Благодаря сухому закону мы получили и еще один неожиданный побочный продукт. Как-то один из работавших на нашем промысловом пункте (большинство из нас жило здесь же, у самой пристани) пригласил меня зайти к нему выпить. Я очень удивился, когда он угостил меня настоящим джином, причем не отечественного производства.

Оказалось, что за несколько ночей до того пароход, на котором контрабандой везли спиртные напитки, сел на мель неподалеку от берега. Если бы он не ушел оттуда до рассвета, его захватила бы береговая охрана. Чтобы сняться с мели, с парохода сбросили за борт запрещенный груз.

Каким-то образом — как, я так и не узнал, — мой хозяин проведал про это. Он вышел в море, захватив с собой «кошку», и выудил несколько ящиков со спиртным. Но он был рыбак, а не бутлегер. Он не продал ни единой бутылки. Зато прославился своим гостеприимством и прослыл знатоком хороших вин.

Бутлегеры скоро догадались, что наш акулий промысел может быть прекрасной ширмой для их «спиртного» промысла. Ко мне как-то подошел один из местных бутлегеров и сделал мне «заманчивое» предложение. Его блестящий план заключался в следующем: после того как я кончаю свои дневной лов, я встречаюсь в море с судном, на борту которого находятся спиртные напитки. Я запихиваю бутылки со спиртным в пасть акул и таким образом доставляю их на берег. Там один из их людей незаметно переправляет бутылки туда, откуда отгружается удобрение, и отправляет их в качестве «особого груза». Все это звучало великолепно. Но я отверг предложение. Я предпочитаю иметь дело с настоящими акулами, а не с их человеческой разновидностью.

Ловить акул сетями не так эффектно, как бить их гарпуном, но зато куда более продуктивно.

Мы забрасываем сети под вечер, так как акулы охотятся главным образом ночью. Перед заходом солнца мы садимся на наши три небольшие лодки и отправляемся на акульи пастбища у Вэстерн-Шоулз или Кейп-Лукаут. В лодке — десять сетей, каждая оснащенная двумя якорями и четырьмя буями. Якоря удерживают сеть на месте, а буи отмечают на поверхности, где она находится. К нижнему краю сети привязаны свинцовые грузила, которые оттягивают сеть вниз, а нанизанные на верхний край небольшие пробковые буйки поддерживают ее в вертикальном положении.

Сети висят в воде, как занавес. Они идут одна за другой параллельно берегу, примерно в километре от него, так что акул, которые направляются за добычей на мелководье, встречает сплошная загородка из сетей. Это так называемые «жаберные» сети. Ромбовидные ячеи позволяют акуле просунуть в них голову, но цепляются за спинной плавник. Попавшая в ловушку акула не может дать задний ход. Она просто физически не в состоянии этого сделать. Она висит, подвешенная за плавник, и пытается освободиться, крутясь вокруг своей оси. От этого она запутывается еще сильнее. Нередко она обматывает сеть вокруг жаберных щелей и умирает от удушья.

Перед рассветом мы идем за своей добычей. Мы вытаскиваем сеть. Ведя лодку вдоль «полотна», мы перебираем руками верхний край с буйками. Как только на поверхности появляется голова акулы, ее цепляют крюком за пасть. Затем бьют колотушкой по голове и, надеясь, что она мертва, закидывают на борт.

Иногда мы ставим яруса. К длинному канату — хребтине, закрепленному с двух сторон якорями и буями, прицеплены поводки — веревки около двух метров длиной, сращенные с цепью, на конце которой находится стальнойкрюк с насаженной на него приманкой. Таких ярусов ставится от двадцати пяти до пятидесяти штук. Когда наутро мы вытаскиваем добычу, нам часто достаются одни лишь акульи головы. Все остальное съедено их сородичами-каннибалами. Иногда акулы продолжают свое пиршество даже в то время, как мы выбираем яруса.

Но, как правило, нам везет. Этого нельзя сказать о рыбаках, ведущих промысловый лов сельди-менхаден. То, что для нас удача, для них смерть. Возле Кейп-Лукаут всегда много сельди. Ловят ее кошельковыми неводами в триста метров длиной. Огромные косяки рыбы окружают неводом, затем стягивают его вниз, и тысячи сельдей оказываются в ловушке.

