– Могли бы сообразить, что старая женщина скорей захочет смотреть картины, чем кучу костей, – сказал Герби. – Противный музей. Пойдем в другой через парк.

– Сколько у тебя денег?

– Двадцать центов. Лучше идти пешком, а то потом не хватит на мороженое.

В художественном музее было полным-полно картин, статуй, гобеленов и мумий; по правде говоря, оказалось там и несколько живых рыжеголовых девочек, но Герби разыскивал бесценный оригинал, а то были копии. Подобно ленивому художнику, природа сотворила одно подлинное произведение искусства, а после лукаво подбросила множество дурных подделок. Мальчики со скучающим видом добрались до верхнего этажа, задержавшись только возле пышных розовотелых обнаженных Рубенса.

– Видно, тебе не найти ее, – заметил Клифф, усевшись с Герби на мраморную скамью в окружении золоченых святых и мучеников кисти старых итальянских мастеров.

– Да ладно, подумаешь. Мы же интересно проводим время, – буркнул Герби, покачивая ногами, чтобы остудить натруженные ступни.

– Зря только наряжался.

– Для нее, что ль, я наряжался? Просто надоело ходить оборванцем. Странно, что тебе не надоело.

Клифф оглядел свои стертые башмаки, чулки гармошкой, обвислые бриджи, замызганную рубаху, поношенный галстук и сказал:

– Сегодня ж не воскресенье. Меня б засмеяли, если б я вырядился.

Мальчики с топотом пронеслись по широкой каменной лестнице на первый этаж, и смотрители даже сердито выглядывали на лестничные площадки, но проказников уже и след простыл. Перед уходом они обошли египетский зал, чтобы еще раз взглянуть на частично распеленатую мумию какой-то доисторической принцессы. Когда братья проходили мимо больших песчаниковых статуй фараонов, у Герби отчаянно екнуло сердце: он увидел ее. Именно она – и никто другой – держала за руку свою маму и внимательно рассматривала витрину, полную амулетов и украшений в виде скарабея. Герби подал знак Клиффу, сжав его локоть, и, пунцовый, не зная куда девать руки, прямиком направился к заветной цели. В последнюю секунду он сунул руки в бриджи и произнес неестественно громко:

– Здравствуйте, миссис Гласс. Привет, Люсиль. Девочка тотчас вознаградила его застенчивым румянцем и радостной улыбкой.

– А, здравствуй, Герби, – сказала миссис Гласс. – Приятно видеть, что ты интересуешься культурой. Ты с мамой?

– Не, я везде хожу сам, – ответил Герби. – А вот это мой двоюродный брат Клифф.

– Очень приятно. Обычно мальчики охотнее идут не в музей, а в кино. Ну, давайте походим вместе.

Герби оказался по другую сторону от миссис Гласс, которая, к счастью, была очень стройной, и пока они бродили между витрин, ему не составило труда несколько раз обменяться с Люсиль пылкими взглядами. Возможность похитить ее у мамы и немного пошептаться казалась маловероятной. Каждый увиденный экспонат миссис Гласс непременно сопровождала пояснениями и этим убивала всякий интерес к нему.

– А вот это, ребята, одно из чудес нашего города – целиком сохранившаяся египетская гробница. Она была найдена при раскопках в Египте и установлена здесь в том виде, в каком обнаружили ее археологи. Можем зайти внутрь…

– Надо же, миссис Гласс, вы прям все-все знаете про эти штуки, да? – восхитился Клифф.

– Не все, конечно, – улыбнулась миссис Гласс. – Правда, много-много лет тому назад я преподавала в школе изобразительное искусство.

– Миссис Гласс, – вежливо попросил Клифф, – а вот было бы здорово, если б вы объяснили мне одну картину на четвертом этаже. Там сплошные ангелы, черти, голые тети и, по-моему, Бог, только для меня это темный лес.

– Какой любознательный мальчик, душа радуется, – растаяла мать девочки. – Пойдемте все наверх…

– Ой, мам, мне хочется гробницу посмотреть и чего-то я устала, – подала голос Люсиль, впервые после появления Герберта.

– Так… Герби, тогда, может, останешься с Люсиль, посмотрите гробницу, а мы с Клиффом сходим наверх. Не возражаешь?

– Нет, мэм, – ответил Герби. Клифф изо всех сил подмигнул брату за спиной миссис Гласс и удалился.

