдем из этой комнаты.

— Видимо, ты хорошо знал, о чем спрашивал.

— Прости. На первом катере находились преступники. Контрабандисты. Везли наркотики. Второй корабль был наш сторожевик. Настиг их и отправил на дно.

— Нелегальные наркотики? Я и не подозревал, что тут замешаны подобные штуки. Но если это так, и если контрабанда не ушла, то почему обошлось без громких газетных заголовков?

— Я с тобой согласен, но другие — нет. Они считают, что публикация только воодушевит нарушителей закона. В этом деле увязли и мы, и полицейские, а ты оказался в самом центре событий. Но ненадолго. В общем, забудь о том, что я сказал, и готовься к выпивке в семь часов.

Ян подошел и взял деверя за руку.

— Если в моем голосе не звучит достаточной благодарности, то это лишь из-за похмелья. Спасибо. Приятно знать, что ты на моей стороне. Я не понял и половины из того, что ты тут наговорил, да, пожалуй, и не хочу понимать.

Когда закрылась дверь, Ян выплеснул холодный кофе из чашки в раковину и направился к бару. Обычно он избегал острых углов, но не играл ли сегодня Смитти? Или его рассказ — правда? Единственное, что Ян мог сделать, это притвориться, будто верит ему.

Затем внезапно в голову пришла мысль: Сара говорила правду. Мир упорно отстаивает свое право быть не таким простым, как ему всегда казалось.

Снаружи шел снег, и Лондон скрыла белая пелена. Что происходит? Ян понимал, что находится на перепутье, где жизнь выходит из своего привычного русла. Возможно, перед ним один из самых значительных поворотов. За последние недели он испытал много потрясений, вероятно больше, чем за всю предыдущую жизнь. Драки в подготовительной школе, зубрежки, экзамены в университете, любовные утехи — все это было просто. Жизнь текла навстречу, и он принимал ее такой, как есть. Его несло потоком, он легко принимал решения. Но теперь все иначе: он стоял перед выбором. Конечно, он мог бездействовать, игнорируя все, что слышал и открыл, и вести прежнюю жизнь.

Но нет, это невозможно. Все изменилось. Мир, в котором он жил, не был реальным, подлинным. Израиль, контрабандисты, субмарины, демократия, рабовладение. Все это существовало, и он знал об этом. Его дурачили, как и тех, до Коперника, думавших, что Солнце вращается вокруг Земли. Они верили, нет, они знали, что это так. И ошибались. Он думал, что все знает о своем мире — и так же был неправ.

Ян не знал, куда ведет этот путь, и испытывал странное, гнетущее чувство, что все может кончиться бедой. Но решение принято. Он гордился свободой своих мыслей, способностью к рациональному, бесстрастному мышлению, ведущему его к истине, какой бы она не оказалась.

Да, в незнакомом ему мире много скрытой правды, и он знает, как до нее докопаться. Конечно, он может потерять ее след, но если действовать правильно, истина от него не уйдет.

Улыбаясь, он сел и, вооружившись блокнотом и авторучкой, принялся составлять полную блок-схему компьютерной программы для похищения.

— У меня нет слов! Я так рада, что ты решил присоединиться к нашей программе, — сказала Соня Амарильо. — Почти все наши микросхемы — это рухлядь, годная разве что для музеев, и я уже отчаялась что-нибудь сделать с ними.

Рыжеволосая, полная, она почти терялась за большим столом. И как прежде, чувствовался ее бельгийско-французский акцент; не помогли даже годы, проведенные в Лондоне. Она была похожа на консьержку, или на усталую домохозяйку, но считалась лучшим инженером связи в мире.

— Работать здесь, — большое счастье для меня, мадам Амарильо. Но, должен признаться, мои мотивы весьма эгоистичны.

— Побольше бы такого эгоизма!

