Пернамбуку дает сейчас менее половины сахара, производимого всем штатом Сан-Паулу, и с каждого гектара там получают самый низкий доход, однако Пернамбуку живет за счет сахара, за счет него живут все его жители, густо населяющие влажную зону, хотя в штате Сан-Паулу расположен самый мощный промышленный центр во всей Латинской Америке. На Северо-Востоке даже прогресс не является «прогрессивным», ибо его двигатель — кучка земельных собственников. Пропитание меньшинства оборачивается голодом для большинства. Начиная с 1870 г. сахарное производство заметно модернизировалось, построены большие сахароваренные заводы, и тогда «быстрота поглощения земель латифундиями приняла угрожающие размеры, усиливая продовольственный кризис в этой зоне»[12]. В пятидесятые годы нашего века подъем индустриализации вызвал рост потребления сахара в Бразилии. Производство Северо-Востока получило сильный толчок, хотя прибыль с гектара не увеличилась. Под тростниковые плантации пошли новые земли, хотя и худшего качества, а сахар снова пожирал те немногие площади, которые еще оставались для производства продуктов питания. Превратившись в поденщика, крестьянин, ранее сам обрабатывавший свой крохотный участок, отнюдь не стал жить лучше, так как ему не хватает заработанных денег на покупку тех самых продуктов, которые он производил[13]. Как уже бывало, сахарная экспансия породила экспансию голода.

Антилы стали «Sugar Islands» — сахарными островами. Последовательно включаясь в мировой товарооборот в качестве производителей сахара, Барбадос, Подветренные острова, Тринидад и Тобаго, Гваделупа, Пуэрто-Рико и Гаити, остров Санто-Доминго, на котором расположены /101/ Доминиканская Республика и Гаити, так и остались прикованными к сахару вплоть до наших дней. Пленники тростниковой монокультуры, которую латифундии выращивают на обширных истощенных землях, эти острова страдают от безработицы и нищеты; сахар тут выращивается везде, на всем здесь лежит проклятие сахара. Куба тоже продолжает в известной мере зависеть от экспорта сахара, но после аграрной реформы 1959 г. на этом острове начался интенсивный процесс диверсификации экономики, положен конец безработице. Кубинцы работают теперь не какие-нибудь 5 месяцев в году, лишь в периоды сафр, а круглогодично имеют работу. При этом они заняты отнюдь не простым делом построения нового общества.

«Вы, может быть, полагаете, господа, что производство кофе и сахара является природным призванием Вест-Индии. Двести лет тому назад природа, которой нет никакого дела до торговли, совсем не выращивала там ни кофейных деревьев, ни сахарного тростника»[14]. Международное разделение труда было создано не по воле и милости святого духа, а усилиями самих людей или, точнее сказать, в ходе развития мирового капитализма.