Люсиль Гласс и Герби Букбайндер вошли рука об руку в гробницу фараона. Узкий проход вел меж каменных стен толщиной больше фута, разрисованных процессиями людей со странно вывернутыми плечами, в бледно раскрашенных одеждах, хотя цвета были еще различимы после нескольких тысячелетий медленного угасания в темноте.

– Как ты нашел меня? – прошептала Люсиль отчасти из благоговения перед древней святыней, отчасти потому, что такой вопрос прилично было задать только шепотом.

– Искал, – ответил Герби.

– Ты ведь не знал, в какой музей мы пойдем, – игриво заметила Люсиль.

– Я уже был в Музее естествознания. Ты нарочно скрыла от меня. Вот Ленни Кригеру небось сказала бы.

– Мне не нравится Ленни.

– Ну да, а когда мы были у тебя в гостях, только на него и смотрела. И в школе я всего один раз застал тебя на лестнице, и то ты почти сразу сбежала. Хорошо еще проговорилась мне про музей.

– Теперь я сама рада, что проговорилась.

– Ленни тоже поедет в лагерь «Маниту». Он мне сказал.

– Знаю.

– Люсиль, – в отчаянном порыве спросил Герби, – будешь в лагере со мной?

Опустив ресницы, она серьезно обдумала вопрос, потом открыто посмотрела ему в глаза:

– Буду, Герби. Ты мне нравишься.

Герби вновь торжествовал победу. Позиции, утраченные после случая с прической, были возвращены, и, более того, укрепились. Не зря все-таки пожертвовал «Зеленым лучником».

Их пальцы сплелись, они прислонились к прохладному стеклу, под которым покоились камни в последнем склепе гробницы, и в сладостной, сокровенной тишине покачивали руками взад-вперед Гробница полюбилась им не за художественные достоинства, а потому, что здесь им никто не мешал. Их вполне устроил бы и большой упаковочный ящик. Знай египетский художник, расписавший эти стены, что украшает любовное гнездышко для двух еврейских детей, которым спустя четыре тысячи лет не будет никакого дела до его творения, возможно, он не трудился бы так усердно и плодотворно над стойкостью своих красок.

Раздался нарочито громкий голос Клиффа: «Они точно там, в самом конце, миссис Гласс», – и дети быстро разняли руки. Мать Люсиль застала их за пристальным разглядыванием иероглифов. Герби как раз говорил:

– Интересно, кто-нибудь умеет читать эти завитушки. Твоя мама, наверно, знает. Ой, здравствуйте, миссис Гласс. Привет, Клифф. – Он повторил свой вопрос, и, пока они выходили в солнечный зал, мать Люсиль рассказала все, что знала про иероглифы.

– А теперь, – произнесла миссис Гласс, – что вы скажете насчет мороженого в вафельных фунтиках?

Вопрос вызвал бурю восторга. Выходя из музея, Герби спросил:

– Миссис Гласс, а вы объяснили Клиффу ту картину?

– Как ни странно, мы не смогли найти ее.

– Наверно, перевесили, – вставил Клифф.

– Я помню, когда мы уходили из того зала, туда шли два смотрителя со стремянками, – подыграл ему Герби.

– Странно, они обычно не меняют экспозицию по субботам, да еще в середине дня, – возразила миссис Гласс. – Но все же мы посмотрели несколько полотен, относящихся, как мне кажется, к тому же стилю барокко. Клифф задавал очень умные вопросы.

Мороженщик стоял в центре маленького торгового пятачка в парке. Миссис Гласс спросила три порции клубничного.

– Ну, мам, ты тоже себе возьми, – сказала Люсиль. Тогда ее мать рассмеялась и со словами «Ладно, разочек можно» спросила еще порцию шоколадного. Люсиль уплела мороженое в несколько приемов и выбросила фунтик, а мальчики равномерно облизывали шарики, вдавливая их внутрь фунтиков, потом обгрызали вафлю вместе с мороженым и наконец запихали в рот остатки лакомства. Миссис Гласс протянула мороженщику десятидолларовую бумажку, но тот возмущенно заявил, что у него нет сдачи.

– Какая досада. А у меня нет мелочи, и я не понимаю…

– Я заплачу, миссис Гласс, – изрек Герби и выложил две монеты по десять центов.

– Помилуй, Герби, не могу же я угощаться за твой счет, – заволновалась миссис Гласс.