— Нет, это неправда. Я работаю над уменьшенной моделью морской навигационной системы, и у меня возникли проблемы. В конце концов я понял: самая большая проблема в том, что я очень мало знаю о спутниковых схемах. И когда услышал, что тебе нужен специалист по микросхемам, я бросился сюда со всех ног.

— Ты самый замечательный мужчина, и ты здесь вдвойне желанен. Мы немедленно пойдем в твою лабораторию.

— Ты даже не объяснишь, в чем состоят мои обязанности?

— Твои обязанности — все это, — она сделала быстрый всеохватывающий жест. — Я хочу, чтобы вначале ты изучил нашу схематику, задал вопросы, разобрался со спутниками. У нас достаточно трудностей, поэтому я не хочу тебя сейчас утомлять. Когда ты освоишься, я представлю тебе высоченную гору проблем. Ты еще пожалеешь, что явился сюда.

— Вряд ли. Мне ведь именно такая работа и нужна. — И он не соврал. Ему требовалось работать в очень большой лаборатории, а открытие входа в спутниковую программу было случайным. Он действительно мог работать над усовершенствованием своего навигатора.

И здесь, где микропроцессорная база столь устарела, он здорово пригодится. Дело обстояло даже хуже. Первый же спутник, который он исследовал до последней детали, был большой геосинхронной машиной, висевшей в 35,924 км над Атлантическим океаном. Он уже несколько лет барахлил, действовало меньше половины цепей, и поэтому были произведены замены. Ян просмотрел диаграммы замен, причем все они были схематично изображены на дисплее, а на другом, большем по величине экране, были в цвете выделены неисправности. Некоторые цепи казались знакомыми, даже слишком знакомыми. Он прикоснулся к рычажку экрана, давая сигнал вызова информации. Загорелось третье табло, показывая нумерацию деталей.

— Не могу поверить, — сказал Ян вслух.

— Вы меня зовете, Ваша честь? — Помощник-лаборант, кативший тележку с инструментами, остановился и повернулся к нему.

— Нет, спасибо, ничего. Я говорил сам с собой. — Человек поспешил дальше. Ян в изумлении потряс головой. Подобные схемы были еще в учебниках в школе, им должно быть не меньше пятидесяти лет. С того времени должны были произойти десятки усовершенствований. Если так, то ему, чтобы исправить неполадки, достаточно заменить эти устройства на современные. Нудно, но легко. И это даст ему дополнительное время на осуществление личных планов.

Дело пошло хорошо. Он уже обошел большинство пломб компьютера Оксфордского университета и подбирался теперь к запретным областям исторических секций. Годы конструирования компьютерные цепей не прошли даром.

Компьютеры совершенно неразумны. Это всего-навсего большие счетные машины, и считают они на пальцах. Разница лишь в том, что у них не перечесть этих пальцев я загибают они их невероятно быстро. Они не умеют ни мыслить самостоятельно, ни делать что-либо, не предусмотренное программой. Когда компьютер действует как хранилищ памяти, он отвечает на любые вопросы, которые ему задают. Банки памяти публичной библиотеки открыты для любого, имеющего доступ к терминалу. Библиотечный компьютер весьма полезен. Он может найти книгу по заголовку, по имени автора, или даже по названию предмета. Он будет снабжать вас информацией о книге или книгах, пока вы не решите, которая книга вам нужна. По соответствующей команде библиотечный компьютер в течении нескольких секунд переправит книгу в банк памяти терминала запрашивающего компьютера. Просто.

Но даже библиотечный компьютер имеет некоторые ограничения к выдаче материалов. Одно из них — зависимость доступа к порнографической секции от возраста просителя. Код каждого просителя содержит в себе данные о его рождении и прочую необходимую информацию. Если десятилетний мальчик захочет прочитать «Веселый холм», он получит на свой запрос вежливый отказ. А если будет настаивать, он узнает, что его психиатр поставлен в известность о столь странной настойчивости. Но, если мальчик воспользуется идентификационным номером отца, он получит «Веселый холм» в издании с цветными иллюстрациями, и никаких затруднений при этом не встретит.