По правде говоря, Барбадос был первым островом Карибского моря, откуда сахар начали вывозить в большом объеме уже с 1641 г., хотя в нынешней Доминиканской Республике и на Кубе испанцы стали выращивать сахарный тростник гораздо раньше. Как было сказано выше, именно голландцы первыми разбили сахарные плантации на Барбадосе; в 1666 г. на этом маленьком британском острове было уже 800 плантаций и более 8 тыс. рабов. Рождающаяся латифундия вширь и вглубь овладевала Барбадосом, уготавливая ему не лучшую судьбу, чем Северо-Востоку Бразилии. До этого хозяйство острова было многоотраслевым: там выращивались, хотя и в малых количествах, хлопок, табак и апельсины, было развито животноводство и свиноводство. Сахарный тростник задавил прочие сельскохозяйственные культуры, плантации уничтожили густые леса ради триумфа, оказавшегося эфемерным. Весьма скоро обнаружилось, что земли острова истощены, нечем кормить население, а производство сахара на экспорт становится убыточным[15]. /102/ А сахар уже перебрался на другие острова — на Подветренные и на Ямайку, а также на континент — в тогдашние Гвианы. В начале XVIII в. на Ямайке рабов было в десять раз больше, чем белых колонов-батраков. И ее почвы тоже истощились за короткое время. Во второй половине века лучший в мире сахар шел с рыхлых почв равнинного побережья Гаити, бывшего тогда французской колонией. Север и запад Гаити кишели рабами: сахар упорно требовал рабочих рук. В 1786 г. в эту колонию прибыло 27 тыс. рабов, а на следующий год — 40 тыс. Осенью 1791 г. там вспыхнул мятеж. Только в одном месяце — сентябре — огонь превратил в пепел 200 тростниковых плантаций. Восставшие рабы продолжали поджоги и так рьяно сражались, что сумели прижать французские войска к самому океану. Корабли отчаливали, увозя с собой все больше французов и все меньше сахара. В ходе войны кровь лилась ручьями, плантации опустошались. Война оказалась затяжной. Хозяйство дотла сожженной страны было парализовано, к концу века производство сахара почти прекратилось. «В ноябре 1803 года вся ранее процветавшая колония превратилась в одно большое кладбище, в прах и мусор», — пишет Лепковский[16]. Гаитянская революция совпала по времени с Великой Французской революцией, и Гаити на собственной шкуре пришлось испытать последствия блокады Франции силами коалиции европейских монархов, поскольку Англия властвовала на морях. А затем Гаити пришлось пережить — по мере того как все яснее становилось, что она готова бороться до конца за независимость, — блокаду и со стороны самой Франции. Уступив французскому нажиму, конгресс Соединенных Штатов наложил в 1806 г. эмбарго на торговлю с Гаити. Лишь в 1825 г. Франция признала независимость своей старой колонии, но потребовала огромную денежную контрибуцию. В 1802 г., вскоре после захвата Туссена-Лувертюра, вождя армии рабов, генерал Леклерк писал с острова своему шурину Наполеону: «Мое мнение относительно этой страны таково: ликвидировать всех негров, засевших в горах, — и мужчин, и женщин, за исключением детей младше двенадцати лет; уничтожить половину негров на равнинах. И не брать в колониальное войско ни единого мулата»[17]. Тропики отомстили Леклерку, он умер от «черной рвоты», несмотря на все /103/ магические заклинания Полины Бонапарт[18], так и не сумев привести в исполнение свой план. Однако денежная контрибуция тяжким бременем легла на спины независимых гаитян, переживших кровавые бани, которые устроили им несколько военных карательных экспедиций. Страна восстала из руин, по так и не смогла до конца оправиться: поныне она остается самым бедным государством Латинской Америки.

Гаитянский кризис вызвал подъем сахарного производства на Кубе, быстро превратившейся в основного поставщика сахара на мировом рынке. Производство кубинского кофе, этой второй статьи повышенного спроса за океаном, также получило толчок к развитию вследствие упадка гаитянского производства, однако сахар толкнул Кубу на путь монокультуры, и в 1862 г. Куба уже была вынуждена импортировать кофе из-за границы. Один из достопочтенных представителей кубинской «сахарократии» в свое время высказался по поводу «вполне обоснованных выгод, которые можно извлекать из чужих бед»[19]. После гаитянского восстания цены на сахар достигли небывалых высот на европейском рынке, и в 1806 г. Куба удвоила и производство сахара, и число сахароварен с плантациями.

В 1762 г. англичане внезапно овладели Гаваной. В ту пору небольшие табачные плантации и животноводство были основой сельского хозяйства Кубы. Гавана, эта военная крепость, была одновременно городом, где развиты ремесла и литейное производство, городом, где отливались пушки и — на первой в Латинской Америке корабельной верфи — строились многочисленные торговые суда и военные корабли. За 11 месяцев британские оккупанты ввезли в страну такую массу рабов, какую по тогдашним меркам при других условиях ввозили бы в течение 11 лет, и с той поры кубинская экономика стала формироваться под влиянием спроса на сахар на мировом рынке. Рабы должны были производить этот весьма ходовой товар, /104/ направляемый за границу, а огромные барыши предназначались для местной олигархии и имперской казны.