Калигула садится у ног Цезонии.

Калигула. Теперь слушай. Во-первых: все патриции, все граждане Империи, располагающие какими-либо средствами – не важно, большими или малыми, это все равно, – обязаны лишить своих детей наследства, завещав все государству.

Управитель. Но, Цезарь…

Калигула. Я еще не давал тебе слова. Исходя из наших нужд, мы будем этих людей казнить в порядке свободного списка. В нужном случае этот список можно будет изменять – как нам заблагорассудится. И мы унаследуем все эти средства.

Цезония (высвобождаясь). Что это ты выдумал?

Калигула (невозмутимо). Порядок казней на самом деле не имеет никакого значения. Или, скорей, эти казни имеют равное значение, из чего вытекает, что значения они не имеют. Кстати, все виновны в одинаковой степени. И к тому же заметьте, что ничуть не более безнравственно обворовывать граждан открыто, нежели исподтишка, увеличивая косвенный налог на продукты, без которых они не смогут обойтись. Править – значит воровать, все знают это. Но можно это делать разными способами. Лично я хочу воровать открыто. Я сравняю вас с чернью! (Управителю, сурово. ) Ты будешь исполнять приказы без промедления. Граждане Рима подпишут завещания сегодня же вечером, а жители провинций – в течение месяца. Разошли гонцов.

Управитель. Цезарь, ты не отдаешь себе отчета в том, что…

Калигула. Слушай хорошенько, идиот. Если казна что-либо значит, человеческая жизнь не значит ничего. Это очевидно. Все, кто рассуждает подобно тебе, должны принять этот довод и согласиться, что их жизнь ничего не значит, потому что деньги для них значат все. Я решил следовать логике, а так как я имею власть, вы увидите, чего вам эта логика будет стоить. Если понадобится, я начну с тебя.

Управитель. Цезарь, пусть моя готовность не вызывает у тебя сомнений…

Калигула. А моя – у тебя. И вот доказательство: я согласен принять твою точку зрения и сделать публичную казну предметом своих раздумий. И еще скажи спасибо, что я, войдя в твою игру, играю твоими картами. (После паузы, спокойно. ) Мой план благодаря своей простоте гениален, что пресекает всякие возражения. У тебя три секунды, чтобы исчезнуть. Считаю: раз…

Управитель исчезает.

Цезония. Кажется, я тебя плохо знала. Надеюсь, это шутка?

Калигула. Не совсем, Цезония. Скорее – педагогика.

Цезония. Это невозможно, Кай!

Калигула. Именно.

Цезония. Я тебя не понимаю.

Калигула. Речь идет именно о невозможном или, точнее, о том, чтобы сделать невозможное возможным.

Сципион. Твоя игра переходит всяческие границы. Это развлечение сумасшедшего.

Калигула. Нет, Сципион. Это свойство всякого императора. (Устало отворачивается. ) Я понял наконец, в чем польза власти. Она дает шанс достичь невозможное. Начиная с сегодняшнего дня свобода больше не имеет границ.

Цезония (печально). Не знаю, следует ли радоваться этому, Кай.

Калигула. Я тем более не знаю. Но полагаю, что этим следует жить.

Входит Керея.

Керея. Я узнал о твоем возвращении. Желаю тебе здравствовать.

Калигула. Мое здоровье признательно тебе. (После паузы, внезапно. ) Убирайся, Керея. Я не хочу тебя видеть.

Керея. Я удивлен, Кай.

Калигула. Нечего удивляться. Я не люблю литераторов и не терплю их вранья. Они говорят для того, чтобы не слышать себя. Если бы они себя послушали, они бы поняли, что ничего не знают, и не смогли бы больше говорить. Ступай и помни: я ненавижу лживые показания.

Керея. Если мы лжем, то часто невольно. Я защищаюсь, хотя невиновен.

Калигула. Ложь никогда не бывает невинной. А ваша ложь приписывает смысл вещам и людям. Вот что я не могу вам простить.