Вид такого невероятного количества сельди сводит акул с ума. Они прокусывают в неводе дыру, и сельдь устремляется наружу... прямо акулам в пасть. К неводу спешат другие акулы. Каждая вырывает из невода один, а то и несколько кусков, чтобы набить себе брюхо рыбой, скоротечная свобода которой кончается там, где начинается акулья глотка. Акулы до отвала наедаются сельдью. Как-то раз я поймал акулу сразу после такого пира. В ее раздувшемся брюхе было пятьдесят семь рыб, каждая от пятнадцати до двадцати сантиметров длиной, и каждая была проглочена вперед головой, без сомнения, в тот момент, когда она выплывала из сети, которую вспорола эта или какая-нибудь другая акула.

Ловить акул несложно, гораздо труднее их найти. Вчера вы вытаскивали акулу за акулой. Сегодня их нет и в помине. Но одна из привлекательных сторон лова акул состоит в том, что, ища акул, вы находите множество интересных людей. Когда я разведывал в Мексиканском заливе места, где должны были бы водиться акулы, я встретил двух ловцов акул, от которых услышал множество преинтересных историй.

Капитан Чарльз Томпсон рассказал мне о китовой акуле, которой не удалось уйти. Передаю этот рассказ без всяких изменений.

"Мы стояли на якоре ниже Найтс-Ки в километре от старого пирса. Однажды утром, часов в девять, я взглянул на пирс и увидел буквально в нескольких шагах от эстакады колоссальную рыбу. Мы тут же спустили баркас и помчались к ней.

Мы подходили все ближе и ближе, пока не очутились прямо над рыбой — ее пятнистая спина была всего в метре под нами. Я метнул в нее гарпун. Он вонзился недалеко от жаберных щелей.

Мы окликнули рыбаков, которые были неподалеку, и попросили их помочь нам. Чего мы только не делали, чтобы прикончить ее, даже стреляли из ружья, но пули отскакивали от нее, оставляя лишь легкие вмятины на коже.

Игнорируя эти небольшие знаки внимания, рыбина кружила вокруг эстакады, и когда после полудня начался отлив, мы решили, что она вообще уйдет из залива.

Но она не уходила. Я не мог понять, почему она не кидается в бой и вообще относится ко всему так безразлично. Она продолжала плавать, медленно и равномерно помахивая своим огромным хвостом, без малейшего усилия увлекая за собой наши лодки. К этому времени в ее теле было уже несколько гарпунов, один канат был закреплен у нее на хвосте, другой привязан к спинному плавнику.

Около половины шестого она в последний раз проплыла под эстакадой, и тут мы стали гнать ее к песчаной отмели, тыкая ей в голову лодочными баграми. В конце концов акула оказалась на песке и, обмотав ее канатами, мы привязали ее к воткнутым в песок веслам.

Убить ее удалось только после того, как, насадив на багор острый нож, мы добрались до ее мозга, для чего пришлось разрубить ей голову. К своему удивлению, мы обнаружили, что череп состоит из хряща толщиной не меньше десяти сантиметров".

Позднее я видел эту акулу в Майами, где она была выставлена для всеобщего обозрения. Она весила тринадцать с половиной тонны и достигала тринадцати метров в длину и шести в ширину, Тщательный осмотр показал, что это молодая акула, еще не достигшая половой зрелости.

Второй рассказ я услышал от капитана В. Б. Кэсуэлла, всю жизнь рыбачившего в Мексиканском заливе.

"Однажды ночью, часа в два, мы разложили костер на берегу среди пальм, — начал он, — и стали варить кофе. Ночь была холодная и сырая, и команда три раза закидывала сеть среди коралловых рифов. Сразу после полуночи на наш невод, полный скумбрии, налетела большая акула и разорвала его почти пополам. Так что нам оставалось только ждать рассвета — чинить невод было еще темно.

Внезапно я услышал пофыркивание моторки и по звуку сразу определил, чья она. Когда она поравнялась с нашим костром, я увидел, что не ошибся. Мой друг остановил мотор и крикнул:

— Это вы, капитан Кэсуэлл?

— Я! — крикнул я в ответ.

Не успел я пригласить его на кофе, как он сам, видимо, почувствовав запах, спросил: