— Там скамейка, — Резник показал рукой себе за спину, — пойдемте.

Дома на улице, где жил Резник, шли как бы в шахматном порядке. Один ближе к дороге, другой чуть дальше. Перед домами, что стояли в отдалении, росли деревья, слабо напоминая скверики. Меж тех деревьев и стояла скамейка, на которой расположились Резник с Неверовым. Резник, хоть и пытался скрыть волнение, но получалось это у него плохо.

— Как живешь, Толик? — Живу, хлеб жую.

— Чем занимаешься? — А-а-а… — догадался он, — вот вы про что.

— Про что? — спросил Неверов, давая Толику шанс самому все рассказать.

— Про бритоголовых.

— Это не просто бритоголовые. Это нацисты. Я надеюсь, ты знаешь, что такое нацизм? — Знаю. Только я сам руку вверх не вскидываю, и себя потомком великой цивилизации не считаю.

— Ты в «Эдельвейсе» работаешь инструктором? — Да. А что, это запрещено законом? — Хм… А ты никогда не задумывался, как они применяют твои уроки? Толик улыбнулся, опустил голову вниз и несколько раз мотнул ею в разные стороны.

— Григорич, а ты никогда не задумывался, — Резник вдруг перешел на ты, — что не все, из тех, кого мы «брали», преступники? Есть просто случайные знакомые, иногда соседи в гостях были. Родственники. А мы им с ходу по роже. Так, на всякий случай. Чтоб сопротивления не оказали. А им больно.

А иному унижение больнее, чем если б зубы выбили.

— Они же после твоего спортзала народ калечат, законников режут.

— Вот только воспитывать меня не надо. Хорошо? Постепенно разговор перешел на повышенные тона. Но в словах Резника все же чувствовалось, что он и сам не рад тому, что с ним происходит.

— Они тебя чем-то припугнули? — Чем? — удивился Резник.

— Может ты тот порошок не на продажу брал, а для себя? — Может и для себя. Какая теперь разница? — Толик, ну что ты хорохоришься? Выперли тебя за дело и.

— Так за какое дело? Или я взял, может, больше тебя? — сверкнул глазами Толик.

— Ты же знаешь, кому мы эти деньги отдавали.

— Ах вот как? Это если бы я не себе одному, а на всех, то все с рук сошло бы? Пауза. Неверов не нашелся, что ответить на вопрос, который иногда и сам себе не раз задавал.

— Эх, Толик, Толик… — вздохнул Неверов. — Ты же взрослый мужик. Сам уже должен разбираться, что такое хорошо и что такое плохо. А я сейчас, похоже, так и не смог тебе ничего объяснить. Ну что же… Будь здоров. И знаешь, мне не хотелось бы привозить ребят к тебе на квартиру.

Неверов встал, хлопнул Резника по плечу и, не торопясь, пошел прочь. Толик посмотрел ему вслед. Что-то в его душе, давно забытое, всплыло на поверхность, когда он увидел своего командира, а теперь снова камнем пошло на дно.

— Григорич, так ты за этим и приходил? — крикнул он в след.

Неверов остановился, постоял несколько секунд, затем обернулся.

— Ты же знаешь, мы бывших СВОИХ — с ударением сказал Неверов, — без присмотра не оставляем. Вот и твоя очередь подошла.

— Спасибо, Григорич.

— За что? — За заботу, — Толик попытался искренне улыбнуться.

— Не ходи по этой дорожке. Кривая она.

Неверов ушел, а Резник все сидел на скамейке. «Слова. Пустые слова. Уж сколько раз передумано. Деньги не пахнут. Мне платят — я учу. Да и что могут эти цыплята? Ногами воздух гонять, да и только».

Неверов подошел к машине, открыл дверцу и молча сел на заднее сиденье.

Капитан дал по рации команду «отбой».

— Ну что? — сразу же спросил Салис.

— Похоже, я тебя подставил, Лоун, — мрачно сказал Неверов.

— Каким образом? — Я сказал, что мы знаем про его дела с нацистами. А он, кажется, уловил, что я знаю гораздо больше.

— И все? — А тебе мало? — Погоди, — Салис попытался разобраться. — Ты говорил, что мы подозреваем его в убийстве или хотя бы сказал, что мы вообще про эти убийства знаем? — Нет.

— Тогда не паникуй раньше времени.