Керея. И все же нужно приводить аргументы в пользу этого мира, если хочешь жить в нем.

Калигула. Не стоит усилий, случай очевидный. В этом мире нет смысла, и тот, кто узнает это, обретет свободу. (Поднимается. ) Я ненавижу вас именно потому, что вы несвободны. Во всей Римской империи свободен один я. Радуйтесь, к вам наконец пришел император, который научит вас свободе. Убирайся, Керея, и ты, Сципион. Дружба смешна мне. Идите, объявите Риму, что он получил наконец свободу, и с ней начинаются великие испытания.

Калигула отворачивается. Керея и Сципион уходят.

Цезония. Ты плачешь?

Калигула. Да, Цезония.

Цезония. Но в конце концов, что изменилось? Ты любил Друзиллу – но и мы все любили ее. Неужели из-за этой любви ты не находишь покою уже три дня? Неужели она преследует тебя все время, и из-за нее вернулся ты сюда с ненавистью в сердце?

Калигула (оборачивается). Да кто говорит о Друзилле, дура? Ты не можешь вообразить, что человек способен плакать не только от любви.

Цезония. Прости, Кай. Я стараюсь тебя понять.

Калигула. Люди плачут потому, что вещи не такие, какими должны быть. (Она подходит к нему. ) Довольно об этом, Цезония. (Она отступает. ) Останься со мной.

Цезония. Я сделаю так, как ты захочешь. (Садится рядом с ним. ) В моем возрасте знаешь, что в жизни много плохого. Но если зло уже существует на земле, зачем его умножать?

Калигула. Тебе не понять этого. Не все ли равно? Может быть, мне удастся разобраться в этом. Но я чувствую, что во мне происходит нечто, не имеющее названия. Что я могу поделать? (Поворачивается к ней. ) О, Цезония! Я знал, что можно впасть в отчаяние, но я не знал, что такое отчаяние. Я думал, как и все, что это болезнь души. Но нет: страдает тело. Кожа горит, давит грудь, ломит руки и ноги. Тошнит, голова пуста. И самое страшное – вкус во рту. Не кровь, не смерть, не лихорадка – всё сразу. Достаточно мне пошевелить языком, и все станет черным и люди отвратительны. Это жестоко, это горько – становиться человеком.

Цезония. Тебе нужно спать, долго спать. Расслабиться и больше не думать. Я буду хранить твой сон. Когда ты проснешься, мир для тебя обретет свой прежний вкус. Воспользуйся своей властью, чтобы любить то, что еще достойно любви. Нужно испытать все возможное.

Калигула. Но ведь тогда нужно спать, нужно забыться. А это невозможно.

Цезония. Так кажется, когда слишком устал. Приходит время и нужно вновь обретать твердость духа.

Калигула. Но следует знать, для чего она, эта твердость духа. Зачем мне такая странная власть, если я не могу изменить порядок вещей, если я не могу заставить солнце садиться на востоке, не могу уменьшить страдание и сделать так, чтобы люди больше не умирали. Нет, Цезония: не имеет значения – спать или бодрствовать, когда не можешь влиять на порядок в этом мире.

Цезония. Это все равно, что хотеть сравняться с богами. Не видела большего безумия.

Калигула. Ты тоже считаешь меня сумасшедшим. Но кто такой бог, чтобы я хотел равняться с ним? То, чего желаю я сегодня изо всех моих сил – выше любых богов. Я установлю царство, в котором будет править невозможное.

Цезония. Ты не можешь сделать так, чтобы небо перестало быть небом, красавец стал уродом, а человеческое сердце сделалось бесчувственным.

Калигула (с возрастающим возбуждением). Я хочу смешать небо с землей, слить красоту с уродством, заставить смеяться под пыткой!

Цезония (с мольбой). Есть добро и зло, великое и низкое, справедливое и несправедливое. Клянусь тебе, все это не изменить.