— Слова, слова… Иногда по глазам можно понять больше, чем услышать ушами.

Мне на какое-то мгновение показалось, что он все понял.

— Если понял, то наше дело дрянь, — хладнокровно согласился Салис, — а если не понял… Ты же сам говорил, что такие проверки, — бывших сотрудников, — дело обычное. Он, об этом, наверняка знает.

— Хорошо, если ты прав. Но что-то с ним не то. Мы начали разговор с одних слов, а закончили другими. Я его неплохо знаю и могу об этом утверждать.

— Все меняется. А люди тем более. Уж не обижайся, что от меня это услышал.

Так что по нашему делу? — Ничего. Он и пол словом не обмолвился. Сказал, что работа как работа.

Сам не идейный, а тренировать тренирует. А чем детишки после школы занимаются, ему плевать.

— А ты чего ждал? Что он бросится тебе на грудь со словами «дяденька, прости засранца»? Не горюй. Отрицательный результат тоже результат.

— Нет, конечно. Не ждал. Правда немного надеялся, что если я сам к нему приду, по-доброму, может он… Ладно, чего уж теперь. Что сделано, то сделано. Будем считать, что фокус не удался. Ты сейчас куда? — В управление.

— Извини, мы тебя подбросить не сможем.

— Тогда я на трамвайчике, — сказал Салис и открыл дверь машины. — Удачи, бойцы.

Салис хлопнул дверцей. Автомобиль заурчал и тронулся с места, выбрасывая на асфальт клубы сизого дыма. Салис посмотрел на часы.

— Полдень, — пробормотал он еле слышно. — Джентльмены пьют и закусывают.

Но в управление он вернулся только вечером.

Их встретил Ариец, со свитой из трех бритоголовых юнцов. В сопровождении этого смешного эскорта вся компания пошла извилистым лабиринтом галереи на базу потомков сверх расы. Саша был абсолютно спокоен. Перед тем как идти в гости они проиграли в голове почти все возможные варианты и в любую секунду были готовы действовать. А вот Мишка все равно немного нервничал.

Ему очень не нравилась эта идея: официально зайти в гости. Лучше бы по-тихому, на мягких лапах.

Метров через сто они свернули направо, прошли метров пятнадцать, свернули налево. Потом еще метров тридцать и снова направо. Узкий коридор, в котором они оказались, заканчивался железной, местами тронутой ржавчиной, темно-зеленой дверью. Ариец нажал кнопку маленького звонка. В левом верхнем углу еле различалась вмурованная в стену камера.

Что-то лязгнуло, где-то скрипнуло и с противным звуком узкая дверь на ржавых петлях отворилась. На пороге стоял шестнадцатилетний парнишка, с короткой стрижкой и оттопыренными ушами. Пропустив гостей вовнутрь, дверь закрылась с теми же всхлипами. За дверью стояли еще два долговязых молодца, одетых в черную униформу, со штык-ножами на поясе, как предположил Саша — некий символ принадлежности к великому Рейху.

К приходу гостей, судя по всему, готовились. Даже в молчании окружающих чувствовалось почтительное уважение. Пройдя еще одни двери, эскорт из хлипкой троицы вытянулся по струнке, щелкнул каблуками и, получив команду кивком белой головы в сторону, удалился.

Внутри все выглядело не так уныло, как снаружи. Освещение было ярче, стены покрашены в два цвета. Вот только коридоры шире не стали. Гостей провели по классам, по-другому и не скажешь.

— Здесь у нас молодняк, — комментировал Ариец. — Кто присягу не принял.

Им объясняют кто мы, что мы, чего добиваемся.

— У вас еще и присягу принимают? — переспросил Мишка.

— У нас еще и наказывают за ее нарушение, — многозначительно ответил Ариец.

Он провел гостей дальше по коридору и открыл дверь очередного класса.

Там сидели, уже в одинаковой черной униформе, слушатели, с гладко стриженными головами.

— Тут у нас что-то вроде школы сержантов. У каждого сержанта под командой десять человек. Мы отбираем на собеседовании тех, кто способен не только исполнять команды, но и сам принимать решения. Умные люди везде нужны.

— А там что? — спросил Саша, показывая рукой на класс, в котором ученики слушали, как им читают газету.

— Там, — улыбнулся Ариец, — политинформация. Очень, кстати, нужная вещь.

Те, кто слушают, это командиры более высокой ступени, чем из школы сержантов.